— Оближи пальцы, Рэй. Оближи и вставь в себя, — его глаза все еще закрыты, но Кайло будто и не нужно видеть ее, чтобы понять, что нужно сделать.
Зачем? Проще не так, ведь можно прижать их к клитору, тереть, пока не вспыхнет под веками, пока не пронижет насквозь... К этому она привыкла, по крайней мере.
— Делай, как я сказал, Рэй.
И она делает. Послушно кладет на язык пальцы, смачивая их слюной, розоватой от крови, а затем тянет вниз, под тонкое одеяло, под тугую резинку, упираясь костяшками в натянувшуюся ткань трусиков. И внутрь, резко и быстро, потому что на другое уже не хватит силы. Ей ни к чему смотреть туда, ее взгляд намертво прилип к его пальцам, скользящим по члену, так же резко, так же быстро. В унисон.
Рэй подстраивается под него, перенимает темп, сама не зная, где заканчивается одно, где начинается другое.
Она ласкает себя, потому что это он трахает ее. Не пальцами, разумом, щедро делясь ощущениями, нарастающим возбуждением, таким ярким, что мышцы сводит, и фантом его тела становится все реальнее, и в ушах звучат его хриплые стоны и скользкие шлепки ладони, насаживающейся на член.
— Повернись, — командует Кайло, и впервые за все это время она смотрит ему в глаза, не в силах оторваться. Застывшая, испуганная, возбужденная. — Повернись на живот. Ляг, Рэй.
Где-то в нескольких шагах сопит спящая Роуз, слышится тихий храп девушек, но Рэй уже не может остановиться. Елозит по постели, сгорая со стыда. Укладывается на живот и накрывается одеялом с головой — не надо, чтобы Кайло видел ее лицо, не надо, чтобы знал, каково ей сейчас. Хотя он и так знает, чувствует сквозь Узы, как и она его.
— Вот так, малышка, — он прижимается к ее спине, такой горячий, что кажется, одеяло вот-вот вспыхнет. Гладит по затылку, по волосам, по позвоночнику сквозь тонкую ткань. Для него всех этих преград — одежды, покрывал — не существует. Есть только Узы, стянувшие два разума, сплавившие в один. — Вот так.
От первого толчка она сдавленно вскрикивает, глушит стоны, закусывая край подушки, стискивает зубы и просто пытается дышать.
Коротко, через нос, не зная, она все же заноет, закричит, не сдержавшись, или подавится воздухом, переполнившим легкие.
Потому что Кайло большой, его много, ее всю распирает от ощущения его внутри, словно ее насадили на оголовье посоха.
— Ты думала об этом... да, думала... — смеется внутри ее разума Кайло, смеется ей на ухо, прижимаясь щекой к волосам, смеется до хрипоты, сменяя это захлебывающимся стоном. — Я лучше, не так ли?
Он двигается в ней так яростно, словно это еще одно наказание, вытаскивает член почти до самой уздечки, а затем загоняет снова, заполняя собой, с влажным шлепком. Но боли все равно слишком мало, и ее перекрывает удовольствие, больше и больше, замыкая внутри Уз.
И Рэй стонет, молча, прикусив до крови язык. Плачет, уткнувшись лицом в подушку, содрогается, стискивая бедра, как может, и под зажмуренными веками никаких всполохов или разорванных звезд, только темнота.
Много темноты.
Она не слышит, не чувствует, как уходит Кайло. Он оставляет ее разом, точно рассыпаясь, но тело еще помнит его тяжесть, ощущение — пусть и призрачное — члена внутри, тело ноет и стонет, потому что ему мало, потому что все это было не больше, чем сон.
Правда в том, что когда сны закончатся... А они обязательно закончатся, так всегда бывает, и Рэй скорее вгонит себе в ухо собственный сейбер или лезвие вибро-ножа, добравшись до мозга. Потому что она уже и не знает, как жить без всего этого.
====== Tame a monster (Рэй/Кайло Рен) ======
Комментарий к Tame a monster (Рэй/Кайло Рен) Я называю их мертвыми сказками, потому что они такие, нескладные и странные)
Осторожно, в наличии довольно подробный блад-плей, больноублюдочные отношения, соулмэйты поневоле и довольно специфические кинки автора, прям целый вагон тут развернулся))
А в тему, конечно же, идеальная Eivør – Trøllabundin и немножко Garmana – Herr Mannelig, и посвящается любимой музе, because I can)
Ну и хвала пятнице-развратнице
Когда она увидела его впервые, окруженного стеной из черных рыцарей, Рэй подумала, что сама Тьма, истинное воплощение ее, явилось из глубин кошмаров, чтобы утащить с собой.
Она не могла убежать. Ей не удалось бы сделать и шагу, потому что ноги были накрепко стянуты кожаными ремнями, а от ошейника к кольцу протянулась цепь, мешавшая ей подняться.
Ункар Платт не хотел портить свежий товар, но и оставлять его без присмотра не собирался, и сбоку в своем гамаке, у самого входа в палатке дремал старый кролут.
Остальные подростки спали, но не она. Что-то пробудило ее, толкнуло в спину, точно мягкий порыв ветра, прошлось по затылку табуном мурашек, а затем затихло.
И сейчас Рэй отчаянно пыталась убедить себя, что это всего лишь кошмар, один из тех, что приходят к обезумевшим от голода и жажды, от ночного холода в пустыне, от яда песчаных змеек, подбиравшимся к ступням, чтобы ужалить.
Мужчины, загородившие своими плечами проем и звездное небо позади, стояли тихо, напоминая статуи у дальнего края Ниджимы. Только те были из белого камня, а эти казались сотканными из самой Тьмы. Они разговаривали жестами, прекрасно видя в кромешном мраке, они разглядывали спящих детей, словно искали что-то. Или кого-то.
А затем один из них, тот, что стоял поодаль, выше и больше остальных — макушка его доставала кромки отведенного в сторону полога от песка — протянул руку, указывая на нее.
Он видел Рэй, затаившуюся в дальнем углу, укрытую пыльными тряпками, задержавшую дыхание. Знай еще как, остановила б и сердце, колотившееся в груди.
Ункар рассказывал о кочевниках, нападавших на отдаленные поселения, они вырезали всех подчистую, не жалея ни стариков, ни детей — самый ценный из товаров в пустыне, после воды. Ункар предупреждал ее, что бежать некуда — либо палящее солнце сожжет плоть и высушит до костей, либо наткнешься на таких вот. Убийц.
— Берите ее, — пророкотал голос, низкий, безжизненный, напомнивший сухой треск камней. — Девочку. Она та самая.
Глаза монстров отливали красным.
Бежать она не могла, куда, как... только ползти. Да и не было у нее чем обороняться, ни ножа, ни даже палки — все Ункар отбирал, велел оставлять снаружи, чтобы не подрались дети, не испортили товар раньше времени. Поэтому Рэй сделала все, что было в ее силах — приподнялась, вывернувшись из-под пыльных мешков, служивших ей покрывалами, и открыла рот, собираясь хоть криком разбудить заснувшего охранника.
Не успела.
Что-то вязкое, плотное стянуло зубы, ухватило за горло, подняло вверх так, что носки ботинков заскребли по настилу, и раскрошило звенья цепи в пыль.
Ни один наемник в кантине Ункара, даже самый прославленный, не умел так. Стрелять — да, избивать рабынь, накидывать узел на туловище сарлакка, хвастаясь меткостью и удачей. Но не нести по воздуху.
Она плыла, и сдавленное горло саднило от немого крика, застрявшего внутри. Мимо ворочавшихся во сне детей, мимо храпящего в своем гамаке кролута, даже не почесавшегося, когда ее ноги проскребли по настилу совсем рядом.
Ночной воздух прошелся по вспотевшей от страха спине холодом, но остудил щеки, покрасневшие от натуги.
— Тише, дитя, — снова заговорил с нею главный мужчина. Он высился перед Рэй, брошенной на колени, прижатой к пыльной земле, и разглядывал ее, наклонив голову. Лица его она не могла бы увидеть — его прятала жуткая черная маска. — Я пришел за тобой. За тобой, — повторил он снова и внезапно опустился на колени. Оказался так близко, что на Рэй дохнуло запахом крови, а по рукам прошлись полы царапучего одеяния незнакомца.
— Не кричи, и я не сделаю тебе больно, — он и правда не собирался причинять ей вреда, не сейчас, поняла Рэй. Лезвие вибро-кинжала, тонкое, острое, гудящее точно рой мошек, вгрызлось в кожаную оплетку на ногах, освобождая лодыжки.
Он гладил ее по лицу, снимая налипшие на щеки песчинки.
Не так, как это делали, ну... пытались делать другие мужчины, приходившие в палатку, нет, ему не было дела до ее груди, он не лез под одежду, проверяя, подходит ли ему Рэй.
