— Погоди, погоди, рано еще выкидывать белый флаг, — уговаривал ее Парабеллум.

— Совсем сдурели, порвали материю, — рассердилась Армильда. — У меня две простыни пошли на тряпки.

— Дешево отделались, — засмеялся кто-то.

— Еще неизвестно, что нас ждет впереди, — заметил другой. — До моря-то не дошли.

— Зато золото уцелело, — утешая и себя и остальных, промолвил Парабеллум.

Бениту утомили болтовня и злорадные замечания беженцев. Повернувшись на пятках, она снова пошла в поле и там с остервенением стала перекапывать землю. Из ее рук, описывая большую дугу, в корзинку, стоявшую чуть поодаль, полетели клубни.

На этот раз никто не последовал за ней. Жизнь рихваского хутора никого из посторонних уже не интересовала. На поле остались только Каарел и Бенита. Каарел, понукая понурую лошадь, принялся распахивать следующую полоску, а Бенита, ползая на коленях по борозде, пригоршнями кидала в корзинку картофельные клубни.

Беженцы и «лесные братья», военные дезертиры и просто бродяги стояли в кругу возле риги. Они без конца что-то выясняли, время от времени их разговор прерывался взвизгиваниями Випси и громким смехом детей.

Маленький хозяин Рихвы, Роберт, наискосок шагал по полю. Он подошел к матери, грязными руками вытер щеки и сказал:

— Мама, пошли домой. Отец там совсем один.

Бенита оперлась рукой о дужку корзинки, взглянула на сына, на перепачканный землей картофель, до половины наполнивший корзину, и задумалась.

Она все еще стояла на коленях, съежившись, ноги ее от влажной земли совсем одеревенели. Снова взглянув на поджидающего ее Роберта, Бенита подумала, что она так и не сможет больше подняться с земли.

же светало, когда короткая церемония похорон была закончена. Каарел собрал лопаты, которые он с вечера прихватил с собой, отправляясь на кладбище. Рассчитывая найти в поселке помощь, Каарел стучался в двери знакомых. Но двери не открылись. Так старик и копал всю ночь в одиночестве, повесив на дерево штормовой фонарь, но все же успел вовремя приготовить место последнего упокоения для Иоосепа.

Господин пастор пожелал похоронить Иоосепа рано утром. Когда Бенита зашла вечером в баню посоветоваться с ним, пастор высказал сомнение, возможно ли в нынешние смутные времена перевезти прах Иоосепа на поселковое кладбище, как-никак десять километров. Духовный пастырь предложил похоронить хозяина на здешнем сенокосе под березами. Бенита яростно спорила, она требовала для Иоосепа освященной земли и надгробного слова, чтобы все было как подобает.

В конце концов ей все-таки удалось уговорить пастора.

После того, как беженцы оставили Бениту на картофельном поле одну, она больше ни словом не обмолвилась с ними. Она перестала надеяться на их помощь. У съехавшихся в Рихву людей вдруг оказалось столько своих дел, что они даже и носа не высовывали из риги. Сквозь бревенчатые стены доносился непрерывный гул голосов. Он продолжался и вечером, когда папаша Каарел прогромыхал в телеге мимо риги, направляясь в поселок. Продолжался и когда Бенита возвращалась из деревни. Она ездила верхом в Сылме, завернула в Лаурисоо, собираясь разыскать и Эльмара, но ограничилась ближайшими соседями, решив, что все вместе они справятся с предстоящим делом.

Таким образом, рано утром, еще в полной темноте, односельчане собрались в горнице рихваского хутора. Сылмеская Элла приехала вместе с отцом, лаурисооская Линда вместе со своим Кустасом. Господин пастор тоже явился вовремя — в таларе, с псалтырем в руках. Прочитав небольшой отрывок из священного писания и затем пропев псалом, пастор дал знак выносить гроб. Всхлипывающая Элла положила на грудь Иоосепу влажные от росы астры, и лаурисооский Кустас забил гвоздями крышку гроба хозяина Рихвы.

Бенита еще с вечера запрягла в телегу жилистого рихваского мерина, этого бывшего скакуна, и покрыла дно телеги зелеными еловыми ветками, срезанными с живой изгороди. Рихваский бывший скакун от нечего делать полночи жевал овес из торбы. Когда гроб выносили из дому, мерин зафыркал, готовый тронуться в путь. Бенита еще не успела взять вожжи, как заметила у ворот пасторшу с детьми.

Спрятав талар в чемодан, пастор подошел к Бените и попросил позволения кинуть в телегу пожитки его семьи.

Итак, похоронная процессия начала медленно двигаться мимо кучи торфа под навесом, мимо погруженной в ночную тишину риги. Когда, миновав липы, она свернула на дорогу, лошадь зацепилась гривой за ветку, и Бените пришлось какое-то время вести ее под уздцы, чтобы она не понесла.

Двигаясь в темноте, Бенита скорее угадывала, чем видела тех, кто пришел проводить ее мужа в последний путь. По другую сторону телеги шагала пасторша, бережно поддерживая рукой спящего на узлах младенца. Сразу же за телегой шли сылмеская Элла и лаурисооская Линда, а между ними, всхлипывая, Минна. Затем следовали мужчины и пастор со своей старшей дочерью, оба держались за оглоблю своей маленькой тележки, волоча ее за собой. В тележке дремал сын хозяев Рихвы Роберт, так как Бенита решила, что ребенок должен присутствовать на похоронах своего отца.

Мужчины нарочно чуть-чуть отстали, чтобы беспрепятственно поговорить и выкурить трубку. Время от времени до Бениты доносился сладковатый дух табака; и долго еще над дорогой, окутанной влажной дымкой, стоял запах самосада.

Когда телега въехала в железные кладбищенские ворота, лаурисооский Кустас исчез. Бенита не могла понять — сам ли Кустас боялся показываться в поселке или Линда услала мужа обратно.

Но, несмотря на это, провожающих оказалось достаточно, чтобы снять гроб с телеги и донести до могилы. Правда, мужчин было маловато, отец Каарел да сылмеский старик, однако и женщины подставили плечи, оттолкнув Бениту, когда она захотела помочь нести гроб.

Пастор тут же, у края могилы, натянул на пиджак талар, торопливо прочитал молитву, сказал несколько утешительных слов близким покойника, но петь псалом на этот раз не стал. Его жена тихонько завернула лошадь, чтобы тем временем отвезти домой пожитки и детей. Пасторша справилась с этим на редкость быстро, и, когда песок застучал по гробу Иоосепа, Бенита краем глаза увидела, что рихваский мерин понуро стоит у стены церкви со сгоревшей башней.

Только Минна, Бенита и Роберт, который всю дорогу спал в маленькой тележке пастора, укрытый шубой, стояли без дела на краю могилы. Остальные провожающие, и даже пастор, снявший с себя талар, сменяя друг друга, закидывали яму землей. Четыре лопаты все время были в движении.

Когда гроб еще стоял на досках над могилой, Бениту на какой-то миг охватило смятение. Она не предусмотрела, что понадобятся веревки, и теперь боялась, что гроб с телом Иоосепа придется сбросить в могилу. С чувством огромной благодарности Бенита увидела, как отец вытащил из-за куста запасные вожжи.

Провожающие начали разравнивать могильный холмик. То ли деловая обстановка, царившая ранним утром на кладбище, высушила слезы, то ли внимание людей отвлекали падающие с веток за шиворот капли росы — во всяком случае, никто не плакал. Старая хозяйка Рихвы украдкой кинула взгляд на молодую вдову и словно прочла в ее глазах подтверждение тому, что в смутные и трудные времена не годится выставлять напоказ свои чувства.

В официальные книги смерть Иоосепа занесена не была.

Советуясь накануне вечером с пастором, Бенита высказала свое беспокойство относительно этой стороны дела, но пастор полагал, что правильнее оформить бумаги задним числом, и обещал быть свидетелем. Он посоветовал Бените сказать властям, что случайная пуля оборвала жизнь ее мужа. Духовный пастырь считал, что таким образом рихваская семья оградит себя от лишних хлопот. К тому же, заметил пастор, во время войны, когда каждый день гибнут тысячи людей, искать убийцу не станут.

Поначалу совет пастора показался Бените странным. Но, подумав, она отдала должное его житейской мудрости. После полуночи Бенита на часок прилегла, и в полудреме ей стало казаться, что пуля, настигшая Иоосепа, действительно была послана из какого-то фронтового окопа и нашла свою жертву за десятки километров оттуда.