«Говоря о тонком разрезе на боку Вудалла, – спросил Макграт, – у других жертв его не было?»

«Нет, – сказала Макензи. – Это что-то новое. И это наводит меня на мысль, что рана должна что-то значить. Возможно, через неё убийца пытается нам что-то сказать; или она говорит о том, что он дальше съезжает с катушек».

Макграт оттолкнулся от стола и поднял глаза к потолку, словно искал там ответы. «Я не питаю иллюзий, – сказал он. – Я знаю, что у нас нет ни одной зацепки или теории, но если ко времени, когда об этом гадском деле раструбят все национальные каналы и газеты, у нас ничего не будет, нам придётся плохо. Кирш говорит, ему уже звонила какая-то конгрессвумен, прихожанка Живого Слова, и спрашивала, почему мы не разобрались с этим делом сразу после убийства Костаса. От вас троих мне нужен результат. Если к обеду вы мне ничего не представите, мне придётся привлечь ещё людей, а я этого не хочу».

«Я узнаю, может криминалисты что-нибудь нашли», – предложила Ярдли.

«Я лишь прошу, чтобы вы работали с ними сообща, – сказал Макграт. – Я позвоню, чтобы их предупредить. Я хочу, чтобы вы были рядом, как только они найдут что-нибудь важное».

«Это как искать иголку в стоге сена, – сказал Харрисон, – но я могу проверить информацию по местным хозяйственным магазинам за последние несколько месяцев, чтобы найти квитанции о покупке таких гвоздей, которыми пользовался убийца. Насколько я понимаю, они довольно редкие».

Макграт кивнул. Это была хорошая мысль, но по его лицу было видно, что он понимает, как много времени уйдёт на поиски.

«А ты, Уайт?» – спросил он.

«Я поговорю с членами семьи и коллегами, – сказала она. – В такой большой церкви, как Живое Слово обязательно должен быть хотя бы один человек с теорией о том, почему Вудалла убили».

Макграт громко хлопнул в ладоши и подался вперёд. «Отличный план, – сказал он. – Принимайтесь за работу. В начале каждого часа сообщайте мне новости. Понятно?»

Ярдли и Харрисон кивнули. Харрисон закрыл ноутбук и поднялся со стула. Они вышли из кабинета, но Макензи осталась. Когда Ярдли закрыла за собой дверь, оставив её наедине с Макгратом, она развернулась к нему лицом.

«Чёрт, что ещё?» – спросил он.

«Любопытство, – сказала Макензи. – Агент Эллингтон мог бы нам неплохо помочь в этом деле. Куда вы его отправили?»

Макграт неловко заёрзал на стуле и быстро посмотрел через окно в предутреннюю темноту.

«Когда я поручил ему другое задание, я даже предположить не мог, что это дело так сильно осложнится. И, со всем уважением, тебя никак не касается то, чем он сейчас занят».

«Со всем уважением, – ответила Макензи, пытаясь не звучать так, словно защищается, – но вы забрали у меня напарника, с которым мы отлично сработались, и оставили меня один на один с этим расследованием».

«Я не оставил тебя один на один, – сказал Макграт. – Харрисон и Ярдли – отличные агенты. А сейчас,… прошу тебя, агент Уайт, иди работать».

Она хотела сказать ещё что-то, но не видела в этом смысла. Меньше всего ей хотелось взбесить Макграта. Им и так приходилось нелегко; да и к тому же, сейчас было слишком рано, чтобы спорить с недовольным боссом.

Она быстро кивнула и вышла из кабинета. По дороге к лифту она достала телефон. В столь ранний час она решила не звонить Эллингтону, а отправить сообщение.

«Пишу узнать, как у тебя дела, – набрала она. – Позвони или напиши, когда сможешь».

Она отправила текст и зашла в лифт. Она спустилась в гараж, где Макензи ждала машина. На улице было по-прежнему темно – это была беспроглядная темнота, способная скрыть любые тайны.

Выпив кофе, Макензи вернулась в церковь Живого Слова. Она знала, что та была большой организацией, и на то, чтобы найти сотрудника или прихожанина, обладающего важной информацией, у неё могла уйти целая вечность. Она решила, что если о произошедшем уже стало известно, то близкие пастора Вудалла должны быть в церкви, чтобы организовать панихиду или просто быть ближе к Богу в минуту печали.

И вновь интуиция её не подвела. Когда она подъехала к церкви, тело Вудалла уже сняли с дверей. На месте преступления до сих пор находилось несколько офицеров полиции и агентов ФБР, но там были и другие люди, стоящие то там, то здесь. От церкви их отделяла жёлтая оградительная лента, пересекающая бетонную дорожку, ведущую к дверям.

Некоторые из этих людей плакали в голос. Другие стояли обнявшись. Макензи обратила внимание на одиноко стоящего мужчину, который повернулся к церкви спиной. Он опустил голову, и его губы медленно двигались в молитве. Макензи уважительно подождала, когда он закончит, а потом подошла ближе. Приблизившись, она увидела, что его лицо перекосилось от злости.

«Извините, сэр, – сказала она, – у вас найдётся минутка?» В конце фразы она показала удостоверение и представилась.

«Да, – ответила мужчина. Он моргнул и потёр глаза, словно пытаясь избавиться от сна или воспоминаний о кошмаре. Он протянул руку и добавил. – Кстати, меня зовут Дейв Уилерман. Я музыкальный руководитель церкви».

«Здесь есть музыкальное отделение?»

«Да. У нас есть ансамбль со сменным составом из пятнадцати человек. Из них мы создаём три церковные группы».

«В прошлом вы тесно сотрудничали с пастором Вудаллом?»

«Совершенно верно. Минимум два раза в неделю у нас проходят совещания. Помимо работы он уже больше десяти лет является для нас с женой и детьми хорошим другом».

«У вас есть мысли о том, кто мог сделать с ним такое? Может, есть кто-то, кто был обижен или зол на пастора Вудалла?»

«У нас большая церковь. Не думаю, чтобы хоть кто-нибудь из сотрудников был знаком со всеми прихожанами. Но что касается меня, то я так сразу и не припомню никого, кто бы злился на него настолько, чтобы сделать такое…»

Предутренний мрак скрывал слёзы Дейва Уилермана, но когда он поднял глаза на Макензи, она их заметила. Он находился в смятении, не зная, что и сказать.

«У вас есть время поговорить наедине?» – спросила Макензи.

«Да».

Она жестом пригласила его следовать за ней. Она отошла от бетонной дорожки, ведущей к церкви, и направилась назад к машине. Она открыла пассажирскую дверь и пригласила Дейва сесть, решив, что ему пойдёт на пользу, если он даст отдых ногам и немного расслабится. Она села на водительское сидение и, закрывая дверь, заметила, что Уилерман находится на грани срыва.

«Остальным работникам церкви уже сообщили?» – спросила Макензи.

«Нет, сообщили только руководству, мне и ещё некоторым приближённым пастора Вудалла. Сейчас обзванивают остальных. Думаю, что через час или около того все уже будут в курсе».

«Это хорошо, – подумала Макензи. – Они узнают новость от знакомых, а не по телевизору».

«Поправьте меня, если я ошибаюсь, – сказала она, – но там, у церкви мне показалось, что вас что-то мучает. Вы хотите мне что-то рассказать, о чём не могли говорить на людях?»

«Как вы понимаете, у нас большая община. Если посчитать количество прихожан, которые приходят на две службы каждое воскресенье, то получится пять-семь тысяч человек. Людей много, и поэтому делами и заботами церкви занимается совет старейшин. В нашей церкви он состоит из шести человек, то есть состоял из шести человек. Прежде чем покинуть нас, один из них стал вести себя странно. Не думаю, что он смог бы совершить подобное, но… Я не знаю. Некоторые его высказывания… звучали ошеломляюще, пугали других старейших,… работников…»

«Как его имя?»

«Эрик Кроуз».

«Что именно он говорил?» – спросила Макензи.

«Он постоянно повторял, что рано или поздно свет рассеет тьму, и иногда этот свет может ослеплять. Он говорил, что свет должен сжечь Живое Слово».

«И как долго он вёл себя подобным образом?»

«Я бы сказал около месяца. Насколько я понимаю, он ушёл по собственному желанию, но до этого старейшины и пастор Вудалл говорили о том, чтобы его уволить. Главное во всём этом было то, что всё, что говорил Эрик, было верно с точки зрения Писания: это были слова Иисуса и то, во что верили наши прихожане. Но,… я знаю, это прозвучит глупо,… дело было не в том, что он говорил, а в том, как он говорил. Вы меня понимаете? В его словах был подтекст. Более того, раньше он никогда себя так не вёл. Да, он был одним из старейших служителей, но до этого он никогда не цитировал Писание и не говорил об адском пламени и тому подобном».