Я загружаю себе в чашку две ложки кофе и собираюсь включить чайник, но вода еще достаточно горячая. Проливаю воду на скатерть. А потом – и молоко, так как неудачно открыл тетрапак[10]. Мне стыдно, потому что костюмерная Пауля выглядит как после хорошей уборки.

Я снова тихо возвращаюсь в свою костюмерную. Один из ассистентов нашей группы приклеил на ее двери записку с моим именем. В коридоре можно увидеть множество подобных наклеек. По ним можно узнать, где находится сцена, где – кафе, а где – служебный офис. После каждого концерта их снимают. Все надписи сделаны на английском языке, и когда-то мне пришлось выучить все эти незнакомые слова.

Когда я впервые увидел указательный знак Wardrobe («Гардеробная», англ.), удивился. Начало слова war (война, англ.) как нельзя лучше описывало то, что иногда происходит в гардеробной после неудачного концерта. Мы кричим друг на друга, и бывает, что при этом даже что-то или кто-то падает! Впрочем, и у других групп происходит такое, и тоже в Wardrobe. Например, у Coldplay[11], хотя это тактичные и спокойные музыканты…

Я возвращаюсь в свою костюмерную, снова сажусь на диван и дергаю замок на молнии куртки. Она по-прежнему не открывается. Мой взгляд падает на настенные часы. За каждый час компания, предоставляющая нам в аренду помещения, берет по одному евро. После каждого концерта мы спешим покинуть наши временные пристанища. Том всегда развешивает в них часы. Они должны быть у всех на виду. Но не потому, чтобы мы считали евро, выплачиваемые за аренду. А для того, чтобы не опоздать на концерт. Однажды все наши часы остановились, потому что в долгом пути батарейки в них разрядились. И в тот день мы едва не опоздали. Еще немного – и не вышли бы вовремя на сцену. Но, вообще, мы почти всегда умудряемся начинать концерт минута в минуту. В этом плане мы не панки, а, скорее, пунктуальные немецкие служащие.

Почти все музыканты, которых я знаю, играли одновременно в нескольких группах и, соответственно, осваивали сразу несколько совершенно разных музыкальных направлений. Я тоже этого не избежал: бывало и так, что в один день участвовал в нескольких концертах с разными коллективами.

Недавно созданная группа всегда бывает интересной. Когда мои коллеги что-то замышляют с новыми людьми, я всегда радуюсь и в то же время немного обижаюсь на них. Почему они не спрашивают меня, хочу ли я тоже в этом участвовать? Когда Пауль пришел в Die Firma[12] (так называлась одна группа), мне настолько понравилась их музыка, что я часто ездил с ними на концерты. Нет, я не играл там, а просто с удовольствием их слушал. Это была как бы мужская тусовка. Только она проходила без секса. Главное, чтобы в автобусе имелось свободное место. В этой группе подход к музыке был абсолютно другим. Что в нем казалось важным – сейчас уже никого не интересует. Тогда мою веселую песню Geplimper («Плюшевый мишка», нем.) никто не хотел слушать. Но если бы я хотел работать с ними, я должен был бы играть в брутальной манере, с чувством свалившейся на меня тяжести. То есть пойти против своей натуры.

Когда я с друзьями основал свою новую группу, Пауль приходил на некоторые наши концерты. В качестве гостя. А немногим позже тоже играл с нами, но вскоре ушел.

А теперь, похоже, новую группу основал он. В гостинице я проживал с Паулем в одном номере и обнаружил на двери записку. Там было что-то о репетиции, а ниже шариковой ручкой нарисован разбившийся самолет. Я снял записку и основательно изучил ее. Затем положил на кухонный стол. С кем же вместе играет Пауль? Возможно, с Кристофом Шнайдером. Он был барабанщиком в Feeling В…

Если быть честным с самим собой, то надо признаться, что к тому времени проект Feeling В почти умер. У нас уже давно не было новых песен, и мы играли только перед нашими старыми поклонниками, когда нуждались в деньгах. Естественно, меня это беспокоило. А особенно то, как относятся к этому Кристоф и Пауль. Я знал, что они хотят создать новую, очень тяжелую, музыку. Тогда, во время гастрольных поездок, мы много слушали, по инициативе Шнайдера, Pantern и Ministry[13]. Это была своеобразная музыка, и я сначала не принял ее. Но периодически повторяющиеся фрагменты мелодии, которые еще называют шаблонами, мне нравились. Для их воспроизведения использовалось довольно современное по тем временам устройство – сэмплер[14]. Я тоже приобрел его для Feeling В.

И вот однажды наступил день, когда Пауль и Кристоф пригласили меня на репетицию своей новой группы… Я спустился в какой-то подвал и увидел в полумраке небольшого зала пять очень серьезно настроенных мужчин. Кристоф, Пауль, Оливер, рядом с ними – гитарист Рихард Круспе, отличный парень, я узнал его, потому что видел в нескольких коллективах. И Тилль Линдеманн, наш старый приятель из окрестностей Шверина[15], к которому мы всегда с удовольствием наведывались в гости. Сначала он был барабанщиком в одной забавной группе. С ними еще иногда выступал Пауль. Тилль мне казался сногсшибательным музыкантом, несмотря на то что он многое делал не так, как надлежит ударнику. Его техника не была изысканной, но она была насыщена невероятной энергетикой. На игру Тилля можно было смотреть бесконечно. Но однажды, когда его группа после концерта играла на бис, он встал и захватывающе запел. У него оказался удивительный голос и потрясающий темперамент исполнителя. Эта песня потом стала хитом… Я подумал о том, что теперь дела у Тилля идут примерно так, как и у меня: он отстрелялся во многих группах, познал, как женщины любят рокеров, и ему нравилось и то и другое.

Итак, эти ребята основали новую группу?.. Я стал их слушать.

На такой серьезной и целенаправленной репетиции я не присутствовал уже много лет. Вернее сказать, вообще такого никогда не видел. Неожиданностью для меня стал Тилль. Его пригласили в качестве вокалиста. Как потом признался мне Рихард, это планировалось сделать с самого начала.

Тогда меня никто не спросил о впечатлении, которое произвели на меня их песни. Но если бы спросили, я бы незамедлительно ответил, что абсолютно ошеломлен. Пение и музыкальное сопровождение были просто превосходны! Я никогда еще не слышал подобные гитарные риффы, что они выдавали. Голос Тилля тронул мое сердце, я наслаждался его мастерством и даже не вслушивался в слова, тем более что многие песни исполнялись на английском языке.

Я был поражен.

Когда человек входит во взрослую жизнь, решает случай, какую музыку он слушает. Но все-таки она должна быть такой, чтобы вдохновлять и направлять нас. Если мы ее находим, то… Это как первая любовь! Музыка, услышанная мной на этой репетиции, стала для меня, уже взрослого человека и опытного музыканта, новой любовью – большой, настоящей!..

Первой же любовью была музыка, что я играл в Feeling В. Каждый день, воодушевленный, я бежал на репетиции. К тому времени уже было ясно, что ничего другого, кроме этого, в жизни я делать не хочу. И с музыкальной, и с человеческой точки зрения. Я наслаждался каждым километром длинных и плохих дорог, которые вели нас к концертным залам. И, пропитанный запахом пива, выпитого в автобусе, был глубоко счастлив, когда вечером мы оказывались в провинциальном концертном зале, в глухой местности, на неизвестной земле. Мне никто не был нужен, кроме моей группы. Я ни разу не задумывался, правильно ли делаю, счастлив ли на самом деле. Просто потому, что нашел все самое лучшее, что только мог бы в этой жизни обрести.

Я был сумасшедшим. Мне так нравилась музыка, что я хотел ее слушать снова и снова. Во время одной особенно яркой нашей песни мне стало ясно: музыка – живое существо. Казалось, что ее не играют, а она воспроизводит себя сама. Я тогда не понимал, почему гитаристы работают над песнями так, будто раз за разом шлифуют их, желая сделать лучше. Как по мне, так ничего не нужно было улучшать: в песнях было все, что требуется. Исполнялся звук так или иначе, быстрее или медленнее – это, по моему мнению, дела не меняло. Песни были словно молодые и красивые гончие псы. Я любовался ими, но не мог их догнать, то есть понять. Правда, не считал это недостатком. Более того, я хотел создавать свою музыку. И делал это довольно примитивным образом. Выжидал, пока в одной из песен образуется короткая пауза, и быстро заполнял ее несколькими своими нотами. Причем играл настолько громко, насколько вообще можно было слушать. Тогда вся группа смотрела на меня с осуждением. Вот с таких ошибок я начинал!