Он зашагал на север, держа путь в кафе на углу Вали-Аср и улицы Фереште. Кафе уже несколько часов как работало: здесь подавали завтраки, калепаче – овечью голову целиком, с глазами, языком, щеками и всем прочим. Место больше напоминало лабораторию, чем кафе; повсюду – на стенах, полу, потолке – сверкала белая плитка. Официанты в безукоризненно белых лабораторных халатах раскладывали по тарелкам разделанное мясо, мягкое и скользкое; под ярким светом высоковольтных ламп отчетливо виднелся каждый кусочек жира и ниточка мяса на дешевых тарелках из белого фарфора. Дариуш вдохнул сладкий, теплый запах разлагающейся плоти, костей и сухожилий. Мать пару раз пыталась приготовить калепаче в Америке. Они ели мрачно, в тишине: калепаче – мужское блюдо, напоминавшее ему об отце. Он умел готовить его лучше всех. Отец, ярый монархист, был госслужащим в шахском правительстве. Когда военная полиция прочесывала улицы и забирала всех, кого могла найти, его увели на допрос. С тех пор его никто не видел.

В глубине зала, у стойки, Дариуш заметил пустой столик. Он двинулся к нему, лавируя между посетителями, сел, и проходящий официант со звоном поставил перед ним стаканчик чая. За его спиной пыхтели металлические чайники, выдувая клубы дыма; звенели тарелки, звучали голоса, мерно и тихо булькал кипящий бульон. Еще в такси он высматривал, нет ли за ним слежки, а теперь с его места открывался хороший вид на улицу. Там никого не было. Он пришел рано. Он немного расслабился и осмотрелся.

В кафе собралась любопытная толпа. Пришедшие поодиночке бородатые рабочие и офисные служащие ели быстро, наклонив головы. Старые завсегдатаи в отглаженных рубашках перекрикивались через зал; их утренний распорядок не менялся десятилетиями. Туристы с сияющими глазами в ветровках и шерстяных носках зашли подкрепиться после трека в горах Эльбурс; их трости и рюкзаки стояли рядом. Они ели медленнее всех, смакуя каждый кусочек после предрассветного подъема на вершину, радуясь, что обогнали безжалостное солнце и толпы гуляющих, из-за которых ближе к полудню на тропе будет не протолкнуться.

В центре зала сидела компания, при виде которой он испытал одновременно волнение и отвращение. Юноши и девушки от восемнадцати до двадцати трех развалились на стульях, вытянув ноги и положив головы друг другу на плечи; у всех на лбу были солнечные очки. Они смеялись, флиртовали и шепотом обсуждали прошлую ночь. Девушки были поразительно красивы даже с размазанной косметикой и растрепавшимися волосами. Отдельные пряди выбивались из платков и липли к вспотевшим лбам. Они были красивы, даже несмотря на свои неправдоподобно тонкие носики, уменьшенные и подрезанные скальпелем пластического хирурга. Они складывали уточкой сочные губы, тараторили что-то путающимся языком, откидывали головы и выпячивали грудь, демонстрировали свои тонкие загорелые руки. Их смех звенел под потолком, зрачки расширились от «экстази», а сладкий запах паленой водки прилип к дискотечным платьям, выглядывавшим из-под манто – среднего между пальто и платьем одеяния, которое исламское правительство обязывало носить всех женщин, дабы скрыть фигуру. Они прихлебывали любимое похмельное лекарство гуляк – суп с мозгами – из больших тарелок. Жирный бульон растворял остаточное действие наркотиков и алкоголя, которые еще не вывелись из организма.

Дариуш так пристально смотрел на девушек, что не заметил, как в зал зашел его товарищ.

– Салам, брат. Добро пожаловать домой.

Дариуш выделялся из толпы: не считая оговоренного условного знака – связки ключей и пачки красных «Мальборо», – он таращился на посетителей.

Дариуш смутился. Он потерял бдительность.

– Не волнуйся. И для меня всегда шок видеть, как эти детки ведут себя как животные, в то время как наша страна катится к черту. А ты, значит, наш спаситель? – Он усмехнулся и понизил голос до шепота: – Мне все известно о твоей миссии. Джахангир проинформировал меня. Зови меня Киан. Ты знаешь, что делать.

Они молча поели, и, не дожидаясь счета, Киан оставил на столе ворох купюр и ушел. Дариуш последовал за ним по Вали-Аср на север, туда, где улица сворачивала на восток и упиралась в площадь Таджриш. Они прошли мимо парка у старого дворца Баг-Фердоус; свежий ветер холодил щиколотки. На Вали-Аср чувствовалось приближение весны: на деревьях набухли блестящие зеленые почки; молодые листья источали густой запах сладкой смолы; в ящиках на пороге овощных лавок высились горы незрелого миндаля, желто-зеленых слив, абрикосов и инжира с юга, пучков эстрагона и мяты.

Они свернули налево и очутились на задворках старого квартала Шемиран. Вошли в неприметный серый многоквартирный дом, где в воздухе висел запах жареного лука. Поднялись на шестой этаж. С балкона открывался вид на сотни крыш высотных домов, которые казались игрушечными в тени гор, все еще покрытых глазурью зимнего снега, никак не желавшего таять.

– Квартира чистая, без жучков, вчера проверил.

В комнате повсюду лежала пыль. Киан сдернул целлофан со старого кожаного дивана. Достал из кармана пиджака выгоревшую на солнце карту. Разложил ее на столе, разгладил складки.

– Мне велели передать тебе это. Карта с отметками, так что не оставляй ее где попало. Запомни маршрут и сожги ее.

Дариуш изучил карту, обведя Тегеран по периметру, поражаясь его непривычным формам, новым кварталам из кирпича и бетона, похожим на толстые пальцы, указывающие в сторону гор, пустыни, равнин и деревень. В центре двумя черными кружками были обведены дом и офис его цели: бывшего начальника полиции Тегерана.

– Вот несколько сим-карт. Каждую используй не больше двух недель. Не заказывай такси – лови на улице. У меня все. Удачи.

Дариуш оторвался от карты:

– Ты уходишь? Это все? А пистолет? А кто поведет мотоцикл?

– Неужели они ничего не подготовили? Это их забота.

Дариуш ударил кулаком об стол, и в воздух взлетело облако пыли.

– Издеваешься? Мы из кожи лезем, я рискую жизнью, а тебе как будто все равно!

Киан закурил, затянулся и обхватил голову руками. Не глядя на Дариуша, он произнес:

– Брат, я ценю то, что ты делаешь. Правда. Знаешь, как на нас давят? За нами, стариками, следят круглосуточно. Тебе еще повезло, что к тебе не приставили молодого сорванца, который отправил бы нас обоих в тюрягу. – Он нацарапал на листке бумаги номер. – Скажи: «Педрам велел передать, что магазин опять открылся». Больше ничего не говори. Водителя я подыщу. – У двери он обернулся. – Чтобы ты знал: не удивляйся, что нас тут особо никто не любит. И, кстати, это уже не первый раз, когда сазман облажалась. – Он вышел, качая головой.

Скажи кто-то Дариушу два года назад, что он свяжется с МЕК, он бы рассмеялся. Политика никогда его не интересовала; по крайней мере, не больше, чем любого другого иранца в изгнании, чье детство прошло под аккомпанемент разговоров о революции. Его жизнь в Виргинии была спокойной. Все изменилось, когда он встретил Арезу.

Они познакомились в университете, где Дариуш учился на компьютерного инженера. После первого же разговора с Арезу оба ощутили неизбежность того, что должно произойти. Их многое сближало: серьезные молодые люди, покалеченные жизнью. Родителей Арезу, политических активистов, убили во время революции. В ответ даже на самые обычные вопросы о ее семье она настораживалась и становилась уклончивой. Другие студенты считали ее холодной, а Дариуша она заинтриговала. Они сближались осторожно. Когда она наконец ответила на его ухаживания, Дариуш был пленен. Он нашел родственную душу.

После того как они впервые занялись любовью, Арезу призналась, что состоит в группировке – в МЕК. Дариуш потрясенно вздрогнул. Ему говорили, что МЕК – сборище чокнутых, что они не лучше фанатиков и все их ненавидят.

Дариуш стал спорить с Арезу, но она пришла в негодование и накинулась на него, отстаивая организацию. МЕК – борцы за свободу, говорила она, все в Иране поддерживают их и это единственная группа диссидентов, заслуживающая доверие. И хотя Дариуш был не согласен с ней, его невольно поразила глубина ее осведомленности, знание истории и умение аргументированно высказывать свою точку зрения. С тех пор Арезу начала чаще говорить о сазман, и разговоры всегда заканчивались спорами. Она пыталась убедить его пойти на собрание, он наотрез отказывался.