Логика истории подсказывает, что далее должен был появиться некий новый авантюрист «со стороны», который увидел свой шанс и устроил государственный переворот; по какой-то причине, однако, тирания вдруг выпала из моды. Не только Сиракузы – напомню, важнейший на тот момент город Сицилии – вернулись к демократии: аналогичным образом поступили почти все мелкие тирании по всему острову (описывать их участь подробно нет времени, возможности и поводов). Такое единодушие породило иную проблему: столько местных жителей было согнано с привычных мест и переселено в другие города, что оказалось почти невозможно определить, кто заслуживает права голоса, а кто – нет; споры и дрязги затянулись на полвека. Именно это обстоятельство, возможно, побудило афинян в 415 году до нашей эры выступить против Сиракуз, направит флот, о котором Фукидид отозвался как о самом «дорогостоящем и великолепном флоте», какого «никогда еще до того времени не снаряжало и не спускало на воду ни одно эллинское государство»[16]: более 250 кораблей и около 40 000 человек.
По не совсем ясным причинам Афины выказывали хищнический интерес к Сицилии с 450-х годов, когда город заключил совершенно неожиданный договор о дружбе с Сегестой (этот дипломатический ход можно сравнить, пожалуй, в сегодняшних условиях с пактом о дружбе между Китаем и Парагваем). За этим соглашением последовали другие, и когда в 427 году Леонтины попросили помощи против агрессии Сиракуз, афиняне немедленно отправили на Сицилию двадцать кораблей. Это выглядело довольно щедрым даром в любой ситуации, а на четвертый год Пелопоннесской войны, когда Афины сражались за собственное существование, казалось и вовсе поразительным. Фукидид утверждает (не очень убедительно), что целью похода было предотвратить отправку хлеба врагам Афин.
Пелопоннесская война, которая, в сущности, сводилась к противостоянию Афин и Спарты, оказывала незначительное воздействие на Сицилию вплоть до 415 года; но годом ранее вспыхнула вражда – увы, в очередной раз – между двумя западными городами, Сегестой и Селинунтом. Сегеста, будучи слабейшей из сторон, тщетно взывала о помощи к Акраганту, Сиракузам и Карфагену и наконец, в отчаянии, отправила посольство в Афины. Формально Афины находились по-прежнему в состоянии войны, однако активные боевые действия сменились шатким перемирием, и в городе оказалось немалое число заскучавших воинов, которых требовалось чем-то занять. Кроме того, взошла звезда блестящего молодого сенатора (стратега) по имени Алкивиад, бывшего подопечного великого Перикла, который горячо отстаивал идею о крупномасштабном вторжении на Сицилию. Он не слишком высоко оценивал сицилийцев и в длинной речи перед народным собранием, переданной Фукидидом (VI:17), объяснил свое отношение:
Ведь многочисленное население сицилийских городов – это сборная толпа: города эти с легкостью меняют своих граждан и принимают новых. Поэтому там ни у кого нет оружия для защиты родины или себя лично и в городах нет необходимых сооружений для обороны. Каждый рассчитывает лишь на то, что он… сможет урвать из государственной казны и готов в случае неудачи переселиться в другую землю. Поэтому невероятно, чтобы подобный сброд, неспособный даже единодушно выслушать на сходке оратора, мог сообща взяться за важное дело.
Афиняне поверили Алкивиаду и собрали экспедицию.
Почти сразу же о просьбе Сегесты благополучно забыли; у афинян имелась гораздо более важная цель. Не будет преувеличением сказать, что они рассчитывали покорить всю Сицилию, но своей первой жертвой афиняне наметили важнейший город острова, Сиракузы. Поэтому флот двинулся именно к Сиракузам; но стоило войску высадиться, как среди военачальников начались споры и ссоры. Алкивиада, самого талантливого из них, отозвали в Афины, на суд по обвинению в осквернении священных герм, и он далее не участвовал в сражениях на острове; останься он в составе экспедиции, та, возможно, закончилась бы по-другому. Ни один из его коллег-полководцев не располагал, похоже, общим планом нападения; недели подряд греки откладывали штурм, словно нарочно давая Сиракузам достаточно времени подготовиться к атаке – и обратиться за помощью. Спарта с ее великолепно обученным войском и Коринф с его могучим флотом быстро откликнулись на призыв, и афиняне вскоре обнаружили, что завоевание Сицилии (и даже одних Сиракуз) ничуть не напоминает легкую прогулку, какой они ожидали.
К тому же, в отличие от афинян, Сиракузы имели превосходного командира. Этого человека звали Гермократ. Фукидид называет его «человеком выдающегося ума, отличавшимся военным опытом и прославленным доблестью», а Ксенофонт в «Греческой истории» прибавляет, что приближенные Гермократа «вспоминали о его заботливости, великодушии и общительности». В 415 году до нашей эры он одним из первых предостерегал сограждан относительно афинской угрозы и предпринял решительную попытку объединить Сицилию – в союзе с Карфагеном – против Афин, пока еще было время. В этом он потерпел неудачу, его даже попрекали «паникерством», а другие, наоборот, считали Гермократа разжигателем войны; очевидным следствием этих подозрений и предубежденности видится категорический отказ сиракузян вручить ему верховное командование – вместо того его избрали в числе трех военачальников, которым предстояло делить между собой власть. Подобное распределение полномочий означало, по сути, что руки Гермократа в значительной степени связаны.
Война продолжалась два полных года, и по крайней мере дважды афиняне подбирались вплотную к овладению городом. В 414 году едва удалось избежать крупного восстания рабов, а позже в том же году Гермократу пришлось начать переговоры о мире; лишь своевременное прибытие, со значительными подкреплениями, спартанского полководца Гилиппа спасло ситуацию. Гилипп поначалу был не слишком популярен в Сиракузах, но быстро показал себя умелым профессионалом, и Гермократ, проглотив свою гордость, признал спартанца командиром. Именно совместные усилия этих двух людей обеспечили конечное поражение афинян – поражение, которое в Афинах переживали очень и очень долго.
Но это была, разумеется, не единственная причина. Чем дольше затягивалась экспедиция, тем сильнее афиняне в войске тосковали по дому, тем отчетливее падал боевой дух, тем уязвимее становилось войско перед болезнями, в особенности перед малярией – неведомой в Афинах, но широко распространенной на Сицилии. Наконец афинские военачальники признали, что затея провалилась, и отдали приказ отступать. Но было слишком поздно. Сиракузяне и их союзники предприняли внезапную атаку; афинский флот очутился в ловушке посреди гавани и был уничтожен. После этого началось избиение – фактически резня. Затем двух старших афинских полководцев – Никия, который был тяжело болен, и Демосфена – казнили, около 7000 афинских воинов угодили в плен и отправились на принудительные работы в жуткие известняковые каменоломни, чьи остатки и сегодня можно наблюдать в непосредственной близости от города (как и следы ударов киркой по камням). В ближайшие несколько месяцев многим из них предстояло умереть от холода и истощения. Бесчисленное множество других[17] пленных заклеймили конским тавром на лбу и продали в рабство. (Утверждение Плутарха, будто нескольких счастливчиков отпустили на свободу, поскольку они прочли отрывок-другой из сочинений Еврипида, не вызывает доверия.) Фукидид подводит итог: это было «самое важное военное событие из всех эллинских предприятий не только во время войны, но… и вообще когда-либо происшедшее в течение всей эллинской истории и самое славное событие для победителей и злополучное для побежденных».
Сицилия оказалась победителем и, на данный момент, обезопасила себя от иноземных захватчиков; но Пелопоннесская война отнюдь не закончилась, и Гермократ, оставшийся без дела, принял на себя командование флотом из двадцати трирем на службе Спарты, чтобы воевать в Эгейском море. Два года все обстояло неплохо, но в 410 году судьба отвернулась от него. Возможно, он был менее одарен как флотоводец, чем как сухопутный военачальник; так или иначе, в ходе кровопролитной схватки у Кизика на Мраморном море все его корабли были потоплены афинским флотом. Гермократ вернулся на Сицилию – и обнаружил, что доступ в Сиракузы ему запрещен; возможно, причина в том, что, несмотря на все его боевые заслуги, сограждане не доверяли Гермократу, опасались очевидных амбиций этого человека и боялись, что он сам может сделаться тираном. Их страхи, быть может, имели под собой основания, но сложно сказать наверняка; а в 407 году, пытаясь все-таки прорваться в город силой, Гермократ попал в окружение и был убит.
