- А теперь, дескать, от него сторонятся, как от прокаженного. Отталкивают. Он, видите ли, ренегат.
- Так и сказал?
- Но ты бы посмотрел - с какой миной. Потом смягчился: мы, говорит, могли бы работать вместе. Рука об руку. Тихо, со всеми мирно. Время идет все в жизни меняется. Старые догмы ему напоминают ветхие мехи. От молодого вина они прорываются, и людям не остается ни вина, ни мехов. Для молодого вина готовят новые мехи, при атом сберегается то и другое.
- Заговорил устами евангелиста Матфея! Будто праведник!
- Да. Я увидела: совсем чужой человек. Враждебный партии. И мне стало страшно жаль Нину Александровну: она, видимо, бессильна. Да и вряд ли она понимает, куда поворачивает ее муж. А он-то понимает.
- Не поворачивает, а уж давненько повернул. Удивляюсь, как этого не видит Потресов! Как не чувствует Вера Ивановна! И даже Плеханов, блестящий теоретик, с ними. Уму непостижимо! Вместо борьбы с Иудой, которая нам предстоит, готовы, - в уголках губ Владимира Ильича сверкнула горькая усмешка, - гладить его по шерстке!
2
Радость! Большая радость - Митя прислал газеты. Вовремя прислал. Очень вовремя. Надя уже истосковалась по питерским и московским новостям. Да и сам он истосковался - давно не видел знакомых газет. Даже в ссылке следил за печатью. А здесь... Русской библиотеки в Мюнхене нет. Выписывать конспирация не позволяет. У газетчиков ничего невозможно найти, лишь изредка попадаются "Русские ведомости". А ведь ему, как воздух, как хлеб, необходимы новости из родной страны. Елико возможно, больше новостей. В особенности сейчас, когда в немецких и французских газетах они прочли телеграммы о новом побоище в Питере. На этот раз - на Обуховском казенном заводе.
Из здешних газет уже знали: Первого мая на заводе не вышли на работу триста человек - за городом отмечали День солидарности трудящихся всего мира. А исполняющий должность начальника завода подполковник Иванов объявил их прогульщиками и распорядился о постепенном увольнении: каждый день по десять человек! Рабочие возмутились. Со дня на день надо было ждать взрыва. И седьмого мая взрыв произошел - обуховцы потребовали восстановить товарищей на работе. Подполковник отказал. Тогда они дали тревожный гудок. Переполнив заводской двор, потребовали уже не только восстановления товарищей по работе - сокращения рабочего дня до восьми часов и отмены ночных работ. Воинская команда завода, находившаяся наготове, не смогла управиться. С криками "ура", с насмешливым гиком и свистом, оттесняя отряды пеших и конных городовых, а также эскадрон жандармов, рабочие вырвались на Шлиссельбургский проспект, заполнили его. Считают, что их было более трех с половиной тысяч человек! Тогда полицмейстер вызвал еще один отряд городовых, новый эскадрон жандармов и две роты пехоты. Разгорелась ожесточенная схватка...
Владимир Ильич ждал подробностей. В "Правительственном вестнике" не нашел ни строчки. Развернул "Новое время", просматривал колонку за колонкой на первой странице, на второй, на третьей, наконец глаза споткнулись о строчку, набранную мелким шрифтом: "Мы получили следующее сообщение". От кого получили? Конечно, от жандармов. Позвал жену:
- Ты посмотри, что они, мерзавцы, делали! Вот читай, залпами стреляли в толпу. А рабочие не дрогнули. Не только отбивались булыжниками, которые им подносили девушки в подолах, а дважды все это войско заставляли отступать. Подлинные герои! Не струсили, не разбежались. Даже после третьего залпа! Сражение продолжалось до вечера...
Надежда оставила другие газеты, тоже склонилась над "Новым временем":
- Ужасно! С обнаженными шашками - на рабочих. Один убит, восемь ранено... Это только пишут - восемь...
- Но и башибузукам здорово досталось! Видишь: сбит с ног околоточный надзиратель - рабочие запустили ему камнем в рожу, сломали ножны о его башку. Молодцы! А вот: ранили камнями полицмейстера, нескольких жандармов и городовых... Жаркое было сражение!
Владимир не мог усидеть на месте - несколько раз прошелся по комнате, рассекая воздух взмахами кулака:
- Как видишь, уличная борьба возможна. И безнадежно будет не положение пролетарских борцов, а положение правительства, если ему придется иметь дело с рабочими не одного только завода. А придется! И гораздо серьезнее. Обуховцы не имели ничего, кроме камней, и то продержались целый день. Рабочие не мирятся со своим положением, не хотят оставаться рабами. И в следующий раз они запасутся другим оружием.
Надежда знала, что в голове Владимира уже зреет новая статья для пятого номера "Искры", который придется переверстать. А спустя какой-нибудь час она уже переписывала для набора его статью "Новое побоище":
"...Эти вспышки пробуждают к сознательной жизни самые широкие слои задавленных нуждою и темнотою рабочих, распространяют в них дух благородной ненависти к угнетателям и врагам свободы. И вот почему известие о таком побоище, какое было, напр., 7-го мая на Обуховском заводе, заставляет нас воскликнуть: "Рабочее восстание подавлено, да здравствует рабочее восстание!"
В тот же день пришли два письма. Оба из Питера. О схватке на Обуховском заводе. Один из корреспондентов писал: "Теперь всем на улицу хочется. Б. [уцелевший рабочий] говорил, что жаль, что знамени у них не было. Другой раз и знамя будет и пистолетов достанут..."
Когда собрались все четверо, обсудили и статью Владимира Ильича, и корреспонденции из Питера. "Гвоздем" переверстанного номера стало Обуховское сражение.
По вечерам Владимир Ильич отвечал на письма. Вот и сейчас он, пододвинув к себе листок бумаги, писал матери:
"...Получил я твое письмо от 10-го мая и газеты от Мити. За письмо и за газеты - большое спасибо. Митю очень бы просил и вперед присылать всякие попадающие ему в руки интересные номера русских газет..."
Он знал: Митя на каникулы приехал в Подольск. Теперь возле матери. Все же спокойнее за нее. К сожалению, должность временная и не по специальности - писец в земской управе! Но, может быть, еще удастся брату подыскать там что-нибудь получше? По медицинской бы части.
