Кем бы он ни был, он был уверен в одном: сил и гибельности в нем больше, чем в любом обывателе этого задрипанного городишки, и скоро уйма народа здесь своей шкурой усвоит преподанный им урок.

Паркуясь на стоянке истонского мотеля, Бадди улыбался и тут заметил, как кто-то выходит из его номера.

Улыбка сошла у него с лица.

Джед Уитон попросил сына проверить того парня в двенадцатом. Фил готовился заступить в ночную смену, но у него с собой не оказалось книг по учебе; не оказалось даже дежурного чтива, чтобы как-то коротать время. Возле стойки был телевизор, но Фил, как и отец, включал его лишь в самых крайних случаях, когда некуда деваться от безделья. Возможно, юноша рассчитывал слегка наверстать нехватку сна: в кабинете имелся диванчик, а после двух ночи на стойку вывешивалось объявление: «Для вызова портье звонить в звонок». Вид у Фила был явно усталый и рассеянный; его как будто тянуло прикорнуть, свернувшись на диване калачиком.

– Сын, ты в порядке? – спросил Джед.

Фил отреагировал так, будто только что вышел из транса:

– А? Да нет, все нормально.

Джед в этом усомнился, но сын, надо сказать, делиться своими думками не собирался. Впрочем, если б была какая-то проблема, он, наверное, нашел бы способ озвучить ее отцу.

Между тем Фил ничего не добавил к тому, что Джед и без того уже знал после расспроса о ночи, когда в мотеле поселился Бадди Канцер. Фил сообщил, что на вид мужик ничего особенного. Приветливый до прилипчивости: не успел поставить сумку, как уже протянул для приветствия клешню.

Бадди. Бадди Канцер. Что-то ты поделываешь нынче вечером?

Зубы гнилые, дыханье с привонью, но это, пожалуй, и все, что о нем припоминал Фил.

В тот вечер для обсуждения здоровья своего нового гостя Джед позвонил Грегу Брэдли (по-прежнему тревожил диагноз Линка Фрэйзера), но тот уже уехал на разговор с онкологами в клинику Манчестера. Автоответчик дежурно советовал всем, кому срочно нужен врач, звонить в хирургию Брюстера, что в пяти милях западнее Истона. Джед оставил сообщение, в котором просил Грега выйти на связь, так как он беспокоится насчет одного своего постояльца, – собственно, все, что он мог сделать. Не было уверенности даже в том, что и Грег Брэдли на что-то способен. Если на то пошло, не тягать же силком того Канцера пройти медобследование.

И все-таки, когда появился Фил, Джед сказал ему сделать беглый осмотр двенадцатого номера. Канцерова «Доджа» на парковке не было, и Джед рассудил, что это какой-никакой шанс осмотреть комнату и убедиться, что гость не заблевал кровью всю кровать.

– Ты просто загляни в номер, оцени, что там в санузле, и сразу обратно ко мне, – распорядился он.

Фил, сбивчиво уяснив незамысловатую просьбу отца, взял универсальный ключ и отправился выполнять порученное.

Шишку у себя в паху Фил обнаружил, когда принимал под вечер душ.

Как и большинство мужчин, он не имел привычки дотошно рассматривать свои интимные причиндалы – может, и зря. Опять же, как и большинство мужчин, в отношении своего здоровья он придерживался негласного принципа: «Не расспрашивай/не рассказывай». Последний раз к врачу он обращался два года назад, после того как, катаясь на скейтборде, сломал лучевое запястье. С той поры с ним не случалось ничего, кроме разве что насморков и иногда похмелья. Однако эту шишку игнорировать было нельзя.

Она, черт бы ее побрал, отчетливо виднелась в зеркале: как будто кто-то засунул под кожу виноградину. На ощупь нетвердая, но побаливала, причем накануне ее там точно не было. Иначе он бы никак ее не проглядел. Но ведь это же ничего серьезного, а? Такие штуки образуются только со временем, не за ночь же. Ладно, денек подождем. Может, это какая-нибудь случайность и к утру исчезнет сама собой. Но теперь она так и стояла перед глазами. Хуже того, никак было не отвязаться от ощущения, будто где-то под кожей засели червяки и буровят плоть и спинной мозг, преображая там все в черную массу.

Сейчас, проходя мимо небольших, опрятных номеров мотеля, он ощущал у себя в паху жаркую пульсацию и понимал, что надо будет насчет этого с кем-то поговорить, посоветоваться. Он чуть не выболтал об этом отцу, но спохватился, что не надо бы попусту беспокоить старика, к тому же не хватало еще, чтобы тот затребовал поглядеть на его интимное достоинство. Лучше будет дождаться конца ночной смены и сразу поехать к доку Брэдли, чтобы тот взглянул.

Фил открыл дверь в двенадцатый. Здесь стоял запах, который ему навсегда запомнился по той поре, когда умирала бабушка. Ее поместили в одну из тех палат для стариков, откуда домой уже никто не возвращается. Вся та палата приванивала рвотой, мочой и умиранием, тщетно припудренными моющими средствами и мощным дезодорантом. Вот и тут, в двенадцатом, стоял примерно такой же запах, только не было средств маскировки. Вроде бы ощущался хвойный запах освежителя, которым обычно пшикает в номерах Мария, но с таким же успехом, наверное, можно было опрыскивать лежалого мертвяка. Эффект одинаковый.

Хуже всего запах стоял в санузле, но там, по крайней мере, было прибрано: полотенца аккуратно сложены и не использованы. В душевой сухо, и даже упаковка на кусочках мыла не надорвана. В унитазе смыто, только рядом на полу виднелась кровь.

Фил отступил обратно в комнату. В углу виднелся дорогого вида кожаный портплед, застегнутый – пожалуй, единственный признак того, что номер занят. Все остальное точно в таком виде, в каком оставляет комнаты Мария к прибытию гостей, – чистота и аккуратность, вплоть до пульта от телика, помещенного строго посередине свежего буклета кабельного ТВ.

Фил выключил свет, запер дверь и, обернувшись, очутился лицом к лицу с Бадди Канцером.

– Могу я спросить, чем вы тут занимаетесь? – колючим голосом осведомился Канцер.

В бледном свете луны он смотрелся мрачно-изможденным, трупным, а вонь изо рта вблизи ощущалась как очищенный от примесей смрад в комнате. Фил машинально отшатнулся от этого зловония.

– Да ничего, – невпопал соврал он. – Просто проверяю, надо ли доложить полотенец. Мы у всех так делаем.

Бадди картинно посмотрел на свои наручные часы.

– Ах вот как. А не поздновато по времени-то? Народ, не ровен час, перебудите.

– Вы у нас сегодня единственный постоялец. Я знал, что вы не в номере, потому что вашей машины не было на парковке. Так что думал, что все сделаю и вас не побеспокою.

Бадди в ответ ничего не сказал, а только пилил взглядом юношу, размеренно кивая: дескать, все это, безусловно, так, и все равно я, черт возьми, не верю ни единому твоему слову.

– Ну ладно, спасибо за заботу, – сказал он наконец. – Доброй ночи.

Фил собирался его обогнуть, но тут Бадди схватил его за запястье, отчего Фила снова кольнул образ копошащихся под кожей черных тварей.

– Эй, с тобой все в порядке? – с доверительной вкрадчивостью спросил Бадди, и хотя в голосе звучала участливость, лицо его в лунном свете смотрелось злобно-плотоядным; словно прозрачным светом были налиты жадные звериные зрачки. – Вид у тебя какой-то нездоровый.

– Да так, подустал немного, – промолвил Фил, невольно поморщившись от чего-то, кольнувшего в паху. Он глянул вниз, чуть ли не ожидая увидеть там вонзившуюся в штаны иглу, но внизу ничего не было.

– Мне пора, – сказал он.

– Конечно, – кивнул Бадди. – Иди и будь осмотрителен.

Он проводил паренька взглядом: ишь как идет, сгорбился. Сейчас наверняка завернет в туалет. Он бы, пожалуй, и сам так поступил, если б был тинейджером. Зашел бы в туалет, расстегнул штаны и оглядел свое юное достоинство, потому что сейчас паренек определенно ощущает там возбухание, шевеление и рост.

Все это, разумеется, имеется в наличии, но пока парнишка еще ничего не разглядит. Настоящая боль, скорее всего, начнется часа через два, когда опухоль начнет тяготить нутро, протягивая щупальца метастаз к основным органам и разъедая позвоночник.