Строя в сигаретном дыму бара свои воздушные замки, она хватала меня за полу пиджака, комкала материю — нет, парень, никуда не денешься — и украдкой проводила кончиком языка по губам, пересыхающим от волнения.
Теперь судьба заочно как бы обручила нас с Виргинией — как ее, так и моим проблемам нет конца-краю. На место временных бед пришли постоянные. Это приводит в бешенство. Топтание на месте противоестественно для человека. В жизни один цикл должен сменяться другим. Подъем, кульминация — и опять все сначала. Однообразие для личности — то же самое, что для тела медленная смерть. Следишь за тем, как затухают в тебе интересы, как увядает дух, слышишь произносимые тобой жесткие ироничные фразы, и никуда тебе не выбраться, все выходы заминированы.
Я выбыл из игры, а Виргиния, будь она проклята, на свободе и, возможно, взяла на прицел кого-то другого. Насмешек заслуживает тот болван, который дастся в руки Виргинии. По крайней мере, до меня Виргинии не дотянуться. Даже в заключении можно порой воскликнуть: свобода, бесценный мой дар!
Когда в последний раз я вырвался из тисков Виргинии, я тут же вскочил в машину и дал газу. Для любой другой женщины подобное поведение мужчины было бы пощечиной, простить которую невозможно, но Виргиния не отступилась. С ловкостью амазонки, лавируя из одной полосы в другую и обгоняя всех, она помчалась вслед — теперь ее машина неслась за моей по пятам. Почти вплотную, того и гляди, что передние колеса ее синего «рено» окажутся на багажнике моего красного «рено». Выбрала ли Виргиния эту марку машины потому, что ее выбрал я? Какая безвкусица! В этой гонке у меня хватило времени лишь на мимолетное презрение. Да, по сравнению со мной рука у нее была тверже. Отбросив в сторону самоконтроль, я на этот раз выпил в баре три рюмки коньяка, чтобы заглушить омерзение и вытерпеть присутствие этой женщины. Виргиния висела у меня на хвосте с отвратительным упорством. Как комиссар примитивного детективного фильма, преследующий преступника. Во мне шевельнулось смутное предчувствие опасности. Она решила загнать меня в пропасть — мелькнуло у меня в голове. Я старался быть особенно осторожным на поворотах и с судорожным вниманием следил за дорогой. Пусть не надеется подчинить меня своей воле! Прибавлю скорость и стряхну тебя, дьявола, со своего хвоста, торжествовал я, впереди начинался безупречно прямой отрезок дороги. Я помчался как на крыльях, дав мотору волю. Внезапно машину занесло. Боковое скольжение?! Я перевернулся через крышу. Гибельной пропасти здесь не оказалось.
Виргиния вывернула машину и сбила несколько саженцев оливы. К несчастью, меня вынесло на полосу встречного движения, и, чтобы избежать столкновения, желтая, битком набитая людьми «симка» свернула с асфальта и врезалась в бук. Отец и дети скончались на месте, жена умерла в больнице. На моей совести было четверо. Виргиния, которая неотступно следовала за мной, наблюдала за случившимся со стороны и умыла руки. Причина несчастья оказалась до невероятности нелепой: у кого-то, кто вез виноград, высыпались на дорогу гроздья, колеса выжали из ягод сок, и неожиданно ставшая скользкой дорога распорядилась моей машиной как ей вздумалось.
На суде Виргиния выступила в роли стороннего свидетеля. Случайный очевидец. Что ж, она имела на это полное основание. Все на свете решает случай.
Эпоху на скамью подсудимых не посадишь. Мы сами любим большие скорости, никто нас не принуждает. Мотор стал нашей неотъемлемой частью. Жизнь кажется привольней, когда в ушах свистит и шумит. Как будто душа проветривается. Вся муть оседает, и то, что в результате нервного напряжения сместилось, вновь встает на свои места.
Порой, бродя по мусорной свалке, я ищу взглядом свой автомобиль. Разум подсказывает, что было бы нерационально везти так далеко разбитую машину. И все же сердце сжимает тоска. Я словно бы сросся со своей красной машиной, современным мужчинам машина нередко заменяет самого надежного друга.
Порой я наблюдаю за товарищами по несчастью и думаю: все мы люди, прошедшие по острию ножа. Знаю, что все мы приговорены к тюремному заключению за более или менее схожие дела. Преступная небрежность по отношению к своим согражданам, вождение машины в пьяном виде. Администрация тюрьмы, вызвав меня, чтобы спросить, хочу ли я поменять тюрьму на каньон, подчеркнула, что умышленным убийцам таких привилегий не дают. Таким образом, все мы, исключая новоприбывшего, случайные убийцы. Хотя, может, и он ненароком, не отдавая себе отчета, отправил кого-нибудь на тот свет! Тех, кто этого не совершил, с каждым днем становится все меньше. Круг убийц растет. Убийцы по легкомыслию. А может, от подавленности? В наше время спиртное употребляют не для того, чтобы поднять настроение, а для того, чтобы выйти из состояния угнетенности.
Меня и сейчас тянет к бутылке. От внутренностей только что вытащенного из-под кучи мусора белого «мерседеса» тошнит. В мои обязанности всегда входило забираться в раскаленные остовы машин, чтобы привести в порядок салон. По мнению Эрнесто, главное для хоть сколько-нибудь стоящей машины — это салон. Я снова должен протирать тряпкой арматурный щиток, стряхивать с ковриков толстый слой пыли, чистить пучком перьев полуистлевшую обивку, рыться в ящичках и кармашках — удивительно, сколько разрозненных дамских перчаток рассовано повсюду в этой белой машине. Как будто ее владелица была однорукой. Нет конца-краю человеческим странностям. Почему-то эти разрозненные перчатки были запихнуты и в складки обивки, словно кто-то копил кожаные перчатки на черный день. От всего этого тряпья становилось дурно. Чаша переполнилась, и я выбрался из жаркой, как духовка, машины. Остальные по-прежнему, не поднимая головы, копаются в моторе. Только Фред карабкается поодаль по какой-то куче мусора. Похоже, ищет, куда бы опустить вторую ногу. Во всяком случае, сейчас он стоит, как журавль на кочке, широко раскинув в стороны руки, чтобы удержать равновесие. Вокруг него рябит раскаленный воздух, и кажется, что тело Фреда вибрирует, словно он готовится отправиться в путь на катящейся бочке. Я втягиваю голову в плечи, не хочу слышать возможных вопросов, пусть они лучше не поднимают глаз от мотора, пусть не преследуют меня взглядом! Я свободный узник каньона и могу, если захочу, нарушить здешние неписаные законы.
Эти жертвы рутины, у которых в крови все еще бьется ритм рабочего дня, не в силах меня понять, им и здесь подавай работу. Работа будто бы необходима, дабы по выходе на свободу суметь вновь адаптироваться в обычной жизни. На сегодняшний день средства массовой информации предлагают каждому болвану на любой случай жизни удобную и устраивающую его словесную формулировку. И те только и делают, что пользуются этими ходячими фразами. Вдохновение и импровизация для них — синонимы гомосексуализма и перекочевывают в ту же плевательницу. Их много, следовательно, они правы — разве не трогательная логика? Тех, кто думает своей головой, скрутим в бараний рог, и тогда жизнь станет прекрасной.
Во всяком случае, я пойду своим путем. Прямиком отправлюсь в виварий и даже не оглянусь. Что с того, что согнувшись и втянув голову в плечи, словно ожидая резкого окрика: стой! Пусть привыкают, я им не солдат в строю.
Убийственная жара не дает продохнуть. В этом проклятом каньоне нет ни дуновения ветерка. Сейчас я опрокину в глотку двойное виски и растянусь на полу вагона. Я и раньше средь бела дня валялся здесь, отдувался и мечтал о свободе. Если я когда-нибудь выберусь отсюда, я, разумеется, уже утрачу форму. Очевидно, и запас слов поиссякнет. Хорошо, если за весь день мы перекинемся парой скупых фраз. Раньше речь у меня текла сама собой — одно удовольствие слушать. На мне всегда лежал отпечаток лоска, и я был профессионалом в своем деле. Каждой женщине, которая встречалась на моем пути, я помогал решать ее проблемы.
Вновь и вновь мне приходится вселять веру в себя.
Потерянные годы, увы, углубляют пропасть, уже отделяющую меня от прежнего общества. А нет общества, нет и разговоров о моих способностях. Новые люди заняли мое место. Возможно, кто-то, кто помнит меня с тех времен, пренебрежительно кинет: дружище совсем опустился. Нет у Уго прежней предприимчивости, нечего рассчитывать на его поддержку. Стар и потрепан. Сидел в тюрьме. Совершил дурацкую аварию. В катастрофе погибло много людей. Нервы у него никуда, начнет еще жаловаться и лить слезы по прошлому. Тоже мне врачеватель душ!
