Ни о чем другом они не думали; вероятно, эти люди из картины тоже ходили спать на сеновал.
Негодующий Ионас отправился на зеленую горку, сел на траву. Деревья и кусты приглушали стук копыт — куда это все они едут, только и делают, что снуют взад-вперед.
Вечером Ионас пришел к цирку. Купив на последние копейки билет, он, до смерти усталый, опустился на скамью. Клоуны с вымазанными мелом лицами выскочили из-за занавеса и предстали перед публикой. На двоих у них был один-единственный стул. Оба хотели сесть.
Ну и пихали они друг друга, чтобы заполучить себе место! Народ смеялся до изнеможения, когда клоуны падали и, перекувыркнувшись, задирали кверху ноги в огромных сапожищах. В конце концов один из них захватил стул. В этот момент на арену выбежала большая свинья, на спине седло. Второй клоун поскакал верхом на свинье. Победитель, занявший стул, захотел встать — верно, задумал отобрать и свинью. Второй клоун скакал и гикал от радости, а первый никак не мог оторваться от сиденья. Он ковылял по кругу с прилипшим к заду стулом, слезы из его глаз текли ручьями.
Ионас от души смеялся. Он был уверен, что скоро из-за занавеса выйдут верблюды.
А потом он сидел как на угольях. Вновь проснувшаяся в нем тоска по верблюдам мешала ему участвовать в веселье, которым потчевали публику. А ведь здесь показывали одно чудо за другим. Человека клали в плетенную из прутьев корзину и протыкали ее вдоль и поперек тонкими шпагами. Женщины визжали, но закутанная в белый шелк девушка выходила из корзины целой и невредимой. Затем фокусник собрался поесть. Он отложил шляпу и трость в сторону, повязал под подбородком белую салфетку, взял в руки нож и вилку и стал ждать. Слуга внес блюдо, на котором лежала целая курица.
Ионас ощутил голод.
Только фокусник воткнул вилку в курицу, как она с кудахтаньем взлетела. Из-за занавеса выбежали клоуны и большой сеткой поймали ощипанную курицу.
В помещении погасили свет. Когда вновь зажгли фонари, на столе лежала человеческая голова. Голова заговорила, испуганный Ионас обеими руками вцепился в сиденье.
По сравнению со всем этим то, что происходило в Долине духов, было просто детской забавой. Когда представление кончилось, ошарашенный Ионас, пошатываясь, вышел на улицу.
Он благодарил бога, что они там, в цирке, не поставили в ряд головы верблюдов.
Ионас не знал, что думать о жизни и мире, все вокруг становилось запутанней и запутанней.
Он хотел вырваться из дома, чтобы найти свой путь, который в его воображении, подобно яркому лучу лунного света, вел через холмы и равнины вдаль. Теперь Ионас один-одинешенек брел по вечернему городу, горячий и пыльный воздух доносил до его слуха странные звуки и хихиканье. Он переходил с улицы на улицу, то там, то сям звучала музыка, неслось хриплое пение.
Из сводчатых проходов тянуло запахом жареного. В одном из окон горела свеча, за дрожащим пламенем стояло желтое лицо с оскаленными зубами.
Они бы не смогли жить здесь, если б по вечерам не смеялись.
Когда Ионас после долгих блужданий уснул в задней комнате у тети Сабины, ему тоже захотелось громко, долго, прямо-таки взахлеб смеяться, однако усталость смела все желания, и он тотчас же погрузился в глубокий сон.
Он даже не слышал, как за стеной, в зале трактира, галдели пьяные люди.
Шагающий по дороге к дому Ионас поплотнее запахивает полы пальто. Откуда внезапно налетел такой ураган? А вот и шпиль церкви виднеется за лесом, указывая путь блудному сыну. Быть может, отец посчитал, что одной дубинки мало, и сунул в соленую воду розги… Блудный сын заслужил такой порки, чтоб на всю жизнь запомнилось.
Шаг Ионаса стал неуверенным. Не прилечь ли в ольшанике на обочине дороги и отдохнуть пару часиков, чтобы лучше выстоять наказание! Но лето прошло, исчезло в дымке прошлого, как верблюды и многое другое. Ольшаник уже давно голый. Черные листья лежат на земле, в грязи, разбухшая от осенних дождей кочка не годится под голову усталому путнику.
Отец так не оставит, намнет бока Ионасу. Душа и без того уже как будто растоптана. В городе Ионас то и дело слышал фразу: время лепит человека. И он, Ионас, стал другим, чужим самому себе.
В первое же утро тетя Сабина попыталась образумить Ионаса. И позже она неоднократно взывала к его совести, говорила о слезах матери и душевной боли отца, о Россе, которая в будущем должна стать собственностью Ионаса. Тетя Сабина внушала ему, что судьба была милостива к Ионасу, он, мол, родился под счастливой звездой. Много ли таких, кто появляется на свет с правами первого сына, да еще на хуторе, достигшем благоденствия! Тетя Сабина говорила, что жизнь бедняков намного суровее — она в свое время ушла из Россы, не имея ничего, кроме пары собственных рук.
Тетя Сабина вспоминала свою молодость. А рассказывая о хлебопекарне в имении, она уронила слезу. Еще до первых петухов ей надо было развести огонь в печи. А замесить хлеб? Иногда она уставала так, что не в силах была вытащить руки из теста. Каждый человек мечтает о более легкой жизни, но немногие рождаются помещицами, которым приносят по утрам к столу теплые булочки. На этом месте тетя Сабина начинала смеяться: теперь она бегала по утрам в булочную через дорогу и приносила к кофе теплые рогалики, однако жизнь от этого не стала легче.
Несмотря на такие разговоры, Сабина сдалась и разрешила Ионасу ненадолго остаться в городе.
Тайная надежда продолжала теплиться в его сердце. Он должен был найти верблюдов и ради этого мог на некоторое время сесть на привязь в трактире Сабининого мужа. Чем дальше, тем чаще Ионас ловил себя на странной мысли: все люди вынуждены находиться на привязи у чего-то.
Ведь и у Сабины никогда не бывало лишней минуты, словно у нее на плечах лежала вся Росса, — за целый день она ни разу не могла присесть на стул и отдохнуть. Правда, вставать ей приходилось не так рано, как некогда на помещичьей хлебопекарне.
Утро начиналось с грохота, который доносился из тесной кухоньки. Сабина раскладывала по ведрам объедки, собранные прошлой ночью в трактире. На плите варился в котле картофель. В углу стоял мешок с мукой. Сабина — руки у самой красные от пара и воды — готовила свиньям болтушку. На заднем дворе, в сарае, в узеньких закутках жила дюжина хрюкающих от голода вислоухих.
Едва животные были накормлены, как трое ребятишек поднимались с постели. Надо было помыть, одеть и накормить детей. Муж Сабины возился в трактире. Поставив стулья на столы, он убирал со стойки вымытые еще ночью тарелки и рюмки и расставлял их на полках, собирал в корзины пустые бутылки и открывал застекленный шкаф, где в ряд стояли бутылки с водкой. Пересчитав их, он доставал из-под прилавка счетную книгу в черном переплете и, озабоченно хмуря брови, подсчитывал расход и приход.
Каждое утро он выносил из трактира во двор таз с осколками разбитых ночью тарелок и рюмок и со звоном швырял их в мусорный ящик.
Стук крышки мусорного ящика служил Сабине сигналом. Она разувалась, выливала на пол трактира ведро воды и принималась тереть пол щеткой на длинной палке. Затем она затыкала подол юбки за пояс и начинала собирать тряпкой грязную воду с пола.
Покамест жена мыла пол, муж возился на кухне. Подбросив в очаг дров, он ставил на огонь большой котел. Теперь Сабине надо было браться за стирку скатертей. Мало-помалу и Ионас нашел себе место во всеобщей сутолоке и спешке и включился в работу. Он веслом выуживал скатерти из котла и относил их во двор к колодцу. Налив воду в большое корыто, он прополаскивал их.
В это время муж Сабины стоял на крыльце и принимал товар. Рассыльные приносили трактирщику корзины с хлебом, мясом и прочей снедью.
Едва белье успевали развесить на веревке, как надо было начинать готовить зал трактира к вечеру. Стулья снова ставились на ножки, Сабина выгребала из очага тлеющие угли и принималась утюжить выстиранные накануне скатерти, чтобы расстелить их затем на поцарапанных поверхностях столов. Даже детям находилось занятие: старшая девочка брала с края стойки вазу и выбрасывала из нее увядшие цветы, а младшая наливала в вазу чистую воду. Затем они вместе шли за сарай, чтобы нарвать с грядки свежих цветов. И только маленький мальчик плелся за сестрами просто так. Семья трактирщика спешно, чтоб не путаться в ногах у Сабины, проглатывала обед — мясо с картошкой. Сама хозяйка уже хлопотала у плиты, готовя к вечеру жаркое получше.
