Дед Дрёма сидел на завалинке, тряс седой и редкой бородёнкой.

- Как померла моя Дуня, - жаловался старик сам себе, - оставила меня, горемычного, одного одинешенька, нет мне больше житья в избе.

- Ишь, расселся, нюни распускает, - в окошко выглянула рябая толстощекая баба. - То в избе сырость разводил, пока грибы по стенам расти не начали, теперь на двор выполз, ужака старая.

- Эх, Марфушка, - старик вытер слезу, - и помереть в покое не дашь, дергаешь хуже зуба больного.

- Да хоть щас ложись и помирай, - рявкнула невестка. - А коли живешь да хлеб жуешь, хоть что делал бы.

- Забыкала, - отмахнулся старик.

- Гостюшка топает, - прошипела Марфа, вглядываясь вдаль. - Ишь, вся в родителей, нахалка. Придет в избу, сядет на лавку и начинает петь припевать: чем вы гостюшку потчевать-угощать будете. У меня-то она не разжилась, я ей сразу выложила: березовой каши наварила, тебе вволю или наполовинку. Обиделась, ушла.

По улице вприпрыжку скакала девочка лет восьми.

- Здравствуй дедуля Дремуля, - звонко крикнула она, - да и ты, Марфушка-толстушка.

- Ах, негодница, - тетка Марфа захлопнула окошко.

- Посиди со мной на завалинке, - пригласил дед Дрема девчушку. - А то ко всем заходишь, а у нас сроду не бываешь.

- Была я у вас как-то, больше не хочу, - нахмурила выгоревшие бровки девчушка, - тетка Марфа прутом березовым угостить обещала, от дела я ее, оторвала. А сама так занята была, так занята, тебя, дед, с печки согнала, сама на ней лежала.

- Спину я застудила, вот и лежала, грелась, - гаркнула Марфа, едва не срывая створки окошка с петель.

- Не спрячешься от нее, - поморщился дед, - с утра до вечера бы да бы, то бы сделал, это бы починил. Я ей говорю, стар стал, слаб, а она быкает.

- Коли руки трясутся - половики бы вытряхнул, дрова поколол бы, - сказала Марфа, поправляя узел неопрятного платка, - хоть что сделал бы, лодырь, - баба зевнула, потянулась и захлопнула окошко.

- Щас храпеть начнет, работяга, - усмехнулся старик, - я внуку сколько раз говорил: уйми жёнушку, когда баба волю берет - дело на лад не пойдет. Баба в семье, как кура в гнезде, покудахтывает и поквохтывает. А коли она как петух гордо голову носит, да распоряжаться начинает - не будет толку. Со мной без устали языком мелет, из дома гонит, а того не видит, что молоко бежит, печка дымит, а вчера - младенец из люльки выпал.

- Руки у него трясутся, - не унималась Марфа, опять показываясь в окошке, - люльку бы качал, дитя бы тешил. Самое дело стариково.

- Тьфу, дура, - с досады сплюнул старик, - опять забыкала.

- Ты кого дурой называешь, полоумный дед, - рявкнула Марфа.

- Вот и полоумным на старости лет стал, - дед Дрёма вытер слезу и опустил голову.

- Чем нюни распускать, работал бы, - гнула свое Марфа, - глядишь, мне делов было бы меньше.

- Вот как, - рассерженно сжала кулачки Гостюшка и зашагала к своему дому. - Старика не уважают, куском попрекают. Где это видано? Да слыхали о таком безобразии люди? - девочка останавливалась, недоуменно разводила руки, и опять шла дальше. - Сделал бы, покачал бы, подмел бы, - не унималась Гостюшка. - Ого! Придумала!

Девочка заторопилась в свою избу. На полу черепком играл младший братик Стёпушка.

Гостюшка подскочила к сундуку, с трудом откинула крышку и запустила руку под куски полотна.

- Где же оно? - шептала девочка, морща лобик, - маманя перепрятала что ли?

- Да вот же мое колечко! - Гостюшка повертела перед носом братика тоненькое неприметное колечко. - Видал? С виду невзрачное, серенькое. Нигде не блеснет, краской не заиграет.

- Колеко, - Стёпушка протянул ручки к сестре, - дай поиграца.

- Нельзя, - Гостюшка спрятала руку за спину, - оно мне для дела нужно.

- Дай, Сюся.

- Скажи, Ксюша, тогда дам.

-Сюся, Сюся, - лепетал малыш.

- У, бестолковый, язык на бок свернул, ничего толком сказать не можешь. Не получишь колечко. Оно мне, знаешь, для какого важного дела надобно? Думаешь на пальце колечко носить надо, перед подружками хвастаться, а вот и нет. Гляди, Стёпушка, - девочка провела колечком по стенке сундука, тут же появилась дверка. Девочка толкнула ее. - Видал? Открывается и войти можно, но больно она мала. Ох, маманя с папаней ругаться будут, когда увидят. Тащи-ка, Степка, отцов зипун, наряжаться будем.

Девочка зачерпнула в печи горсть сажи и намазала чёрным лицо братца.

- У, какое чудище получилось, - хихикнула она. - Запомнит тетка Марфа Гостюшку, не будет больше старого деда попрёками изводить.

Тётка Марфа варила щи. Вернее не столько варила, сколько стояла, опершись на ухват и закрыв глаза. Густой черный рой мух летал по избе.

- Чем бока на печи пролеживать встал бы, старый, и мух выгнал, - лениво сказала Марфа.

Но тут в стене из толстых бревен невесть как появилась дверь, она медленно раскрылась. В проеме кто-то стоял.

Марфа икнула, вытаращила глаза, зажмурилась, помотала головой и опять уставилась на незнакомца.

- Э, - затянула она. Хотела было опереться на ухват, но промахнулась и плюхнулась на пол.

- Батюшки! Рожа-то черным-черна, будто сажей вымазана, только глаза сверкают. Ты кто? Зачем в мою избу зашло, чудище, а то я тебя ухватом.

Голос Марфы дрожал. Чудище в вывороченном тулупе из-под которого торчали босые маленькие как у ребенка ножки, со старым лукошком на голове было невысокого росточка и слегка покачивалось. Но Марфе со страху показалось, что чудище упирается головой в матицу.

- Ты к-кто? - икнула Марфа.

- Каждый день меня зовешь и не признала? - хихикнуло чудище, - Только и слышно: подмел бы, вытряхнул бы, сходил бы. Вот я и пришёл. Бы я.

- Дождалась, - донёсся с печки ехидный голос. - Теперь тебе Бы всё переделает.

- Дедок, спускайся с печки, - плаксиво заговорила Марфа, - боязно мне.

- Сама Бы звала, сама и разбирайся, - хихикнул старик.

- Плату большую возьму, - продолжал Бы, - половину от сделанного. Половик вытряхну - половину оторву, дров наколю, половина поленьев моя.

- А дитя в люльке как качать станешь? - удивилась Марфа.

- Этого тебе оставлю, а другого родишь - себе заберу.

Марфа тяжело поднялась, её щеки побагровели.

- Ах ты, змеюка ползучая, - гаркнула баба, - деточку мою, кровинушку родненькую и себе, чтоб на рожу твою чумазую смотрел и икал со страху!

Марфа толкнула Бы, тот тоненько ойкнул, свалился и покатился по полу.

- Голова отлетела, - крякнул дед Дрёма с печи, - ну и сильна ты, Марфушка, с самим Бы справилась!

- Цево толкаесся, - заревела "голова" чудища.

- Вот сорванцы, - ахнула Марфа, - надо же, что удумали, провести меня хотели! Обещала я тебе, Гостюшка, березовой каши, сейчас так наешься, на всю жизнь запомнишь.

Гостюшка выбралась из зипуна, подхватила на руки чумазого Стёпушку, сидевшего на ее плечах, и выскочила из избушки.

- Дверь свою забирай, - кричала вслед тетка Марфа, - мне она посерёд стены без надобности. А за зипуном и не думай возвращаться, он мне пригодится! Ни отцу не отдам, ни матери!

Вся Скородумовка, узнав об этой истории, потешалась над Марфой. Пойдет та на речку бельё колотить, а бабы смеются: Марфушк, сама будешь вальком махать иль Бы позовешь? Спустится та к колодцу, соседки тут как тут: а Бы куда делся, чего он тебе вёдра нести не помогает?

Старого Дрёму Марфа больше не обижала, но Гостюшку костерила на все лады.

- Ишь, стену мне в избе проломила, негодница, - жаловалась бабам.

-Ты, Марфушка, как Бы увидала, - заливались смехом соседки, - в уме повредилась. Как девчонка малая с братцем несмышленышем могли брёвна переколотить.

- Сама удивляюсь, - отвечала Марфа.

Никто не верил Марфе. Даже муж махал досадливо рукой и говорил: почудилось тебе с перепугу. А дед Дрёма хихикал и отнекивался, я, мол, на печи лежал и ничего не видал. Стена была целехонька, ведь сразу после ухода Гостюшки, прибежал её отец Егор, махнул рукой, и дверь в стене исчезла. Марфа каждое бревнышко перещупала, пересмотрела, никакого следа не осталось.