- Попросила, Павел Степанович, девка, чтобы я её от старика спас, надумал он её женой своею сделать.
- Ну, надумал и надумал, твоё тут какое дело? Тебе самому, небось, приглянулась?
- Та, не, по мне она, так, обыкновенная девка. Плакала, просила избавить от купца, как не помочь, дитё ить совсем, Павел Степанович. Не пара они.
- И опять тут не твоё дело. С чего ты решил, что не пара. Ты не Господь-Бог, чтобы судить. И куда ж ты её?
- К родне своей э...Нской, куда ж ещё можно было?
- Купец на тебя официального заявления не подавал. Как ты думаешь, почему?
- Откуда мне, Павел Степанович, знать.
- А я тебе скажу. Лишнего шума не хочет, чтобы репутацию собственную не подмочить, но тебя найти желает, и наказать примерно, по-своему. Это я знаю точно
- Спасибо, Павел Степанович, што упредили, я-то догадывался, шо шукать будут, но мыслил, когда всё уляжется в Старом Кресте на жительство осесть.
- Э-ка, планы у тебя, однако! Вот ты пришёл ко мне на работу наниматься, значит, что-то у тебя не заладилось Так?
- Так, Павел Степанович.
- Что?
- Дитём я обзавёлся.
- Каким ещё дитём? - нахмурил лоб помещик.
- Аккурат вчерась, напросились мы на ночёвку в Успеновке. И надо ж было такому приключиться, шо к утру хозяевам младенца подкинули.
- Вот оно что. Ну, а ты?
- Я, Павел Степанович, як хлопчика разглядел, у меня внутри што-то перевернулось. Не сказать, шоб я к малым дитям дюже охочь, а тут склонился над им и дохнуть на его боюсь. А эта, под руку, обуза така для нас, давай добрим людЯм отдадим, або в приют. От ведь як бывает. Николы не думав, даже мыслей таких в голови нэ появлялось, шо змею под боком пригрев. Потому, для себя решив, шоб там впереди меня не ждало, николы мальчонку не брошу.
- Да, дела-а! - сочувственно протянул Павел Степанович. - Что же мне с тобой делать? И помочь хочется, - то есть, соучастником твоим сразу стать, и в беде оставить не гоже.
Помещик склонил голову в раздумье, некоторое время так и сидел неподвижно, вдруг, словно очнувшись, принялся раскуривать трубочку. Та, поначалу не подавала никаких признаков жизни, но неожиданно лёгкий, ещё робкий сизоватый дымок тонкой ленточкой взвился над чубуком.
- Ладно, - выдохнул вместе с клубом дыма помещик, - возьму грех на душу. Мне сейчас работники по зарез нужны. Русло реки необходимо основательно почистить. Мужики, что по найму этим занимаются, в шалашах прямо на реке живут, к осени, думаю, управятся. Вот и ты там поживёшь, поработаешь, а бабу с дитём я в поместье возьму. На выходные их навещать будешь.
Савелий поднялся, и первым естественным желанием его было повалиться на колени перед помещиком, но встретив его строгий взгляд, выдохнул:
- Спасибо, Павел Степанович, век буду помнить Вашу доброту, - и, видя, как помещик только отмахнулся, быстро-быстро заговорил. - Побегу, мне ещё сегодня надо в церковь обязательно зайти.
Помещик вопросительно посмотрел на парня.
-?
- Хлопчика перекрестить надо, он же не нехристь какой!
- А вот с этим, парень, ты пока повремени, мой тебе совет. Батюшка у нас хороший, но с норовом. Придёшь ты к нему, а он возьми и спросит: а не похитил ли ты чада, отрок? Да приведи хотя бы одного свидетеля, который подтвердит, что хлопчик подкидыш. Чем крыть будешь? То-то! И потом, мне мысль одна покоя не даёт. Вы ж не венчаны. С этим как быть? Поэтому мне надо прежде со священником переговорить и все эти вопросы уладить. А теперь беги, веди свою полюбовницу с ребёночком сюда, а я пока распоряжения отдам.
Сначала Савелию показалось, что работа, которой он занимался с мужиками, лишена какого там ни было здравого смысла. Ну, спрашивается, зачем надо было лазить по реке, вытаскивать из воды топляк, прибитый течением к берегу, а то и перекрывающий кое-где течение поперёк. Благо, что погода стояла жаркая, солнце палило нещадно и работать в реке было одно удовольствие. В береговых кустарниковых зарослях приходилось прорубать неширокие просеки, в основном удаляя кусты шиповника и густо поросшего тёрна, чтобы через эти просеки протаскивать топляк и складывать его, но не в одну кучу, а сортируя: толстоствольные кривые деревья отдельно, прямоствольные отдельно. Ясность внёс старшОй, молодой, покладистый мужик, рыжебородый и под стать Савелию, крупнотелый и высокий:
- Не дай-то Бог большой воды при весеннем паводке, али ливневых дождей в верхнем течении, вот тогда побачим, шо труд наш не зряшный, - раздумчиво произнёс он, - соображаешь теперь?
Частенько наведывался к работникам управляющий.
- Башковитый, похваливал его частенько старшой, когда они оставались наедине. Мы-то просеки, вроде как, для облегчения работы рубим, а ить не только. На них опосля, на просеках энтих, кода заосеняет, саженцы сажать будем. Один раз, вон на той просеке, - старшой указал рукой, - увидал Евгений Викторыч росток дубовый примятый, поругал меня, шоб аккуратней впредь был. Помнишь, пришлось тебя тогда заставить энтот росток колышками обгораживать и приглядывать за ним. Ты ещё спрашивал тогда - зачем? А ить, отошёл дубочек, растёт. Ить што такое лес? Лес, Савелий, это птички разные-всякие, зверушки для охоты, грибочки со временем пойдут, это трава для покоса. Не-е, што не балакай, а правильно барин участок речки прикупил и стал его обустраивать. Дело, конечно, затратное, выгода - плёвая, но это пока. Эх, если бы за всей речкой так следить!
. . . . .
С появлением в семье Полулях басурманочки, Андрея будто бы подменили. Если раньше, даже не дождавшись сумерек, он облачался в чистую рубаху, чистил сапоги и, собрав голенища гармошками, бежал на выгон, на ночные игрища, то теперь по вечерам оставался дома и до поздней ночи просиживал с Марией и Ксюхой возле сада, всякий раз стараясь всеми правдами и неправдами выпровадить сестрёнку пораньше идти спать. Как-то так уж получилось, что Мария быстро стала новым членом семьи, словно прожила у Полуляхов всю жизнь. С Ксюхой она легко освоила дойку коров, почти каждый день до полуденной жары дёргала с нею сорную траву на опытных грядках Апанасовского огорода, а когда Одарка ставила опару на субботу, непременно и тут старалась чем-то помочь. Дед Прокофий, с лёгкой руки которого домашние ласково стали называть Марию басурманочкой, как-то однажды хитро поглядывая на Аапанаса, улыбаясь, молвил:
- Ото гляди, Панас, не иначе, как нашему Андрюхе пара будет. Як вьюн вокруг девки вьётся.
- А можа усё-таки Савелию? - подкручивая ус, возразил сын отцу.
- Не-е, у Савелия, видать краля е! Ежели б к басурманочке сердце лежало, возвернулся бы скоренько, а то пыхнул со двора, и дэ вин, шо вин, одын токо Бог знае.
Однажды утром, едва выйдя за ворота, дед Прокофий, не без помощи, правда, палочки, вприпрыжку прискакал назад и сразу устремился в огород.
Басурманочка встретила его встревоженным взглядом.
- Случилось что, дедушка? - приподнимаясь с пучком сорной травы в руке, спросила она.
- Случилось, внученька. Ото, бросай уси свои дела и беги в соседский терновник, шо за нашим садом. Сховайся тама и сиди до самых потёмок, шоб нэ слышно тебэ и нэ выдно було. И не лякайся. Чуешь? Беги.
Вскоре к дому Полулях подъехала таратайка, запряженная двуконь, и из неё выпрыгнули два молодца в чёрных сюртуках и таких же чёрных шляпах. Тот, что постарше, невысокого росточка, пухлотелый, с тонкими усиками под разляпистым носом с остро подкрученными вверх кончиками, быстрыми, семенящими шажками проследовал во двор. Второй, совсем ещё молодой, высокий и от того слегка сутуловатый, как то суетно переставляя длинные, как у журавля ноги, едва поспевал за ним. Но не успели они дойти и до середины двора, как навстречу им, грохоча цепью со злобным лаем бросился Палкан, тушинской породы кабель, новое обретение Полуляхов взамен околевшего Рыжика.
- Уйми, кабеля, старик? - прокричал пухлотелый деду Прокофию, отступая назад и оттаптывая при этом носки ботинок сутулому, что замешкавшись, с опаской посматривал то на яростно рвущую цепь собаку, то на старика преспокойно сидящего под домом в тенёчке, опершись обеими руками на суковатую палку и поглядывавшего одобрительно на Палкана. Когда пухлотелый начал кричать, он оторвал руку от палки и, собрав её лодочкой, поднёс к уху, повернув голову слегка в бок, сделав вид, что плохо слышит. Пухлотелый дальше двигаться уже не мог, старик же неторопливо, кривясь лицом, поднялся, но подошёл легко, опираясь на палочку.