Кадан расправился с последним пирожным и распорядился принести счёт. Он всегда платил за себя сам — что, впрочем, немало уязвляло Луи.
— Такое чувство, что вы не доверяете мне, — заметил он.
Кадан насмешливо поднял бровь.
— Такое чувство, что вы не считаете меня мужчиной, месье Луи. Почему бы мне не заплатить за нас двоих?
Луи в любом случае ничего не ел и всегда ограничивался лишь чашкой кофе, потому условия изначально были неравны.
— Идёмте, — сказал Кадан, оставляя деньги на столе и направляясь к выходу.
Они миновали шумный бульвар и свернули на тихую улочку, наполненную звуками музыки и пением птиц. Солнце медленно опускалось за горизонт, отражая от огненных волос Кадана всполохи лучей.
Они прошли несколько кварталов, обсуждая всякую ерунду, а затем Кадан остановился.
— Ну, вот и всё, мне пора, — сказал он. В отдалении виднелся очередной поворот, и он явно собирался свернуть туда.
— Снова исчезаете, — Луи подошёл вплотную к нему.
— Я всегда буду рядом, — Кадан едва заметно сдвинулся вперёд.
— По крайней мере разрешите вас поцеловать?
— В прошлый раз вы не спрашивали разрешения, и никто вам не мешал.
Луи приблизил свои губы к его, но касаться не спешил.
— И всё же я хочу знать, хотите ли этого вы?
— Да… — выдохнул Кадан. Их губы почти сомкнулись, но Луи мгновенно отодвинулся в сторону и тут же подхватил Кадана за талию, чтобы тот не упал.
— Тогда почему вы не пригласите меня к себе домой?
— Всему своё время, месье Луи! — Кадан фыркнул и резко отстранился от него, но в глазах его продолжал искриться смех. — А вы сегодня потеряли право на поцелуй.
Он шагнул прочь, намереваясь уйти, но Луи в последний момент поймал его за руку и, рванув к себе, прижал к груди. Он впился губами в губы Кадана, почти что силой заставляя того отвечать. Луи чувствовал, как тело Кадана плавится в его руках — и он не был уверен, но ему показалось, что нечто твёрдое и горячее уткнулось ему в бедро.
Кадан несколько мгновений оставался послушен, а затем вырвался и, ни слова не говоря, поспешил прочь.
— Когда я увижу вас в следующий раз? — крикнул Луи ему вслед, но ответа не получил.
========== Глава 8. ==========
Обитатель Вены с гордостью мог называть себя гурманом. Он обожал хорошую кухню — и в особенности те блюда, которые подают после мяса, перед десертом, а также несравненную выпечку, прославившую Вену во всех частях света. Кое-кто из чужеземных путешественников, раздражительных и ехидных или любящих — как, впрочем, большинство туристов — порицать и клеймить все, что встречается им в другой стране, с осуждением относился к венскому чревоугодию: кроме местных блюд на основе сахара, муки и сливок, несметное множество коих съедалось как в бесчисленных кафе, так и в частных домах, здесь всегда с радостью подавали и традиционные блюда всех провинций империи. Так австрийская гастрономия, к глубочайшему удовольствию любителей потрапезничать, стала своего рода синтезом славянской, венгерской, итальянской, немецкой и чешской кухонь.
Кадан не оказался равнодушен к этому всеобщему веянью, и Луи, у которого общая политическая ситуация, финансовые проблемы и близость любимого человека отбивали всякий аппетит, не переставал удивляться количеству пирожных, которое может поместиться в этом тонком теле.
Покончив с этим своеобразным вторым ужином, они отправлялись на променад, и так проходили один вечер за другим.
Они вместе слушали музыку — в каждом парке и в каждом сквере играл оркестр, и другие такие же гуляющие останавливались, чтобы насладиться особенно удачными мелодиями. Обсуждали новые постановки Венской Оперы: Кадан не уставал зазывать Луи туда, в то время как тот отказывался, как только мог.
— Вы в самом деле любите свою профессию? — спросил он как-то у Кадана.
— Конечно, — Кадан улыбнулся одним краешком губ, — ни в одном деле не достигнуть успеха без любви.
Луи замешкался, разглядывая его красивое лицо.
— Я знаю вас уже почти месяц, — сказал он, — но странное чувство не покидает меня.
— В чём же оно состоит?
— Как будто это лишь вершина айсберга, и нас связывает нечто куда большее, чем эти несколько встреч.
Кадан с неожиданной грустью посмотрел на него.
— Несколько? — переспросил он. — А мне-то казалось, что мы проводим вместе почти каждый вечер. Очевидно, время для нас идёт по-разному.
— Нет, — Луи легко улыбнулся и, коснувшись кончиками пальцев его волос, убрал с виска Кадана упавшую на лицо прядь. Не столько потому, что она мешала ему, сколько от того, что хотел прикоснуться к этим волосам. — Вы не поняли меня… Или сделали вид, что не понимаете, ведь когда хотите — вы прекрасно угадываете каждую мою мысль. Я говорил не о том.
Кадан повернулся вполоборота и облокотился о спинку скамейки, на которой они сидели, так что теперь его глаза оказались прямо напротив глаз Луи.
Луи почувствовал, что тонет, теряется в них, забывая, о чём хотел поговорить, и поспешно отвёл взгляд.
— Если мне придётся уехать, — сказал он, глядя, как трубач натирает свой инструмент, — уехать на два года или три… Скажите, вы будете меня ждать?
Кадан молчал.
— Опять ждать… — после долгой паузы сказал он и совсем уже устало закончил: — конечно, я буду вас ждать. И два года, и три, и двадцать — и даже сотню лет.
— Но вы едва знаете меня.
Губы Кадана исказила грустная усмешка.
— Именно так, месье Луи. Вы никогда и ничего не рассказываете мне о себе. Вы приходите ненадолго, чтобы исчезнуть и оставить меня вдвоём с моим одиночеством. Но я всё равно люблю вас, и если вы хотите, чтобы я вас ждал — я буду ждать.
Он встал, и Луи показалось, что он собирается уйти, но Кадан поймал его пальцы и потянул следом за собой. Он не спешил, и они неторопливо прошлись по людной улице, прежде чем свернуть в прохладу переулка.
Кадан развернулся и, притянув Луи к себе, принялся целовать — медленно, будто силился распробовать каждое мгновение.
Рука его осторожно придерживала плечо Луи, но весь он льнул к партнёру, будто упрашивал себя обнять. И Луи не пришлось слишком долго просить — он подхватил Кадана за талию и прижал к стене. Едва насытившись его губами, он спустился вниз, целуя подбородок и шею и тихонько ругая про себя толстое сукно, которое не позволяло ему подобраться к плечу.
