"Ради мира и блага церковного, в порядке патриаршей милости, согласен принять в общение протопресвитера Красницкого..."

 Помню даже послание патриарха по поводу организации Епархиальных Советов на местах, "которые в свою очередь озаботятся делом подготовки очередного Поместного Собора Российской Церкви.

 Поместный собор в конце двадцатых годов! Сейчас это кажется неправдоподобно наивным, но тогда, сразу после смерти Ленина, мы надеялись даже на это. Мы чаяли, что чаша гнева Господня скоро минует нас.

 Канцелярия располагалась тогда в Донском монастыре, владыку Иллариона на посту главы Московской епархии сменил епископ Петр Полянский. Было нелегко, куда тяжелее, чем в Сретенском монастыре. Не помню, как звали того советского чиновника, который считал, что территория Донского монастыря принадлежит ему и периодически хамски кричал на о. Владимира, что развели, мол, здесь, во вверенном ему заведении, мракобесие. Патриарха, дескать, он ещё стерпит, но чтобы никакой канцелярии. Батюшка не мог опуститься на уровень общения, доступный тому чиновнику, он терпеливо молчал и молился, ожидая, пока приступ негодования пройдёт. Потом все сверху как-то улаживалось, и мы снова продолжали работать. До следующего приступа чиновничьей ярости.

 В Донском монастыре я познакомилась с братом о. Владимира Петром Александровичем Проферансовым, в то время инженером Московской Виндаво-Рыбинской железной дороги.

  Он выглядел типичным инженером тех лет, тщательно выбритым в кепке с козырьком, в толстовке. Я вошла в комнату как раз, когда батюшка спокойно говорил.

 - Ты знаешь, Петя, насколько для меня важны факты. По самым высшим оценкам, во время изъятия церковных ценностей было получено 16 млн. рублей. Продуктов питания закупили на 2 млн. рублей. Это факты. Молчишь?

 Батюшкин собеседник действительно молчал, нечего ему было возразить. Потом он резким движением сдвинул кепку с козырьком на затылок.

 - И все же, Володька, вы, церковники в своем противодействии коммунистам не правы, - упрямо сказал он. - Нет, послушай. Россию развалили не большевики. Её развалило временное правительство, Керенский её развалил. Помнишь ту телеграмму Бубликова, переданную по всей сети железных дорог, те огненные слова? "От вас, железнодорожники, зависит спасение Родины! Страна ждет от вас больше, чем исполнение долга, она ждет от вас подвига!"

 - Это та телеграмма, после которой страна признала Временное Правительство, не так ли? - еле заметно улыбнулся о. Владимир. - Не удивляюсь, что большевики уважают сотрудников железных дорог. Даже если бы железнодорожники не сняли стрелки с путей, помешав генералу Иванову пробиться на помощь императору, одной телеграммы Бубликова хватило бы, чтобы явить миру судьбоносную силу железных дорог в нашей истории.

 - Твой сарказм излишен. Железные дороги в России - символ цивилизации, - увлечённо ответил Петр Александрович. Он горячо любил своё дело. Да и трудно было его не любить. До сих пор с ужасом и восторгом вспоминаю невероятную мощь паровозов тех лет. Огонь из топки, вода, льющаяся на землю, клубы пара. И бронированная махина медленно движется вперед, стремительно начиная пожирать бескрайние российские просторы на пути к цели.

 - Я вот на что пытаюсь обратить твое внимание, Володя. Для нас было сокрушительным ударом созыв Керенским представительства служащих и рабочих, которому передавалась власть. И это где? На железной дороге! В организации, которая должна работать как часы, подчиняясь единой воле. А чего стоил лозунг: свободный гражданин будет работать не за страх, а за совесть. Ты улыбаешься, а нам вот было не смешно, когда у нас отменили проверочные испытания при вступлении в должность в 17-ом году. И где? На железных дорогах, где жизнь тысяч людей зависит от профессионализма железнодорожников! А можно ещё вспомнить амнистию Керенского, после которой бандиты с наганами, например, заставляли машинистов двигаться навстречу друг другу. По одноколейке, понимаешь? Два локомотива навстречу друг другу... и только героизм машинистов, которые шли на смерть, но не уступали бандитам, не давал произойти крушению. А постоянные грабежи, потому что "свободные граждане не нуждаются в охране, как при царизме, ибо сознают великую цель устройства жизни на основах равенства и братства".

 - Ты напрасно кипятишься. Любой священник согласится с тобой в том, что грех в человеке трудноискореним. Временное правительство не советовалось с Церковью, как ты понимаешь.

 - Но и ты, Володя, должен понять, что у железнодорожников есть все основания для доверия молодой советской власти. Это комиссары большевиков обуздали бандитов, наладили дисциплину на дорогах. Да если бы не они, Россия бы погибла, потому что движение на дорогах было к тому времени полностью парализовано. Да, мы лояльны к Троцкому, декретами которого управляющие дорогами были снова переименованы в начальников дорог, он понял, что демократия не для нас. Мы лояльны и к Дзержинскому, чекисты которого, рискуя жизнью, остановили разруху. Мы лояльны к правительству, по заказам которого Германия и Швейцария поставляют нам новые локомотивы...

 - Я слышал, что многие неплохо нажились на золоте Российской империи, - тихо сказал батюшка, но инженер, увлеченный своим монологом, не расслышал его слов.

 - ...и в ответ на нашу искреннюю лояльность молодое советское правительство не мешает верующим железнодорожникам устраивать себе законные выходные и на Пасху, и на Рождество, и на Крещение, и на Преображение.

 Я удивлённо посмотрела на батюшку. Все, конечно же, знали об автономном хозяйстве железных дорог. У них были свои ремонтные заводы, свои профтехучилища, с началом НЭПа появились собственные банки. Но все же такая религиозная свобода показалась мне невероятной. Батюшка в ответ на мой изумленный взгляд кивнул. А затем внезапно его взгляд скользнул поверх моей головы, о. Владимир, до того сидевший в живой непринужденной позе, убрал руку с подлокотника и резко выпрямился в кресле. Я обернулась.

 - Золотые слова, - сказал мужчина, кажется, значительное время стоявший сзади меня. Его широко раскрытые глаза светились какой-то неестественной радостью. - В правильном направлении воспитываете батюшку, товарищ...

 - Петр Александрович Проферансов, - доброжелательно кивнул инженер.

  - Евгений Александрович Тучков. Уполномоченный по делам религий. Чекистский "игумен", ха-ха, - он потер свой тщательно выбритый, тяжелый какой-то подбородок. - У меня намечается с вашим братом интересная комбинация, товарищ Проферансов.

 Я не смотрела в тот момент на батюшку, знала, что и о. Владимир старательно не смотрит на меня, нельзя было показать уполномоченному, насколько близкими людьми являемся мы друг для друга. Просто обычная машинисточка зашла в канцелярию. Холодок прошелся ледяными лапками по спине. Все церковные люди уже представляли себе, какими бывают комбинации товарища Тучкова. Одной из последних было убийство Якова Полозова в день рождения Натальи Васильевны, жены Якова Анисимовича на глазах у непокорного патриарха.

  - Володька с детства больше интересовался книгами, чем жизнью, - продолжил разговор инженер, не заметивший напряжения, охватившего его брата. - Настоящая жизнь привлекала не его, а меня. Знаете, каково управлять локомотивом? Мимо проносятся леса, реки, мосты. Ревет огонь в топке, журчит вода в охладителях, дрожат стрелки манометров, оглушающе шипят клубы пара. Невероятная громадина паровоза подчиняется человеческому гению.

 - Что же, товарищ Проферансов, рад был с вами познакомиться. Владимир Александрович, мы ещё с вами поговорим.

 На обратном пути из Донского монастыря к храму Георгия Победоносца мы с батюшкой зашли в Марфо-Мариинскую обитель. Несмотря на то, что ещё в 1918-м году настоятельницу обители великую княгиню Елизавету, сестру императрицы, арестовали и через несколько месяцев убили, до любимого детища великой княгини большевики тогда ещё не добрались. Больше того, в те годы сестрам Марфо-Мариинки покровительствовала жена Троцкого. Поэтому за белыми каменными стенами Обители было спокойно. Утешали прекрасной архитектурой белые храмы, с деловым видом ходили туда-сюда сёстры обители в белых апостольниках.