Я сглотнул. Но запал Саши начал проходить. Так всегда у него: покричит, побесится, да успокоится. Надо было пережить только первую бурю.
— В общем. Раз уж ты посмел решать за двоих, пусть так и будет. Не говорить же им, что, мол, ошибочка вышла. Но, если что, я с тебя три кожи спущу. Я обещаю тебе. И давай без твоих обычных колких шутеек, они серьезно раздражают.
— Да, командир! Кстати, обещай не напиваться на этот раз! — Мои губы сами растянулись в улыбке.
— Ты прекрасно помнишь, что я знаю меру. — Самар в последний раз бросил на меня злой взгляд и, хмыкнув, отправился в соседнюю комнату искать давно уже купленное на одном из местных рынков хлебное вино.
— И не приставай к Ваське, а то, гляжу, понравился он тебе.
— Да пошел ты! — Донеслись до меня приглушенные ругательства сестры.
Я улыбнулся снова. Все же, люблю я ее. Она и сейчас иногда вспыльчивая и всегда пацанка — детские привычки никуда не делись, хоть и заметно смягчились.
Вернувшись к нашим гостям и сообщив им, что Самар скоро подойдет, я завязал разговор о чем-то совершенно отвлеченном — нужно же было узнать их получше, ведь с того дня нам предстояли долгие годы работы бок о бок друг с другом.
А работа эта обещала быть сложной: мы тогда еще не знали, что из-за этих мехов на нас объявил охоту сам Царь Руссии — Москва.[4] Вот кто же знал, что они оказались для страны стратегическим товаром? Спокойная жизнь снова… закончилась?
Сноски (большинство пояснений взяты из Википедии; надеюсь, это не возбраняется):
[1] — Поселение-пристань Samar впервые было отмечено на карте венецианских купцов в 1367 году. Также, населенный пункт Samar показан и на другой итальянской карте — от 1459 года. К этому времени на этом месте уже существовало русское поселение, но сам город будет основан гораздо позже, в 1586 году.
[2] — Волжская вольница — общее название разбойничьих околоказачьих шаек, обитавших в Жигулевских горах близ Самарской Луки на протяжении многих лет. Хозяева захваченных ими судов или караванов должны были либо заплатить мзду, либо, например, подвергнуться порке горящими розгами.
[3] — Синбир — самое первое название Ульяновска, используемое еще во времена Золотой Орды. От него произошло второе название города — Симбирск. Под этим названием он также упоминался на средневековых картах.
[4] — После того, как грабежи волжских казаков стали значительно мешать торговле и дипломатии в регионе, царь Иван IV Грозный послал на Волгу карательные отряды.
========== III. Плен ==========
POV Сары-Тина (Волгограда).
Воспоминания о детстве в целом, подробнее останавливается только на 1395 году.
Мое детство не предвещало ничего необычного.
Родившись в рабстве, я вряд ли мог рассчитывать на какие-либо изменения будущем. Я должен был прожить пустую жизнь и таким же пустым и никому не нужным умереть.
Сколько себя помню, в детстве мне всегда было обидно. У других детей были нормальные еда, одежда, даже игрушки — а у нас что? Разве мы чем-то хуже? И вообще, почему мы должны были быть в плену у кого-то, жить впроголодь, когда лично мы еще ничего плохого или хорошего не совершили в своей жизни?! Разве не нужно судить, в первую очередь, по поступкам?..
С каждым годом эта мысль росла и крепла внутри, и моя душа с самого раннего возраста была отравлена мыслями о свободе. Она казалась недостижимой мечтой, но я понимал, что только своими силами я многого сделать не смогу — а, может, только зря подставлю под удар родителей и брата. И потому я подчинялся, смиренно выполнял свою ежедневную работу.
Срывы, конечно, бывали, а с началом переходного возраста я и вовсе стал почти неуправляем. Ненадолго отрезвляли лишь побои да поручение мне работы сверх нормы.
Но я верил, непременно верил, что я выберусь из рабства. И родителей заберу, и Васю. И я шел к этой цели. Пусть медленно, ведь я, по человеческим меркам, телом, все же был еще почти ребенком, но шел.
Повзрослел я рано. Скорее, меня заставили: в тех обстоятельствах взрослением назывался переход с мелкой работы, которую выполняли дети, на полную взрослую занятость. Я был готов работать, сколько потребуется. Иногда — даже за двоих.
Но было то, чего моему хозяину от меня добиться было не суждено — страха. Я никогда не буду бояться кого-то, прячущегося за спинами рабов — этому научило меня детство.
Чем старше я становился, тем чаще и дольше я думал о побеге. Я постоянно прорабатывал различные варианты, но во всех них было только одно слабое место — семья. Как бы я ни любил их, они были для меня тем самым камнем, который тянул ко дну. И, если сбежать было можно даже с братом, то всей семьей это было… Реально ли вообще?
Я любил родителей и даже в какой-то степени жалел их, что им достался такой ребенок, как я, ведь первыми за мои выходки всегда получали они. Но вот брата я в обиду не давал никогда — это уяснили все довольно быстро.
Дело в том, что с Васей у нас была какая-то особенная связь, порой мы даже понимали друг друга с полуслова. Сейчас я уже знаю, что это действительно из-за того, что мы близнецы, но тогда мне это все еще казалось странным.
Внешне, кстати, по нам такого не скажешь, ни сейчас, ни тогда — мы действительно очень разные: я всегда был каким-то более взрослым физически и морально, а Вася — меньше и беззащитнее. Иногда я думаю, что из-за меня ему как будто бы чего-то не хватило для полного развития, в такие минуты я чувствую какую-то странную вину перед ним. Поэтому я решил сам для себя, что буду защищать братика, заботиться о нем — ведь не просто же так я выглядел старше и был более сильным и ловким?..
Развязка наступила неожиданно. Я никогда не думал, что все закончится именно так, и не хотел такого исхода, но в тот день… От меня не зависело практически ничего.
Ничего…
Хотя, нет. Было кое-что, что я все-таки успел сделать — спасти брата.
— Бегите! Помните, что я говорил?!
— Бельджамен, нет! У них же оружие!
Я все помню. Решение нужно было принимать быстро, и…
Во мне будто что-то щелкнуло. В какое-то мгновение я внезапно перестал чувствовать и ощущать… Обида, страх, отчаяние — все показалось мне каким-то далеким и неясным, будто я и не испытывал их никогда…
В голове билась лишь одна мысль — бежать. Я понимал, что родители обречены, хоть и не хотел в это верить. От меня зависело, будет их жертва напрасной, или нет. И я пошел на это — схватив Васю за руку, я побежал к единственному возможному выходу. Я не верил, что спастись удастся, но надеялся.
— Брат!
— Быстрее. Я не хочу потерять еще и тебя.
— Что?.. Что ты сказал?..
— Там скоро уже все закончится. Мы не поможем, будет только хуже. Сейчас я должен любой ценой спасти тебя. И, если получится, себя тоже. — Я выдержал небольшую паузу. — Мне тоже больно, поверь.
В тот момент я соврал: сосредоточившись на одной цели, я не чувствовал ничего, что отвлекало бы от нее. Это ощущение повторялось у меня еще много раз позже, но особенно сильным оно было только в тот вечер и, много лет спустя, в той самой битве. Самым удивительным было то, что действия мои в это время почти всегда впоследствии оказывались верными. Или наиболее верными. Но… Переосмысливая их после того, как чувства возвращались, я понимал, что в обычной жизни поступил бы иначе… Или даже совсем не так.
Звук чего-то тяжелого, упавшего на пол. Женский крик. Мать все же закричала… Отец уже мертв — мы поняли это оба.
— А теперь ты. — Тихий страшный голос. Я не понимал слова, но интонация говорила обо всем сама.
