А на пальме могла бы висеть настоящая живая обезьяна, Оскару очень хотелось заглянуть в глаза нашему предку. Как великодушный цивилизованный человек, он почесал бы обезьяну за ухом. Оскар ясно представил себе, как благодарная обезьяна прыгнет ему на плечо, обхватит длинными неуклюжими руками его голову и начнет шептать на ухо древние мифы, напевая в промежутке песни джунглей. В своем воображении Оскар пошел еще дальше — он видел себя рука об руку с обезьяной среди магнолий. На потеху какаду они станцевали бы бравурный и модный були-вули.

Однако нельзя было окончательно забывать о Вийвике. Оскар налил полные рюмки коньяка. Они выпили. Вийвика смотрела в очки Оскара, и стекла, отражавшиеся в зрачках женщины, подчеркивали блеск ее полных ожидания глаз.

Все больше людей поднималось вверх по каменной лестнице. Они приходили группами, парами и в одиночку. Они сосредоточенно заглядывали в глубину зала, ища глазами место за столиком. Обычный, второстепенный, самый случайный стул, не больше, ведь для того, чтобы провести досуг, иного и не требовалось.

Каждый присматривал для себя наиболее подходящее место. Единственная разница заключалась в том, кому какой стул казался лучшим. Одному хотелось сесть у стеклянной стены, чтобы слушать дремотный дождь своих воспоминаний, другой жаждал смотреть на ржавый кран на дне бассейна, из которого била вверх широкая струя. Даже соски фонтана, видимо, были ржавыми, вода в трубе как бы хрипло и с трудом дышала и, вырвавшись, вздымалась кверху, чтобы тут же упасть.

Тихо журчащие фонтаны Оскару не нравились. Ему хотелось видеть большие и мощные потоки воды, которые с шумом извергаются из глубин классических каменных пастей.

Мысль о грохочущих фонтанах заставила Оскара поморщиться. Он никогда не увидит их, потому что физически он неполноценный человек. Однажды он, правда, сделал такую попытку, но ничего не вышло, так как осматривавшие его инспектора здоровья опять придрались к его почке. Левая почка у Оскара была намного меньше правой, очевидно, уже с рождения. Поскольку во времена его отца и деда не знали широко используемой теперь ренокоскопии, то невозможно было установить, идет ли речь о наследственном изъяне или нет. Во всяком случае, этой асимметрии парных органов оказалось достаточно, чтобы повлиять на судьбу Оскара. В свое время из-за малогабаритной почки его не приняли в Государственный институт унифицирования мифов и не призвали на действительную службу в армию. Однако в университет Оскар все же попал. Его, правда, чуть было не забраковали, но нашелся один профессор, который сказал, что у него у самого одна нога на два номера меньше другой и что на работу мозга это ничуть не влияет.

Внимательная Вийвика, заметив на лице Оскара тень озабоченности, нежно произнесла:

— Оскар, скажи что-нибудь. Тебе станет легче.

Оскар улыбнулся. Его безупречные искусственные зубы сверкнули. Очевидно, Вийвика хотела услышать какой-нибудь анекдот. Для Оскара было проще простого запоминать и рассказывать анекдоты. Неоценимый жанр, приятный и современный, емкий и содержательный. Точный, как фольклор. Модные модификации устного творческого наследия предков — это настоящее искусство, отвечающее темпу эпохи.

Рассказывая, Оскар одновременно разглядывал ногу Вийвики. Женщина с нарочитой небрежностью выставила напоказ свою левую конечность.

Чулок был модного розового цвета, напоминающего цвет яблоневого лепестка. Туфли слегка поношенные и немного испачканные.

У Марики, которая была до Вийвики, были почти такие же ноги. А также у Агне, жены Оскара. У дочери Оскара — Керту ноги совсем другие — длинные, прямые, тоненькие. Ее ноги еще не успели стать приземистыми от стояния и толстыми от ходьбы. Может быть, ноги у Керту так и останутся стройными, теперь с транспортом дела обстоят намного лучше, чем в то время, когда Марика и Вийвика были в возрасте Керту.

Условия передвижения стали несравненно лучше, чем в пору юности Агне, юности, все более отдалявшейся.

отом они бежали под дождем и в ожидании автобуса стояли под трухлявой ивой. На море переливалась полоска света, порывами налетал ветер. Где-то погромыхивало, будто пустая бочка билась о парапет.

Покачиваясь, подошел автобус и остановился, окатив грязью ноги ожидающих пассажиров. Оскар, поддерживая Вийвику за талию, помог ей подняться на подножку. Его очки запотели, и он рукой нащупал в кармане монетку. Кто-то выхватил ее из рук Оскара и сунул в ладонь обрывок бумажки.

Оскара и Вийвику заклинило в толпе пассажиров. У Вийвики за спиной понуро стояли длинные парни. Оскар дышал Вийвике в волосы. Вийвика с большим трудом приподняла руку и начала крутить пуговицу на пальто Оскара. Оскару хотелось запротестовать, так как эта пуговица уже долгое время держалась на честном слове.

Вскоре они вырвались из тяжелых запахов автобуса и, не глядя по сторонам, побежали под плотным дождем. Вийвика перепрыгивала через лужи, хотя она была слишком полной для того, чтобы прыгать, и Оскар думал о том, как ему не хочется с ней идти.

Поднявшись на цыпочках по лестнице, Вийвика долго рылась в сумочке и в карманах, ища ключ. Она словно чувствовала настроение Оскара и время от времени поглядывала на него через плечо. Оскар старался избегать ее взгляда.

В передней Вийвика зажгла лампу с зеленым абажуром. Скинув с плеч пальто, она подошла к зеркалу, вытерла мокрое от дождя лицо и подкрасила губы. Оскар, поглядев на свои мокрые перчатки, бережно сунул их в карман.

Войдя вслед за Вийвикой в комнату, Оскар расслабил узел галстука. У него не было ни малейшего желания разговаривать.

Опустившись в единственное кресло, стоявшее в углу под лампой, Оскар удобно развалился в нем.

Вийвика остановилась посреди комнаты, опустила руки, не зная, что предпринять. Для нее не прошло незамеченным, как Оскар украдкой оттянул рукав и взглянул на часы.

Тихий голос из задней комнаты позвал Вийвику.

Женщина зажала уши руками, но все-таки прошла на кухню, налила стакан воды и исчезла с ним в задней комнате. На Оскара пахнуло запахом жареного.

Когда Вийвика вернулась, ее руки заметно дрожали. Она вынула из книжного шкафа початую бутылку и будто нарочно вылила остатки коньяка в тот самый стакан, в котором только что относила ребенку воду.

Оскар отхлебнул глоток. Его губы, прикоснувшиеся к стеклу, казались каменными. Вийвика жадно выпила остатки коньяка.

— Мормон, — сердито сказала Вийвика, и на ее глаза навернулись слезы.

Оскар смотрел мимо нее. Он знал, что единственный выход — это молчать. Он так и сделал. Посидев еще минутку, он встал с медлительностью лунатика и вышел в переднюю.

Чего ради Вийвика зажгла все светильники — торшер, плафон и к тому же еще лампу над кушеткой. Она ходила по ярко освещенной комнате и внимательно оглядывалась вокруг. Против ожидания Оскар не торопился заверить, что это не последний его визит, пусть Вийвика не беспокоится, если он что-то забыл, когда-нибудь в следующий раз и так далее и тому подобное.

Оскар чувствовал, что должен спешить. В противном случае из глаз Вийвики брызнут слезы и, как в кино, последуют сцены объятий и бесконечные разговоры о неудавшейся жизни.

Оскар сам открыл дверь и внезапно почувствовал огромное облегчение. Он взял себя в руки и из сумрака коридора послал Вийвике на прощание воздушный поцелуй.

Как прекрасно было начало и как кошмарен конец, без особых угрызений думал Оскар, спускаясь по лестнице. Как хорошо будет, вернувшись домой, принять ванну и сразу же завалиться спать, чтобы освободиться от похмелья затянувшихся отношений.

Оскар постоял у дома, натягивая на руки сырые кожаные перчатки. Он не взглянул наверх, хотя был уверен, что где-то там, за стеклом, стоит Вийвика и следит за каждым его движением. Почувствовав на себе ее взгляд, Оскар встал под фонарь, напоминающий своей формой лапоть. У Оскара было великодушное сердце, эти несколько минут ничего ему не стоят, пусть Вийвика наглядится на него досыта. Потом приятно будет вспомнить: Оскар стоял под фонарем и думал обо мне. В действительности Оскар думал, где бы достать такси.