Всплеск волны к моим стопам и движение Дориана внутрь — настолько синхронно — настолько приятно, что я вздрагиваю, точно по венам пустили разряд тока. Глубокий вздох Дориана — и я откидываю голову назад, закатив глаза от удовольствия, выпуская громкий гортанный стон, захватывающий в плен желания всё тело. Его рубашка промокла совершенно, обтягивая каждую рельефную мышцу, и то, что он трётся мокрой тканью по моему животу, по груди, уже начинает доводить до предела — он так плотно прижимается ко мне, что я готова умереть и не просить спасения. Лишь бы под ним. За него. Для него. Да, да, да… Дориан глубоко погружается меня, в сердце начинается великий переворот. Я смотрю в его глаза, как тогда на балконе, в бликах ночи, которая несомненно ему идёт. Он весь в этих синевато-серых тонах, такой прекрасный, таинственный и сильный. Бёдра наполняют бёдра с такой отточенностью и плавностью движений, что вдох за вдохом превращается в стон за стоном.

Дориан качает бёдрами медленно — но каждый толчок резкий и глубокий. Внизу живота начинает разливаться знакомая пульсация, заставляющая трепетать всем телом. Нежно, медленно, горячо. Так глубоко, что я чувствую каждый его прекрасный сантиметр, что внедряется в самую глубь меня. Лицо Дориана влажное от пота и воды, на волосах — в мягком лунном свете блистают капельки, скатываясь на лоб. Он похож на таинственного тёмного лорда, в объятиях которого можно потерять сознание лишь осознавая, что он прикасается к телу. Господи, как он хорош… Он срывает с себя рубашку, стягивая её через голову, пуговицы летят, как град. Я прикрываю глаза от каждого толчка, что начинает достигать матки…. Ох, Господи, как он силён. Как вздрагивает его кадык, с какой изумительной красотой перекатываются его мышцы, отсвечивая мистической белизной кожи в ночи. По телу горячие капли, порожденные не заливом, а самым настоящим, чистым желанием, ничем неиспорченным. Огонь в крови — я чувствую шум крови в ушах и бьющие в висках, как в набат, тяжёлые удары. Сердце жёстко трясётся в груди, покрываясь мурашками. Он так силён и нежен, он так прекрасен, да…

— Скажи, ты согласна? — хрипит он еле слышно в мой рот. Я чувствую, что уже затянута в его омут, что уже не хочу, не могу, не смею ему сопротивляться, ибо нет на Земле того, кто сможет сделать мне так же хорошо. Нет на Земле другого, которого я люблю до беспамятства, до покалывающей боли в груди. Я уже сама хочу его слушаться. Всё, всё, что он скажет…

— Согласна. — выдыхают губы. — Забирай меня всю, — он рычит, и я вздрагиваю, кусая губу. Мои ногти вонзаются в его крепкие плечи.

Он вальяжно, ускоряясь, врывается в меня, а мой рот, открытый в беззвучном стоне, так и пытается поймать его яркие дурманящие губы. Руки его поднимаются с бёдер на мои груди, а язык внедряется в мой рот. Этот сочный рот в тандеме с членом работают да такой степени очаровывающе, что я начинаю всё громче и громче, мягко и высоко стонать от наслаждения.

Синие, до сего момента, закрытые глаза, распахиваются, заглядывая в мои с такой страстью, что я ощущаю все возможности потери рассудка. Его бёдра бьют меня, как преступницу ремень. Бесстыдно визжу, ощущая, что ещё немного и сойду с ума от горячего желания, перемешенного с удовольствием. По пояснице скользит знакомое пламя. Песок липнет к мокрой от страсти коже, волосы к щекам и шее. От напряжения внизу ток бежит по венам. Во всём теле майский гром, сумасшествие, страсть. Хрипло постанываю в широко распахнутые губы и таю в его руках, растекаюсь ручейком, глядя в его бесподобные глаза. Толчок за толчком становится всё тяжелее дышать, пульс учащается. Мои руки, дрожа, соскальзывают к плечам Дориана и сжимают их, оставляя красные полосы от возбуждения и желания. В моей груди новые взрывы, ещё более опасные, крышесносные, сумасшедшие. Губы ловят кислород — его губы, ставшие моим дыханием. Он впивается в мой рот своим. Я сдавленно стону в его губы, ощущая, как с каждым толчком превращаюсь в пепел. О, да! Немного — ещё чуть-чуть! — совсем немного.

— Да! — кричу.

— Лили, — едва слышен хрип с его ярких губ, пока он продолжает погружаться в меня.

Моё сердце, которое остановилось в эту секунду, словно начинает двигаться, посылая дрожь и волнение по всему телу.

Всё в один миг растворяется — остаются только он, только его телодвижения, только его губы, и грубые, мощные, сильные толчки в меня. Луна, словно, летит за горизонт, песок, пропитанный нашим током, теперь простреливает моё тело, подтолкнув королевский выход оргазма… С моих губ срывается такое громкое рычание, что все прочие звуки опускают громкость до нуля. Дориан, так сосредоточенно-страстно хмурит брови — и погружаясь в меня последний раз, взрывается в собственной эйфории. Снова изливается глубоко в меня: чувствовать это горячее семя внутри, заставляющее сходить с ума, я приоткрываю рот в громком безмолвии, жмурясь. И резко срывая горло, выпуская глубокий кричащий стон. У д о в о л ь с т в и е. Его так много, что мне хочется разорваться от всплеска чувств. Дориан, Дориан!.. Он дрожит, трясётся и меня трясёт от него. Я люблю его безоглядно, безнадёжно, безнаказанно. Я люблю его так сильно, что только всхлипы и остаётся пускать в его шею. В моей груди расцвело счастье, которое я больше никогда, никогда и ни за что не хочу отпускать. Его не хочу отпускать. Не могу отпускать. И больше никогда, ни за что этого не сделаю.

***

Я проснулась на постели в горячих объятиях Дориана уже час назад. И не могу пошевелиться. Не хочу шевелиться. Он рядом и держит меня в своих крепких руках, мои пальцы невесомо касаются его густых тёмных волос. Краснея, я смотрю в его безмятежное, чуть покрытое утренней щетиной лицо, вспоминая, что мы занимались сексом даже когда держали путь домой. Дориану было плевать на водителя лимузина. Приехав в квартиру, мы начали в прихожей, продолжили на полу в гостиной и закончили в ванной… Или в спальне. Шумно улыбаюсь против собственной же воли и кусаю губу, сдерживая счастливую улыбку. Внутри счастье — его так много, что хочется лопнуть, превратившись в миллион разноцветных шаров. Дориан чуть шевелится, наконец-то, улыбается, не открывая глаз и хрипло шепчет:

— Ты пялишься.

— И? — кусаю губу.

— Что и?

— И что?

— Дэрлисон…

— Да, Грей? — сексуально хриплю. Он приоткрывает один глаз, строго выгнув бровь, заставив меня засмеяться.

— Я же тебя сейчас…. В зад.

— О, — выдыхаю.

— Не «о». «А». Анал.

— Дориан! — смеюсь, шлёпая его по плечам, и пытаюсь выкарабкаться из объятий. Он сжимает меня сильнее, заставляя выбиваться и бунтовать. О, нет, нет! Только не так, только не щекотки. — Пожалуйста, нет! — визжу, извиваясь. Поцелуи в шею ужасно отвлекают, а его грудь так близко… О, нет, нет! — Грей! — реву, как зверь, кусая его в плечо, и тыкаю под рёбра. Он стонет, а после начинает хохотать.

— Су… садистка! — шипит он, — Хватит, сейчас укушу за сосок! — ругается, пока мои пальцы бегают щекоткой по его груди. Когда звучит его фраза о соске, я с улыбкой подвигаюсь на подушках, утыкаясь в его рот грудью.

— Давай, — хриплю, сглотнув.

Он шумно улыбается, начиная играть с ним языком. Дрожь проходит по позвоночнику, когда он оставляет влажные поцелуе на ореоле. Такие мокрые. Нежные. Страстные. Грубо прикусывает сосок, заставляя меня застонать от неожиданности и тока по венам. Я вплетаю пальцы в волосы Дориана, наслаждаясь его напористостью, крошась в этих ласках. Тлею, как уголёк, как воск; таю, как снег на солнце. Всё в моей душе снова оживает и тает. В груди поднимается пламя, заставляющее только шумно выдыхать и распущенно стонать, выгибаясь на постели всем телом. Он спускается ниже — я понимаю, что всё будет слишком жарко и откидываюсь на подушки, прикрыв глаза.