Не было дня, чтобы он не вызвал кого-нибудь из поэтов или писателей на дуэль.

Поводы при этом были удивительно схожи – неправильно, с точки зрения специалиста, выбранный размер стиха, стилистические погрешности в том или ином произведении, грубое, непочтительное обращение со словом.

Все эти «невинные» прегрешения любителей гусиного пера Кюхельбекер воспринимал, как оскорбления наносимые ему лично, как пощечины.

Благодаря ему в России Пушкинской поры выживали только талантливые литераторы.

Однажды он погорячился и вызвал на дуэль самого Пушкина.

Пушкин встал к барьеру и, по-эстонски хладнокровно, выбросил пистолет в стоявшую поблизости урну.

Кюхельбекер сразу раскаялся в своей горячности, кинулся обнимать Александра Сергеевича, но еще больше разгорячился и поспешил, по примеру гениального друга, выбросить пистолет в урну.

После этого ему уже не с чем было вступаться в защиту российской словесности от разного рода обидчиков, воров и хамов.

Вот какую злую шутку сыграла с ним излишняя эмоциональность.

Теперь русскую речь повсюду теснят.

И даже там, где прошло детство Кюхельбекера, в Эстонии, она не в почете.

Где вы, простые русские вильгельмы?

Антс сказал, что эстонцы жили на берегах Балтики задолго до нашей эры.

Но не знали, что они эстонцы. Это кто-то из соседей римским историкам подсказал их название.

Может быть шведы, от шведского «Эст» – восток.

А может быть немцы, от немецкого «Ост».

Николенька предположил, что коль эстонцев так назвали, то значит, они пришли с востока. Вероятно, из-под Саратова.

– С эстонцами все ясно, – резюмировал он и после небольшого раздумья заметил: – А вот у разных там шведов или немцев в отличие от эстонцев единства не было – кто готом, кто баварцем, кто швабом себя мнил.

– Германцами они были, – просветил друга Антс. – И англы были германцами. И франки, которые потом назвали себя французами.

– А вот русских римляне называли уважительно – «россы», – вставил свое слово Вася.

– Да, – согласился Антс. – Красиво звучит. Отсюда и слово «роотси». То есть – «шведы» в переводе с эстонского.

Вот такая вот история…

Пошли как-то Коля с Ваней из Саратова в лес за грибами, заблудились и попали в Эстонию, как раз в то место, где сейчас Таллин находится.

Построили два дома.

День живут.

Другой.

Ску-у-учно…!

Построили еще два дома.

Потом еще.

Потом – целое городище!!!

Бегают по улицам друг за другом:

– Ко-о-ооль…! Ты где-е-е?

– Ау-у! Ва-а-аань…!

– Ко-о-ооль…

– Ва-а-аань…

Аборигены тех мест (их предки тоже когда-то из-под Саратова туда забрели), слушая раздававшиеся из-за забора крики, так городище и прозвали – Колывань.[5]

Немного на свой манер, но понятно.

Такова, вкратце, история происхождения первого, самого древнего, названия Таллина.

Кому только не рассказывал я историю о "Коле, Ване и Колыване" – никто не верит, что Коля с Ваней вдвоем целое городище построили.

Действительно, если быть более точным, то они сами ни одного бревна не принесли – положение не позволяло.

Но у каждого из них был свой бой, слуга – в переводе с английского. Бои все и строили. Так что, по большому счету, я не далеко отошел от истины.

Особенно силен и трудолюбив был бой у Коли. "Колев бой", как его привыкли называть еще на родине.

Ваня очень много рассказывал под звуки каннели[6] поучительных историй о нем потомкам бывших саратовцев.

Потомки Ваню не понимали, но очень любили слушать и прозвали Ваней-умным.

Собственно, главная цель его рассказов состояла не в том, чтобы потомки гордились подвигами русского боя, а в том, чтобы научить их родному русскому языку.

Но учил Ваня, по своему обыкновению, с ленцой, спустя рукава.

Поэтому потомки, именовавшие себя эстами (люди с востока, из Саратова – в переводе с древнегерманского), русский язык не освоили, а имена героев Ваниных рассказов сразу стали переиначивать на свой манер.

Сегодня в эстонском эпосе мы читаем уже не о «Колевых», а о «Калевых» подвигах, не о "Колевом бое", а о "Калевипоэге[7]". Да и самого Ваню-умного теперь больше знают под именем Ванемуйне.[8]

И поделом.

Спустя рукава родному языку не учат.

В те стародавние времена, когда Коля с Ваней еще только начинали строить Колывань, к ним на холм часто забиралась грузинская царица Тамара (Тома, как ее по-свойски называли наши ребята из Саратова) и пела песни.

Голос Томы разносился далеко окрест, привлекая великое множество слушателей со всех концов Эстонии.

Популярность певицы была чрезвычайно велика.

Неудивительно, что после ее отъезда в Грузию, холм стал называться "Место, где Тома пела", «Тоомпеа» – в сокращенном варианте.

Впоследствии это название перешло и к построенному на холме замку.[9]

Достаточно много наименований улиц и исторических мест Таллина связано с историей взаимоотношений Петьки (горожане произносили – Паткуль) и княжны Ольги (горожане называли ее без титулов – Оля).

Однажды Петька пришел в гости к княжне, сыграть партию в Вист.[10] Только Оля раздала карты, как ветер донес до ушей картежников звуки голоса поющей на холме Тамары. Завороженный пением, как мотылек пламенем костра, Петька бросил игру и побежал на царственный голос.

Княгиня, конечно же, в припадке ревности пустила вдогонку за беглецом свору борзых.

Петька бежал по широкой улице. Борзые кусали его за пятки. Их громкий лай будил жителей города.

"Ну нет! – кричал Петька. – Меня так просто не возьмешь! Ну не!"

Спасся он тем, что свернул с широкой улицы направо и прыгнул на заранее построенный им трап, ведущий от подножья холма к его вершине.

Трап, по которому Петька карабкался на холм назвали "Паткули трап", переиначив при этом имя строителя на эстонский манер.

Наименование улицы, свернув на которую он кричал: "Ну нет!" сегодня звучит тоже несколько искаженно – "Нунне".

И только русское слово «Лай», перейдя в наименование самой широкой улицы Таллина, сохранило свое первоначальное звучание. Более того, с тех далеких времен слово «лай» на эстонском языке стало соответствовать понятию «широкий» в общем его значении, а не только применительно к ширине конкретной улицы, по которой за Петькой гнались борзые.

Поселившиеся на холме и у его подножья потомки саратовцев были людьми не только веселыми, но и трудолюбивыми.

Чтобы полюбоваться на их труд (а посмотреть, как работает другой, каждому приятно), из-за моря прибывали толпы финнов.