— Это было… впервые, — хрипит она, краснея.

— Понравилось? — шепчу в губы. Она пунцовеет ещё больше.

— Ещё, пожалуйста, — хрипит она и толкает мою голову вниз, ближе к своим бёдрам. Я широко ухмыляюсь и смотрю на мокрую кроху. Накрываю губами, внедряя язык между складок. Слышу благодарное, дрожащее «да» и делаю то, что заставляет нас обоих сходить с ума.

Два дня с Лили прошли, как во сне. Мы просыпались вместе, стараясь не думать ни о чём постороннем и неважном. Она любила меня. Да, я впервые увидел воочию, ощутил на себе, что значит: «женщина любит». Я хотел думать о том, что к ней у меня: и неужели, тот трепет, эти постоянные улыбки на лице и стоны, которые она срывает с моих губ — и есть любовь? Я чувствую, что у меня в груди растёт что-то мощное, когда я с ней. Мощное, мешающее дышать и затмевающее рассудок. Особенно это чувствуется во время танца, тех репетиций, которые проводил у нас Марсель. Я смотрел в её глаза и видел только её одну. Её силуэт отражался во всех зеркалах, в стёклах панорамных окон. Она не просто танцевала — она летала по воздуху, я наслаждался этой нимфической плавностью, с которой она передвигалась. Я чувствовал себя безумно счастливым, когда в поддержках отрывал её от пола и кружил над собой. Она была моим наваждением, а стала чем-то… большим, ахеренно большим. Я мог уверенно сказать, что терпеть её не мог за то, что она так въелась в моё сознание, стерев всех, что были до неё. Но без неё мне было слишком трудно. Без неё я чувствовал свою слабость, которую не переносил…

— Так, хорошо, теперь ещё раз, — произносит Марсель после очередного кружения Лили в моих руках.

— Можно перерыв, у меня уже голова кружится? — Лили крепко сжимает мою руку в своей, и дует нижнюю губу, смотря на Марселя. Он обречённо вздыхает.

— O`кей, лентяи. Дам вам минут пять. Хотя не должен, ибо вы опоздали на пятнадцать, — говорит Марсель, садясь на сцену. — Что, увлеклись домашними тренировками? — он широко ухмыляется.

— Было такое, — говорит Лили, краснея, и прячет глаза в пол. Конечно, ведь полчаса назад, мы в машине… Коснувшись моих губ своими сладкими устами, она тихо шепчет, — Я ненадолго.

После чего выходит из зала, закрывает за собой дверь. Я смотрю ей вслед даже тогда, когда Марсель подходит ко мне и пытается заглянуть в глаза. Наконец, я обретаю силы перевести дух и взгляд и смотрю на брата. По нему видно, что он хотел заговорить со мной ещё на прошлых двух репетициях, но, видимо, так и не решался:

— Что? — смотрю ему в глаза.

— Что у вас? — вполголоса произносит он.

— Она сказала мне, что любит меня, — Марсель чуть отшатывается. Выдержав паузу, произносит:

— А ты?

— Что я?

— Ты, что к ней чувствуешь?

— Не знаю, — шепчу, смотря вдаль стены, — Знаю только, что… без неё я ничего не чувствую. Марсель, она категорична в своей позиции по поводу БДСМ. Слишком категорична. Я не собираюсь её уговаривать, но одну попытку, определённо, предприму.

— О чём ты? — щурится Марсель.

— Тебе незачем об этом волноваться.

— Дориан, — слышу шипение и изумлённо смотрю на Марселя, — Если ты сделаешь ей больно, клянусь, я больше не буду отговаривать её бежать из Сиэтла. Ты не видишь, как она счастлива сейчас? А ты, разве, не чувствуешь приход жизни в душе? Эта плётка тебе так обязательна?

— Она обязательна мне в Игровой. Я знаю, что ей понравится. Я не хочу наказывать её.

— Ты хочешь подчинения.

— Да, хочу, — Марсель зло кипятит меня взглядом. — И не надо так смотреть, Марсель. Эта девочка всё, что мне нужно, но я должен показать ей, отчего она отказывается. Хотя бы раз…

— Ты разрушишь её любовь.

— Не разрушу, если она крепка, Марсель. Я не могу без неё, но ставить крест на всём, что составляло меня все эти годы… Я не смогу и не буду.

Марсель, сглотнув, кивнул и посмотрел в стену.

— Считаешь, что не делаешь ей достаточно хорошо, поэтому прибегаешь к своим «штучкам»? — он выгибает бровь. Я снимаю с себя майку и становлюсь к нему спиной, демонстрируя царапины. Смотря через плечо, вижу в отражении зеркала, как Лили постаралась и широко улыбаюсь, против собственной же воли. Перевожу взгляд на Марселя, натягивая ткань обратно. — Что ж… Доказал, — ухмыляется Марсель, однако в его глазах я вижу какую-то досаду. Тяжело сглотнув, подхожу к нему и смотрю ему в глаза.

— А что у тебя к Лили?

— Это не имеет значения, — коротко отзывается он, — Мы оба об этом знаем.

— Она ведь зацепила тебя?

— А кого она не зацепила? — он хмурится.

— Однако больше всего ты, Марсель, подтягиваешься на крючке. Лили стала моей женщиной, понимаешь? Я не отдам её, даже если ты очень попросишь.

— Я не буду просить, Дориан. Я никогда ни у кого ничего не прошу. Если я чего-то хочу, то хватаю и держу обеими руками, боясь выпустить даже на одно-единственное мгновение. А ты со своей фантастической жаждой подчинить эту девочку себе можешь потерять её навсегда. Но тебя это не останавливает. Ты давишь на своём, будто планета вокруг тебя одного вертится. У тебя появился шанс открыться чему-то новому, но ты хочешь упустить его из-за собственной жажды владения человеком, властвования над Лили!

— Любовь — это и есть овладение человеком.

— Но не такое слепое, к которому ты стремишься, брат. Лили сказала тебе своё слово, а ты продолжаешь…

— Разве? — раздаётся шёпот крошки, и я вздрагиваю, оборачиваясь. Она смотрит мне в глаза, затем Марселю. И снова мне. — Неужели, ты солгал, Дориан? Неужели ты правда так… зависим от этого? — я вижу, как дрожат её плечи, опускаются, а всё лицо будто бы мрачнеет, укрываясь беспросветной тенью. С шумом выдохнув, я широкими шагами покидаю танцевальный зал.

К чёрту! Всё к чёрту! Лучше умереть, чем постоянно разочаровывать её. Лучше… чёрт знает, что лучше! Нет, нет, нет, Дориан. Это невозможно. Ты слишком плох для Лили Дэрлисон. Ты дьявол и зверь, который толком не может в себе разобраться, а лишь только мечется, мечется, как тигр в клетке. Я загнан эмоциями в тупик: чувства, всё внутри твердит мне, что я не смею, не могу, не должен её отпустить. Однако разум отрезвляет, напоминая мне о моей сущности. Я заточен на причинение боли. Мне нравятся женщины, которые получают от этого удовольствие. Мне нравится, что шлепок для них, как высшая награда. Что в придушивании, пощёчине и укусам во время секса есть самое прямое место. На что я подписался? На эмоции, серьёзно? А что случается, когда страсти, — этот самый бурлящий костёр, — начинают угасать? Что остаётся после этого? Не только пустота и неудовлетворённость, но и всё, что вкладывается в голову за период восприятия этих смешанных эмоций. Лили надо быть с Марселем. Они оба знают, что такое любовь. Он не причинит ей боль, а не поймут друг друга. Надо просто им не мешать. Просто дать им больше времени наедине: обтереться, привыкнуть друг к другу, начать понимать. Пошёл я к чёрту сам со своими желаниями и предположениями. Надо дать Лили время. Страсти поулягутся, всё пройдёт, она забудет, что испытывала, забудет, что когда-то называла это любовью. Единственное, что она будет помнить, кто подарил ей первый секс, первый оргазм, первый взрыв эндорфинов. Всё это моя глупость, мальчишество. Надо было сразу же принять факт того, что она против. Она никогда не изменит своего решения. Надо с этим смириться.

— Дориан! — слышу крик позади себя и оборачиваюсь. Лили сбегает по ступеням следом за мной и, нагнав, тяжело останавливается, пристально смотря на меня. Грудь её часто колышется от бега. Она хватает меня за лацканы пиджака и крепко сжимает, утыкаясь носом в грудь.

— Прости меня, Лили. Мне совестно за то, что я хотел юлить. Но это была… не совсем ложь, я… Я от многого решил отказаться. От наказаний, например. От сверхконтроля над твоей жизнью, над твоим личным пространством, которые предписывают условия контракта. Я отказываться решил от… всего, кроме как… попробовать дать тебе насладиться так, как ты думаешь, что никогда бы не хотела. Впрочем, это бессмысленно уже. Бессмысленно находить оправдания, когда уже облажался. Я должен отпустить тебя, Лили. Дать вздохнуть спокойно. Лучше ненавидь меня сейчас, зато потом ты скажешь мне «спасибо». Нас разделяют километры непонимания. Видимо потому, что мы не… совсем друг для друга.