Макс пытался прорваться сквозь невозмутимость секретарши Лисовского и уже потерял надежду на встречу с коллекционером. Неужели не получится? Тогда нужно будет задействовать свои милицейские связи. А милиция уже, наверное, потрясла его. Или еще нет? Во всяком случае, он хотел бы для начала познакомиться лично с Лисовским, сделать выводы о нем как о человеке, а уж потом, если нужно, договориться о негласных оперативных мероприятиях. Но чтобы в управлении на это решились, нужны доказательства. В общем, как ни крути, встреча с Лисовским ему просто необходима.

– Передайте, пожалуйста, Николаю Осиповичу, что это очень важно.

– Для кого важно? Для него или для вас? – не деликатничая особо, спросила секретарша.

– Скорее, для меня, но может очень заинтересовать и вашего шефа, – «вот старая мымра», – подумал Макс и добавил: – Послушайте, вы можете хотя бы спросить у Николая Осиповича, возможно, ему интересно как специалисту узнать новую информацию о покрове Девы Марии из шартрского собора?

– Хорошо, подождите, я узнаю…

Макс успел выкурить сигарету, прежде чем мымра снова взяла трубку.

– Кто вас рекомендовал? – спросила она.

– Саша Гладышев, – не моргнув глазом, соврал Макс. Фамилия одноклассника Андрея всплыла как нельзя кстати. Надо будет срочно предупредить его, чтобы позвонил своему другу. – У него диссертация по Грюневальду…

– Я знаю, кто такой Гладышев. Подождите…

Вот как, она знает Гладышева. Надо быть осторожнее. Она ответила сразу.

– Хорошо. Николай Осипович встретится с вами завтра, в здании Архива на Бауманской в 10 часов утра, внизу в центральном холле. У него намечена встреча на 10.30, поэтому у вас будет 30 минут.

– Но мне хотелось бы….

– У вас будет 30 минут, – прервала она. – И если ваша история заинтересует моего шефа, он вам назначит другую встречу и вы сможете более обстоятельно поговорить. Постарайтесь не опаздывать, он этого не любит.

Гудки… Фу, получилось. Макс позвонил Андрею, предупредил насчет Гладышева и поинтересовался, что у того нового.

– А нового у меня, мой друг, немало. Например, я узнал, что господа Истомины через три дня летят в Париж. Еще звонил Мишель…

– Не тяни, любишь ты паузы.

– Нашли того, кто украл покров.

– Да ты что? И что он рассказал? – Макс был нетерпелив, – может, мы тут зря работаем?

– Его нашли и выстроили цепочку, как все произошло. Только вот сказать он ничего не может. Помер.

– Сам помер?

– А ты как думаешь?

– Думаю, что помогли.

– Неправильно думаешь. Самоубийство. Он оставил предсмертную записку.

– И что там?

– К сожалению, очень мало.

– А подробнее?

– Мишель позвонит вечером и все расскажет.

– Окей. Занимайся Истомиными, а я подготовлюсь ко встрече с Лисовским. И хочу навестить Гершвина.

Только он положил трубку, как телефон вновь зазвонил: да, Омский слушает.

Звонил Алексей Витальевич Красавин, старший оперуполномоченный МУРа. Они с Красавиным не были друзьями, но всегда очень тепло относились друг к другу. Когда Макс работал опером в одном из районных отделов, им приходилось часто встречаться. Алексей был очень хорошим аналитиком и, главное, он был нормальным человеком, без завихрений, мании величия и комплексов. Очевидно, это привлекало к нему людей. Всякая нечисть отскакивала от него и как-то само собой получалось, что с ним работали нормальные ребята. Истинные профессионалы своего дела.

– Мне тут сорока на хвосте принесла, что тебя наняли на поиск покрова Богородицы, а, Омский?

– Ну, наняли – это громко сказано… Попросили помочь. А вы, как вижу, уже работаете вовсю. Может, мне и делать ничего не придется.

– И кто ж тебя попросил?

– Один знакомый частный детектив из Парижа.

– Из Пари-и-жа, – протянул Красавин, – тебя и во Франции знают… Завидуем твоей популярности.

– Да ладно, Леш, нет никакой популярности.

– И как, что-нибудь нашел? Может, поделишься информацией?

– Я бы поделился, Леша, ты меня знаешь, но пока ничего. А я как раз тебя хотел попросить поделиться. Вы же, наверное, Гершвина уже потрясли.

– Были у старика. Говорит, что ничего не знает. Клялся-божился, что даже не представляет себе, кто мог на такое отважиться. Это ж святыня, а не бриллианты Людовика. Говорит, что если нас интересует какая-то саламандра Франсуа Первого, которая тому была подарена еще предками капетингеров…

– Капетингов, Алексей Витальевич. А король – Франциск Первый.

– Ну да… Слушай, и откуда ты все знаешь? – хмыкнул Красавин, но совсем беззлобно. – Так вот, о саламандре он кое-что слышал. Но, знаешь, мне только всяких ящериц сейчас не хватало. И так полно работы. Но я тебя знаю, все равно ведь пойдешь к Гершвину.

– Пойду. Может, что-то вы пропустили. Одна голова – хорошо, а две….

– Да наших целых три головы ходило. Лучшие ребята. Так уже его крутили! Не знаю, говорит, креститься-божиться начал.

– Креститься? – Макс засмеялся, – и вы поверили? Он же иудей, он, когда крестится, явно что-то недоговаривает, я его знаю.

Алексей тоже рассмеялся:

– Ну, старый черт, провел ребят. Ладно, сходи, если что узнаешь, не побрезгуй, поделись.

– Обещаю. Да… – замялся Макс, – мне бы выйти на Хаджибекова. Может, ты мне посодействуешь?

На той стороне провода помолчали. Потом Красавин сказал:

– Не думаю, что он замешан. Не того полета человек. Я справки наводил, говорят, много хорошего делает.

– Но раз ты справки наводил, значит, у тебя тоже подозрение возникло.

– Скорее, сомнение. Но я почти уверен, что он ни при чем.

– Вот именно, почти…

– Слушай, Макс, я тебе в этом помогать не буду. Не потому, что не хочу, а потому, что по моим представлениям, это пустая трата времени. Но могу подсказать, если все же ты не успокоишься, как на него можно выйти нам, простым смертным. У него начальник охраны – бывший афганец, полковник запаса Сирый. Он ему предан, таких начальников охраны поискать… Вряд ли он захочет с тобой говорить, но можно через его афганских друзей попробовать. Это я так, подсказал. Ты меня понял? Если тебе это поможет, пользуйся, я добрый. И за тобой будет должок.

– Я понял, Леша. Спасибо. До свидания.

Макс решил тут же идти к Гершвину. Что он там насчет саламандры говорил? Все, что связано с Францией, нужно проверить. Кто его знает, может, какой-нибудь сумасшедший собирает коллекцию французских предметов, имеющих историческую ценность. Но покров Богородицы – это не французская история.

Да, пока никаких зацепок. Если уж Красавин позвонил, значит, они тоже в затруднении.

И Макс отправился к Гершвину. Уже сел в машину и вспомнил, что забыл пообедать.

Вот уже несколько часов Он тупо смотрел на банковскую распечатку, которую ему передали эти двое. После обеда, когда он выспался, он дозвонился в банк. Там сказали, что у него на счету ничего нет. Но как такое может быть? Еще две недели назад у него было сто тысяч, он знает. В банке тогда все подтвердили. Потом появилось еще четыреста. Вот, перед его глазами бумага из банка со всеми печатями и подписями.

– Да, деньги были, но вы же сами, месье, написали распоряжение о переводе денег на другой счет, – говорили в банке.

– Я не давал никаких распоряжений, – ответил Он и почувствовал, как холодный пот стекает по спине.

– У нас есть все документы, месье, мы не смогли бы без вашего разрешения перевести деньги. К тому же, когда открывали счет, это было одним из условий, вы были ознакомлены с контрактом.

Он положил трубку. У него не будет домика в деревне и не будет конюшни. Он впал в ступор: сидел молча, не двигаясь, смотрел в одну точку. Вчера произошло что-то очень нехорошее. Ужасное. Что? Что Он сделал не так? Напряг память, пытался вспомнить, что случилось вчера ночью, и не мог.

Почему-то в памяти всплывали витражи собора. Какие насыщенные и чистые краски! Таких витражей и таких красок нет ни в одном средневековом соборе. Не только во Франции, но и во всем мире! Как он любил рассматривать эти витражи! Особое настроение придает им глубокий синий тон, его так и называют «шартрская синь». Жаль, что секрет этих красок утрачен. Вот в верхнем ряду – сцены Ветхого и Нового заветов, эпизоды жизни пророков и святых, а в нижнем – витражи о жизни королей, рыцарей, простых ремесленников. Он вспомнил, как совсем недавно аккуратно протирал каждое стеклышко в десятиметровой «розе», сюжеты которой повествуют о жизни крестьян. Собор сохранил свои витражи неизменными практически с XII–XIII веков. А вот сцены, которые называют повествовательными: по ним можно изучать историю Франции! Здесь – картины из жизни эпохи Карла Великого, его «портрет».