Когда наступал вечер и в трактире становилось шумно, смертельно усталый Ионас валился на свой соломенный мешок. Он не слышал, как закрывали ставни и выпроваживали последнего посетителя.
Утром каждодневная свистопляска начиналась сызнова. Ионас только и делал, что носился между домом и двором с ведром в руках. Почему измученная Сабина должна была таскать свиньям ведра с пойлом? У Ионаса были ловкие руки — он носил в кухню воду, полоскал белье и развешивал его на веревке сушиться. Через несколько дней Ионас уже научился мыть пол в трактире.
Кто знает, что написала Сабина в Россу, — во всяком случае, на первых порах Ионаса не требовали Домой.
В свое время в Россе говорили, чем, мол, Сабине плохо живется в городе, есть трактир, и денежки знай себе текут. Деньги, кажется, и впрямь текли, так как трактир, к удивлению Ионаса, каждый вечер был полон народу. Только еще поселившись у Сабины, он иногда думал, ну кто в такой хороший теплый вечер захочет сидеть здесь, в душном помещении. Ближе к осени, когда небо затягивали низкие серые тучи и барабанил дождь, Ионас надеялся, что уж в такую погоду ни один пьянчуга не выйдет за порог своего дома. Не тут-то было, на следующее утро со всех столов снова снимались скатерти. Теперь Ионасу приходилось складывать выжатые скатерти в ведро и по нескольку раз лазать на чердак, чтобы развесить их под крышей.
Однажды вечером, ложась спать, Ионас услышал, как порывами ветра срывает с деревьев шуршащие листья. У него больно кольнуло в сердце. А как же верблюды?
Ионас натянул на голову одеяло и подавил всхлипывания. Листья покроют чертополох, на каждой колючке соберется желтый пласт. Где-то стоят верблюды, резкий ветер вздыбливает их спутавшуюся шерсть, мелкий дождь бьет в морды, вымывая из умных глаз благородное высокомерие; исчезают картины пустыни, постепенно первоначальный испуг сменяется всепоглощающим страхом.
Неужели вот так, самым обычным образом, умирают хорошие мечты и мысли?
За стеной галдели пьяницы, шум заглушал сопение детей Сабины. Из кухни просачивался запах жаркого — ну и поглощалось же этого мяса, словно люди до конца дня должны были наверстать все то, что недополучили за свою прежнюю жизнь.
Ионас откинул в сторону одеяло, закинул руки за голову и принялся думать, он думал и думал, пока в полной растерянности не погрузился в сон.
Где-то далеко, на горячем желтом песке, лежали верблюды, точно лошади на лугу, что с того, что на спинах у них был горб.
Утром Сабинин муж — на лице оживление, в глазах едва сдерживаемая радость — сказал: сейчас мы тронемся в путь!
Трактирщик словно догадался о тревожных мыслях Ионаса и сумел в нужный момент отвлечь его.
Ионас помогал мужу Сабины толкать тележку. Колеса стучали по булыжной мостовой, повозка подпрыгивала и скрипела на поворотах, как будто была живым существом. Ионас сжимал пальцами перекладину, ладони гудели.
Он и не предполагал, что город так велик. Они без конца кружили по узким кривым улочкам, и муж Сабины посоветовал ему запоминать дорогу. Ионас жадно озирался вокруг, по обеим сторонам стояли одинаковые низкие деревянные дома, точно такие, как и трактир. Ионас читал вывески, они зазывали в мастерские и в мелочные лавки, к швеям и портным.
Железные кресты кладбища были для Ионаса хорошей дорожной вехой.
Еще раз завернув за угол, Ионас ощутил новые запахи. Грохот железа, гудки пароходов, плотный поток крытых повозок говорили о близости гавани. У Ионаса расширились ноздри; весь горя от нетерпения, он начал с такой скоростью толкать тележку, что муж Сабины едва поспевал за ним.
Они опять кружили меж приземистых домов и будок, эти захламленные постройки ревниво скрывали то, что было за ними, — и тут он увидел море.
Ионас выпустил из рук тележку, вздохнул и почувствовал себя на миг счастливым.
Они спустились к рыбному причалу. Ионас тотчас бы оставил здесь тележку и побежал к берегу, но трактир держал его на привязи, и Ионас не хотел вести себя необдуманно, как мальчишка. Деловито плюнув на ладони, он помог мужу Сабины снять с тележки поклажу. Мясная туша шлепнулась на прилавок. Муж Сабины привязал к колышкам позади стола парусину, чтобы не задувал ветер. Вдвоем они подкатили поближе толстый чурбан, свесили через край стола свиную тушу, и вот уже острый топор вонзился в мясо. Муж Сабины с ловкостью мясника без конца кидал на прилавок и складывал в ряд ровно разрубленные куски свинины. Эти куски напомнили Ионасу те дни, когда в Россе варили гороховый суп, и он даже сам не понял, отчего у него вдруг запылали щеки.
Ионасу разрешили немного оглядеться здесь.
Как стрела, пущенная из лука, он метнулся к морю.
У мостков плотным рядом стояли широкие рыбацкие лодки. Здоровые мужики поднимали со дна лодок на мостки ящики с рыбой и несли их к лоткам. Там пронзительно перекрикивались торговки, каждая замотана в большой клетчатый платок, концы которого были связаны на спине узлом. Красные от холода руки женщин проворно сновали над столами, казалось, будто там летали общипанные догола птицы.
Настил на мостках прогибался под тяжестью топчущихся людей. Деревенские покупали салаку прямо с лодок. Ведро за ведром рыбу ссыпали в мешки и взваливали их на спину. На полусогнутых коленях, пошатываясь, покупатели несли свой груз на берег, где у коновязи их ждали лошади.
Ионас бродил меж снующих людей, сквозь шум доносились смех, громкие голоса, хвалившие товар; какой-то тощий мужчина обмотал вокруг шеи угря, как шарф. Щелкали, закрываясь и открываясь, железные пасти кошельков, кто-то торговался, сбивая цену; возле одной лодки звонко ударили по рукам, заключая сделку. Вокруг сновали перекупщики, их зоркий глаз выхватывал самый свежий товар. По приказу оптовых покупателей подручные подтаскивали к месту продажи пустые ушаты, рыба светлым водопадом текла в них; громко понукая, лошадей подводили поближе и ставили товар на повозки. У стены покосившегося сарая мужчины распивали пиво, поблизости от них, на якоре, сидел бородатый старик и растягивал мехи гармони. Соленый морской ветер обдувал щеки торговок рыбой, делая их пунцово-красными; время от времени они вытирали нос рукавом и, не теряя времени, снова зацепляли крючком безмена дужку ведра, чтобы взвесить отобранный покупателем товар.
Ионас остановился, его толкали со всех сторон.
Прямо из серого моря на берег выходили верблюды.
Задрав голову, южные животные смотрели на здешний народ и, высоко поднимая ноги, шагали через лотки, корзины, ящики, бочки, через чурбаны для рубки мяса.
Ионас кинул испуганный взгляд налево и направо. Неужели они действительно не видят на нем отметины? Не видят, что он один из тех несчастных, кто родился на свет с зерном тоски в сердце?
Галька хрустела под ногами верблюдов, подобно осколкам стекла.
Запекшаяся на прилавках кровь вызывала у Ионаса тошноту. Муж Сабины улыбался во весь рот и держал на вытянутой руке свиной окорок.
Ионас не знал, на чем остановить взгляд. Из груды мертвой рыбы на него таращились тысячи застывших глаз. На сером чертополохе топорщились иглы-плавники.
На освободившихся от груза лодках подняли паруса. Ветер трепал их, как будто на берег из трактира принесли полотняные скатерти и повесили сушиться.
Женщины потоком устремились в город, неся в руках корзины, на которых поблескивала чешуя.
С этого дня на заднем дворе трактира почти каждую ночь закалывали по свинье. Утром тушу везли на берег и по кускам сносили в рыбацкие лодки. К полудню свиная туша в облаке белых парусов исчезала за горизонтом.
Двух последних свиней зарезали в одну ночь.
— Теперь на какое-то время в доме будет покой, — радовалась Сабина. — Пока не начнем выращивать новых поросят.
Ионас, как всегда, помогал мужу Сабины толкать тележку. Осенние штормы прекратились, и рыбацкие лодки опять плотным рядом окружали причал. Товар шел хорошо. Муж Сабины переворачивал на лотке куски мяса, смеялся, заворачивал товар и щелкал железным зевом кошелька. Ионас ждал приказа, чтобы теперь уже одному отправиться к трактиру и привезти на тележке вторую тушу.
