– Сэр, давайте без рассуждений. Просто предъявите какое-нибудь удостоверение.

Бадди полез к себе во внутренний карман. Рука копа все это время лежала на табельном оружии – судя по рукоятке, «глок», на дюйм торчащий из кобуры.

– Без резких движений, – бдительно предупредил Лопес.

– Ну и городок, елки зеленые, – бурчал Бадди, ощупывая карман. – Дел никаких не делай, а то засудим, на хорошеньких женщин не смотри, а то засадим. Это ж из-за этого, да? Я поглядел на вашу женщину, а вам это не понравилось. Вы уж извините, но она ведь и вправду красива. Я ничего плохого не думал.

Он нашарил бумажник и вынул из него водительское удостоверение штата Невада – настоящее. Ну почти: тот малый, у которого Бадди его приобрел, заверил, что проверка на подлинность не раскроет ничего, к тому же Бадди сейчас говорил чистую правду. Эта штука полностью оправдывала выложенную за нее сумму, которую Бадди дал подержать дельцу, прежде чем навсегда избавить его от жизни и связанной с нею любви к деньгам. Подавая удостоверение копу, он чуть было не соблазнился ерзнуть ему по ладони костяшками пальцев. Даже самый поверхностный контакт дал бы проверить чувствительность копа, а заодно качнуть дозу умерщвления, но полицейский оказался слишком проворен.

– Чем изволите заниматься, мистер Канцер?

– Да пока вот между двух работ, присматриваюсь. Путешествую, так сказать, вбирая в себя красоты нашей великой страны.

– Добираться просто так, красот ради, до Истона? Занятие весьма специфическое. Вы здесь кого-нибудь знаете?

– Покамест нет. А если дела пойдут как вот сейчас, то мне тут, похоже, с друзьями особо не светит.

– Это как сказать, – заметил Лопес.

– В смысле?

– В том смысле, неизвестно, насколько вы действительно дружелюбны.

– Да на мне клейма ставить негде по этой части, – ухмыльнулся Бадди. – Меня вообще к людям тянет.

Лопес велел Бадди оставаться на месте, а сам по мобильному связался с участком. Ответила Элли, и он попросил ее проверить некоего Бадди Канцера, продиктовав номер удостоверения. Оставалось ждать. Бадди Канцер все это время смирно сидел в своем закутке. На Илэйн он больше не смотрел, а бездумно пялился в стенку.

Проверка ничего не показала. Лопес был разочарован, но подозрения к этому субъекту в закутке у него не ослабли.

– Где вы остановились? – спросил он по возвращении у Бадди. Бадди слегка расстроился тем, что удостоверение ему не вернули. Вместо этого Лопес положил его на стол фоткой вверх и приткнул с краешка пальцем.

– Истонский мотель, – ответил Бадди. – А что? Очень милый. Может, даже продлю там свой постой.

– Вот что я вам скажу, мистер Канцер, – сказал Лопес. – Делать в Истоне, тем более в это время года, особенно нечего. Мне кажется, что максимум к завтрашнему утру вы истощите весь свой запас любознательности, и вам как раз настанет срок отсюда отправляться. А потому доброго пути.

Легким щелчком он пульнул удостоверение по столешнице.

– Ощущение такое, что меня отсюда вытуривают, – осклабился Бадди, прижав карточку ладонью.

– Вовсе нет. Вам для отъезда хватит собственной тяги. Ну а если забуксуете, то можно и подтолкнуть. Я это, если что, устрою. Всё, догуливайте.

Бадди поглядел ему вслед. Он тайком надеялся, что если подначивать этого копа, то можно улучить момент, когда тот сорвется, и тогда появится возможность прикосновения, но коп держался стойко. А вообще, пожалуй, оно и к лучшему. Можно подкопить ядку, подготовиться к решающей игре. А то если накинуться на копа сейчас, то может притупиться жало, или же коп насторожится на угрозу, которую он, Бадди, для него представляет. Так что лучше его пока отпустить в расчете на то, что нужный шанс появится позже. Вообще мстительным Бадди себя не считал, но уж когда представится возможность, он этому типу кое-что устроит с надлежащим смаком. Мысленно представилось, как он сидит у поверженного копа на груди, засунув ему в рот пальцы, а язык копа в его хватке взбухает и медленно чернеет. Губы Бадди невольно тронула улыбка. Нет, что ни говори, а заняться этим мексом будет истинным удовольствием. Можно сказать, блаженством. Что же касается его женщины, то здесь блаженство помножается как минимум надвое.

– И как?

Машину вела Илэйн. Свой «Бронко» Лопес думал забрать, когда она наутро подбросит его в город. У Илэйн был черный «Мерседес CLK430» с откидным верхом. Все-таки хорошо, что она работает в прокуратуре: не было такого ограничения скорости, к которому Илэйн Олссен не относилась бы с презрением. Бывало, на отрезке между Монпелье и Уайт-ривер она разгонялась так, что казалось, никакой, даже совокупный должностной вес Илэйн и Лопеса не убережет ее от посадки. Или от вербовки в какой-нибудь спецотряд НАСА по тестированию ракет.

– Что «как»?

– Ты после бара от силы пару фраз выдавил. Этот парень тебе чем-то досадил?

– В кожу впился, только и всего. Клещ. Никогда еще не встречал парня с именем Бадди[5], который бы мне нравился. Такие же неприятные типы, как те, что с ходу зовут тебя «дружище» и «приятель».

– Ты его думаешь выставить за шкирку?

– Да уже сделал. Сказал, чтобы он линял отсюда.

– Как ты брутально. Готова поспорить: каждая девчонка, на которую кладет глаз говнюк в баре, мечтает, чтобы ее бойфренд выпнул его из города.

Непонятно, это она с сарказмом или без? Лопес покосился на Илэйн; та ответила медлительно-томным взором.

– Отлично, – промурлыкала она. – Сексуально-то так.

В первый раз с момента стычки с Бадди Канцером Лопес улыбнулся, оттаивая.

– В следующий раз я его перед тобой изметелю.

– Ух, не могу дождаться, – смешливо протянула она. – Наваляй ему, офицер. Хорошенько наваляй…

Выйдя из бара, Бадди Канцер отправился на своем «Додже» обратно в мотель. Выезжать на следующий день он не планировал: перед напряжением ночи нужно место для отдыха. Но коп наверняка будет наводить о нем справки, так что до момента готовности надо уклоняться от следующего столкновения. После вылазки в бар Бадди убедился, что может довольно легко взять пару десятков человек, не вызвав никаких подозрений. А может, и больше, если там будет толкучка. Если намеченный план действий сработает, то потом можно будет устроить себе передышку на несколько недель, если не месяцев. Неплохо бы двинуть в Нью-Йорк, но зимой без ухищрений там сложновато достичь кожного контакта. Когда боль на время ослабнет, можно будет позволить себе спячку эдак до весны. Скажем, во Флориде или в Калифорнии. Отчего бы нет. Тот же Сан-Франциско с его бомжами и туристами весьма неплох.

В туалете на задах бара Бадди снова стало плохо; накатили мутная слабость и тошнота. Черный червь словно знал, что Бадди замышляет, и желал подстраховаться, что его носитель не даст задний ход, а потому напоминал ему, кто здесь главный. Иногда Бадди прикидывал: а что произойдет, если упереться и не идти у червя на поводу, выстоять до конца? Что за это будет – смерть? Как-то в начале, на вторую ночь после смерти доктора с секретаршей, он случайно нашел в ящике стола механика пистолет. Махнув для бравады пару стопок бурбона, он сунул себе ствол в рот и, закрыв глаза, представил, что сейчас спустит курок, но в итоге делать этого не стал. Не потому, что при желании не смог бы нажать на спусковой крючок. В этом и соль: тот, кого он представлял себе черным червем, не мог заставить его делать что-либо против собственной воли. Разумеется, для понуждения к определенному ходу действий он использовал боль, но контролировать свою жертву не мог. Так что у Бадди все равно оставалась свобода выбора.

Причиной, почему Бадди в ту ночь не нажал курок, была и проще, и неизмеримо сложней, чем контроль над разумом. Курка он не спустил потому, что ему нравилось то, чем он занимался. Передача другим частицы недуга, обжившего его собственное тело, давала не только освобождение, но и удовольствие. Он этим упивался. Смаковал ощущение приходящей через это силы, способности решать, кому суждено жить, а кому умереть. Это было богоподобно. Бадди все еще не знал досконально, существует ли черный червь в том обличье, какое представлялось ему – гладкий, лоснящийся под панцирем, рудименты глаз по бокам удлиненной головы со жвалами, напоминающими зазубренную рану, или же это не более чем мысленный образ, отражающий коррозию собственного нутра, извечно присущей ему запятнанности. Если червь присутствовал в нем на самом деле, то он был средоточием зла, и некая часть ощущаемого удовольствия разделялась, а то и производилась за счет этого запредельно чуждого присутствия. Если же червя не существовало, то в нем все равно обреталось зло, превосходящее самые гнусные зверства, какие ему доводилось лицезреть на телеэкране, и Бадди это знал. Иногда он размышлял, а есть ли другие, подобные ему; другие, разбросанные по стране, а то и по миру; те, кто передает заразу одним своим прикосновением и утоляет свою боль тем, что дарует ее другим. Этого Бадди не знал и, видимо, не узнает никогда. Как он дошел до этого, он тоже не мог объяснить. То ли воздействием каких-то сторонних сил, а может, это просто следствие его собственного морального распада. «Быть может, – рассуждал он, – я следующий шаг в человеческой эволюции»; существо, чья физическая оболочка стала отражением его морального состояния; человек, чья душа внутри разложилась и изгнивает, отравляя и преображая внутренности.