Луи выпустил его руку.

— Боюсь, этого не избежать. Уехать мне всё-таки придётся, — сказал он.

С необходимостью отъезда на самом деле он определился не так уж давно. Вплоть до последних дней Луи вовсе не знал, что будет делать дальше. У него была с собой шкатулка со старинными драгоценностями, доставшаяся от матери, и больше ничего. Волнения во Франции продолжались, и веры в то, что когда-нибудь он сможет вернуться домой, у Луи было всё меньше. Он слышал, что другие аристократы, оказавшись вдали от Франции, ищут способа найти силы в поддержку короля — но сам этим заниматься не хотел.

— Аристократия отжила своё, — упорно повторял он, когда раз за разом в доме Лихтенштайнов заводился этот разговор.

— Что же, ты нас всех уже и похоронил? — поднимал брови Рафаэль. Последний был обижен на то, что Луи стал пропадать в городе без него, хотя и не уставал приглашать его в компанию своих друзей.

— Тебе, Рафаэль, не мешало бы заглядывать так далеко, как он, — в один из очередных разговоров беззастенчиво перебил его отец, — сейчас не те времена, когда можно просто почивать на доходах со своих земель и делать покупки в кредит.

Рафаэль насупился, но ничего не сказал в ответ.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — продолжал упорно граф Лихтенштайн, — рассчитываешь, что после моей смерти тебе достанется достаточно денег, чтобы ты мог не работать до конца дней. Но если ты не повзрослеешь, мне придётся позаботиться о том, чтобы всё случилось не так.

— Что я сделал не так? — то и дело спрашивал Эрик себя. Иногда Луи слышал отголоски этих разговоров, когда граф оставался наедине с Софи, а иногда участвовал в них сам. — Я всё, всё ему дал!

— Человека не переменить, — отвечала Софи, — можно лишь удержать его в узде.

А Луи отвечал:

— А может, в том и беда, господин граф? У него всё было, всегда. Он не знал нужды. Не знал необходимости добиваться чего-либо сам.

Эрик вздыхал.

— Ты рассудителен не по годам.

Луи пожимал плечами. Слова Эрика не трогали его, как и беды Рафаэля — он полностью пребывал в собственных грёзах и уже отыскал возможность воплотить их в жизнь.

Изучив результаты развития промышленных станков в Англии и их очевидную рентабельность, в начале августа он отправился в императорский банк с просьбой предоставить ему ссуду.

— Очередное текстильное производство? — без особого любопытства вычитывая предоставленные бумаги, спрашивал сотрудник банка.

— Нет, — Луи улыбался краешком губ, — кое-что ещё. Машиностроительный завод.

Подняв глаза от бумаг, сотрудник банка недоверчиво смотрел на него.

— Кому нужно столько машин?

— Увидите, дело пойдёт.

Получить ссуду ему в тот день так и не удалось. Как и на следующий день, и через один день.

Во-первых, сама идея была непроверенной и не внушала доверия банкирам, во-вторых, имущества, сохранившегося у Луи, было недостаточно, чтобы гарантировать выплату долгов.

Он уже начинал подумывать о том, чтобы в самом деле открыть бумагопрядильный завод, какой имел граф Лихтенштайн, но интуиция подсказывала ему, что время не стоит на месте и производства, приносившие прибыли в последние года, скоро исчерпают себя.

У него стал назревать иной план — если невозможно было получить ссуду, следовало увидеть в этом положительную сторону. Собрав стартовый капитал самостоятельно, он освободил бы себя от необходимости выплачивать разорительный процент.

Луи решил продать драгоценности, затем отправиться в Англию и, купив там корабль, совершить один-единственный рейс в Азию, который должен был позволить ему немного разбогатеть, хоть и занял бы пару лет.

Говорить Кадану о своих планах он не хотел. Незачем тому было знать, что именно делает необходимым этот отъезд.

Однако, когда Луи почти что уже принял решение, граф Лихтенштайн вызвал его к себе в кабинет.

— Я слышал, ты ищешь кредитора, который одолжил бы тебе сто тысяч гульденов, — сказал тот, когда Луи раскланялся перед ним.

— Я не собираюсь жить в долг, граф Лихтенштайн, мне просто нужен стартовый капитал. Я не могу всю жизнь ютиться у вас.

— Думаешь, монархии во Франции не вернуть свою власть?

Луи пожал плечами и, присев на диван, откинулся на резную спинку.

— Выстоит она или нет, не имеет значения. Сомневаюсь, что сожжённое поместье будет так уж легко восстановить — даже если мне возвратят его назад. Нужно искать другой способ обустроить свою жизнь.

— Говорите так, будто собрались жениться, — Эрик усмехнулся и, встав из-за стола, подошёл к окну.

— В определённом роде это так и есть.

Эрик пожевал губами и прошёлся по кабинету из одного конца в другой.

— Я могу ссудить тебе нужную сумму, — сказал он наконец.

— Я не хочу брать то, что мне не принадлежит. Это ведь тоже своего рода долг — только его будет труднее вернуть.

— Всё верно, — согласился Эрик, — это тоже долг, но как его вернуть — я тебе подскажу сразу. Хочу, чтобы ты взял в дело моего сына.

Луи молчал.

— Ну же, вы ведь хорошие друзья.

— Дружба не слишком постоянная вещь, — осторожно произнёс Луи, — с вашим сыном хорошо проводить вечера, но скажите честно, вы бы сами взяли его в партнерство?

Эрик усмехнулся.

— Нет. Но у меня уже есть сто тысяч гульденов. А у тебя ещё нет.

— Вы хотите, чтобы, открыв завод, я отчислял ему процент? Но зачем, как вы верно сказали, у вашей семьи достаточно денег и без моих афёр.

— Нет, — оборвал его Эрик, — я не хочу, чтобы ты задаром отчислял ему хоть что-нибудь. Хоть один крейцер. Сумма, которую я даю тебе, достаточно велика даже для меня. Но в качестве благодарности я хочу, чтобы ты проследил, чтобы мой сын начал работать и тоже устроил свою жизнь.

— Я думал, за надзором за ним у вас есть Софи! — сорвалось у Луи с губ прежде, чем он успел поймать эти слова. Но Эрик лишь рассмеялся.

— Софи не справляется.

— От количества надзирателей ничего не изменится.

— Верно. Поэтому мне больше понравились твои слова. Покажи ему, что ничего в жизни не даётся за так.

— Мне нужно подумать, — Луи встал. Он понятия не имел, как выполнить просьбу Эрика, но в то же время предчувствовал, что никто другой ему денег не даст.