- Я был уверен, что вы одобрите. На днях доложу великому князю. И, в фартовый час, начнем подготовку. Народ увидит, у кого больше сил. Зубатов встал. - До новой встречи, Мамочка!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Ульяновых приютила на время семья одного рабочего. Им уступили маленькую комнатку. Сами хозяева - восемь человек - ютились в соседней, тоже небольшой. Те и другие жили по принципу: в тесноте, да не в обиде.
Чистота в квартире была отменная: нигде - ни пылинки. Дети всегда ходили чистенькие и так же, как родители, вели себя учтиво, друг друга удерживали от шумливости:
- Тише. Дядя Мейер пишет.
А он не столько сидел за столом, сколько ходил по комнате. Походит, пошепчет себе что-то, потом присаживается к столу и некоторое время пишет. Надежда знала: пишет брошюру против "экономистов" из газеты "Рабочее дело" и прочих ревизионистов, отступников от марксизма, с которыми нужно размежеваться самым решительным образом. И чем скорее, тем лучше. В такие минуты она уходила из комнаты. То готовила немудрый завтрак, разговаривая с хозяйкой, то расспрашивала ее старших детей об уроках в школе. Дети доверчиво показывали тетради с домашними заданиями.
Вечерами Владимир Ильич подолгу беседовал с хозяином, расспрашивал о фарфоровом заводе, о заработке, о профессиональном союзе, о партийных новостях.
Иногда Ульяновы отправлялись на прогулку, чаще всего в Английский сад. Там любовались задумчивыми ивами, опустившими тонкие, как пряди длинных девичьих волос, ветви до самой земли.
Нередко выходили за город и подолгу смотрели на юг. Там темнели мягкие холмы, поросшие сумрачным лесом, а далеко за ними вздымались все выше и выше подернутые голубоватой дымкой скалистые вершины. Самые высокие накрутили на головы снежные чалмы. Порой между гор застревали облака, и было трудно отличить их от снега: весь хребет казался белым.
Во время прогулок Владимир рассказывал о том, что написал утром, а вечерами давал прочесть новые страницы. Пока Надя читала, посматривал на ее лицо: нравится ли ей? Согласна ли с его полемическими строками? А потом спрашивал:
- Ну как? Ошибок нет?.. Если не устала, переписывай.
Надя улыбалась. Тихо и тепло. У нее ни голова, ни руки не устают переписывать его страницы. Сколько бы их ни было.
После завтрака они направлялись в квартиру Ритмейера. И Надя несла в сумке томики стихов, которые могли понадобиться при шифровке, и две довольно толстые тетради. В одну записывала: откуда, от кого, что и через какой промежуточный адрес получено для "Искры"; в другой регистрировала ответы: в графе "Кому" помечала только клички, а фамилии держала в памяти. Если, не приведи бог, и попадутся тетради в руки шпика, все равно ничего в них не разгадает. Кто же может знать, что Матрена - это Петр Гермогенович Смидович, а Зайчик - Глаша Окулова, милая девушка из сибирской деревни.
Вера Ивановна пришла возбужденная, с порога сказала, что снова приехал для переговоров Струве. После обеда будет у нее. Просит прийти.
- Я не пойду, - наотрез отказался Владимир Ильич. - Не могу больше разговаривать с Иудой.
- С Теленком, - поправила Засулич. - Я же говорю: в политике он - как теленок на льду.
- Ну, нет. Он себе на уме. И этому Теленку пальца в рот не клади: откусит.
- Он с деньгами. И немалыми.
- Купить нас? Все равно не хватит. У Иуды - помните? - было тридцать сребреников. И у этого не больше. - Владимир Ильич, расхохотавшись, повернулся к Надежде: - Иди ты. Он наверняка опять с женой. Она же - твоя гимназическая подруга.
- И мне трудно, - вздохнула Надежда. - Я не могу забыть: они оба многое сделали для нас...
- В былые времена... - твердо сказал Владимир Ильич. - А ныне мы идеологические противники.
- Вы уж слишком резко, - заметила Вера Ивановна.
- Иначе не могу. С людьми, извращающими марксизм, нельзя вести мягкой беседы. Разговаривайте вы, женщины.
Надежда целый день терялась в раздумье: "О чем я буду говорить с ним? И как? Ума не приложу... Ужасно нехорошо на душе..."
Но выполнить тяжелое поручение сочла необходимым.
Готовясь к приему гостя, Вера Ивановна в своей маленькой комнатке жарила на керосинке кусок говядины.
- Я долго соображала, чем его угощать? - рассказывала она Надежде Константиновне. - Если бы он с женой, купила бы печенья к кофе, а он на этот раз, оказывается, один.
"И лучше, что один, - отметила для себя Надежда. - Все же легче".
- Мужчина! Ему, конечно, нужно мясо, - продолжала Вера Ивановна. Вот и пришлось жарить. А мне это не с руки.
Она ножницами приподняла краешек куска, отстригла уголок и, подцепив острием, повертела перед глазами:
- Еще кровенит... А может, Струве такое любит? Бифштекс по-английски! - Она хотела попробовать немножко, но не удержалась аппетитно съела все, что отрезала. - Пожалуй, еще надо пожарить. Отрезала второй уголок. - Попробуйте. Я положусь на ваш вкус.
- Спасибо. Я сыта.
Вера Ивановна, уступая чувству голода, съела второй кусочек.
- Ничего. Теперь почти поджарилось.
- Да не хлопочите для него. Лучше так...
- Пожалуй, вы правы. Мясо подают с гарниром, а у меня ничего нет...
И Вера Ивановна отрезала себе еще:
- Теперь уже совсем без крови...
Она была растерянна - не знала, как разговаривать со Струве. В чем соглашаться? Против чего возражать? Ведь неизвестно, как отнесется к ее разговору Жорж. Если бы Струве предупредил заранее о своем приезде, она написала бы в Женеву, спросила... А теперь... Вдруг Жорж не одобрит ее позиции?.. Лучше остаться в стороне. Пусть разговаривает с ним Надежда Константиновна - она полномочная представительница Ульянова.
Надежда вернулась раскрасневшаяся, будто из жаркой бани.
- Удружил ты мне!.. Ужасно тяжелый был разговор! - Бросила на стол коробку мармелада. - Это, говорит, подарок от Нины Александровны. Я, понятно, поблагодарила, попросила передать привет. Не могла же я так сразу резко... Но он страшно разобиделся, что ты не пришел, и понял, что ни о какой договоренности и речи быть не может. Ударился в достоевщину: его, дескать, считают изгоем, а он в свое время помогал, поддерживал...
- Тогда, когда мы находили в какой-то степени общий язык в борьбе с либеральными народниками. А теперь иное... Рассказывай дальше.
