…А потом он увидел Марка. Это случилось по пути в штаб-квартиру кафкианцев, когда они с Варварой, перекусив сочными жижеками, застряли на Староместской площади, залюбовавшись её величественной красотой. Толяныч пересекал площадь независимой походкой человека, намеревающегося забраться на потухший вулкан, чтобы посмотреть, что произойдёт, если в него помочиться. Даже в многолюдье, среди великолепия соборов и дворцов, он каким-то образом был заметен – благодаря невероятной уверенности в себе, что ли («Наверное, их этому обучали, – подумал Киш, – быть в центре внимания»).

Увидев Марка, он обрадовался, но почти не удивился – это была сбывшаяся догадка. Его лишь озадачил внешний вид друга – в драных джинсах и красной футболке с чёрной надписью «Однажды это случится!»

Марк бросал направо-налево невозмутимые взгляды, и один такой взгляд полетел в Киша и Варвару. Киш не сомневался, что Марк узнал его, – их разделяло всего метров семь, и на миг они встретились глазами. Но уже в следующий миг Марк повернул голову в другую сторону, ничем не выдав старого знакомства, словно Киш был ему не более близок, чем памятник Яну Гусу.

Внезапно оказалось, что Варвара тоже заметила Марка. Она даже обернулась, чтобы посмотреть ему вслед.

– Видите того типа? – кивнула она в сторону Толяныча. – Вот про таких я говорила, что меня от них тошнит.

– Думаю, вы ошибаетесь, – уверенно и даже весело возразил он, – это совсем другой тип людей. Не тот, про который вы говорили.

Это был, возможно, первый раз, когда он по-настоящему её удивил – и тоном, и словами. По-видимому, Варвара была не лишена профессиональной самоуверенности в том, что умеет угадывать человеков лучше, чем представители иных умений и навыков.

– Почему вы так думаете? – она склонила голову набок: прядь волос упала на правое плечо, а слева показалось ушко – такое милое и незащищённое, что Киш вдруг легко увидел в Варваре четырнадцатилетнюю девочку, уже полную грандиозных планов, но ещё терзаемую не преодолёнными сомнениями («Уши долго остаются детьми», – мелькнула мысль).

– Таким людям наплевать, какая у них тень, – объяснил он, и в его голосе непроизвольно появился дружелюбный тон, в котором при желании можно было отыскать и покровительственные нотки. – Им и в голову не придёт пойти на приём к тенетерапевту. Возможно, они даже не догадываются, что есть такая профессия.

Варвара была озадачена. Она бросала взгляд то на Киша, то на неспешно удалявшегося Марка и пыталась соотнести смысл слов с фигурой в дранных джинсах.

– Давайте пойдём за ним! – предложила она. – Я хочу ещё раз на него посмотреть.

Кишу тоже было любопытно, куда направляется Толяныч, но заниматься слежкой за другом он считал недопустимым. Марк, если б хотел, сам дал бы понять, что надо следовать за ним.

– Вот видите, – улыбнулся он Варваре, – вы говорите, что терпеть не можете таких людей, а сами готовы идти за ним по пятам, даже забыв про кафкианцев! Я же говорю вам: такие люди не отталкивают, а наоборот, притягивают. Вы просто перепутали противоположности. Это неудивительно: противоположности часто похожи друг на друга.

Варвара ещё больше изумилась. Она то недоверчиво смотрела на Киша, то оборачивалась в сторону, где уже скрылся Марк, и, наконец, рассмеялась:

– А вы хитрец, Киш! Хитрец и обманщик! С вами тоже надо держать ухо востро. Я бы и не подумала идти за этим человеком, если бы не вы. Меня заинтриговал не он, а ваши слова о нём. Сами меня заинтересовали этим человеком и потом говорите, что я готова бежать за ним! Хитрец! И знаете, что ещё хорошо?

– Что?

– Что вы не боитесь со мной спорить!

– С вами я боюсь только одного, – весело сообщил он, – потерять вас. Будьте любезны, не теряйтесь, пожалуйста. Хорошо?..

Для международного движения штаб-квартира кафкианцев выглядела скромноватой: она занимала первый этаж ветхого двухэтажного особнячка или две комнаты и две комнатёнки. Все четыре были наполнены людьми разного возраста и вида, но примерно одинаковой оживлённости. Можно было подумать, что кафкианцы готовят очередной съезд, но оказалось, что последователи Франца собираются присоединиться к манифестантам для выражения Протеста международному чиновничеству.

Когда выяснилось, что Киш и Варвара – простые посетители, а не кафкианцы из России, прибывшие поддержать Протест (поначалу их приняли за таковых из-за значков с портретом Франца), к ним вежливо потеряли интерес, предложив прийти завтра, а для верности послезавтра (для обработки неофитов сегодня не было времени).

– Почему же? Мы тоже хотим с вами пойти, – заверила Варвара, быстро взглянув на Киша.

Он бодро закивал: хотим.

Если Варваре это нужно, а ему всё равно с кем идти, то почему бы нет?

Их готовность в корне изменила отношение. Им предложили кофе и булочки, свойски похлопали по плечам, а далее передали на попечение Огнешке – девушке с ярко-рыжими волосами, торчащими во все стороны, как лепестки хризантемы, – настоящий костёр на плечах! Огнешка знала семь языков, среди них и русский, и курировала пока ещё не поражающее воображение, но перспективное кафкианство в России.

Окна были открыты настежь, и всё же ощущалась накуренность. В воздухе летали чешские, английские и немецкие слова. Стоял уверенный галдёж. Здесь они с Варварой незаметно перешли на «ты»: их принимали за пару, они так себя и стали вести. Когда их разносило по разным компаниям говорящих, они искали друг друга в толпе и, найдя, успокаивающе улыбались друг другу: «Я здесь!», а проходя мимо друг друга, напоминали о себе лёгким прикосновением, которое, очевидно, означало «Помню о тебе!» Несколько заинтересованных мужских взглядов, оценивающих ножки Варвары, заставили Киша мрачно вскидывать бровь.

Возможно, они слегка переигрывали, полусознательно стремясь продемонстрировать больше совместного прошлого и прав друг на друга, чем было на самом деле. Так, по-видимому, сказывались увлечённость новой ролью и стремление поскорей вжиться в неё. Внезапно Киш испытал к окружающим странноватым людям тёплую признательность: благодаря им он проникся спокойной уверенностью, что теперь может относиться к Варваре, как к своей девушке: с лёгкой естественностью обнять её за талию или мимоходом нежно чмокнуть в щеку, так, словно делает это далеко не впервые.

Варвара вовсю общалась с кафкианцами. Обнаружить столько почитателей Франца сразу было для неё несомненной удачей – ведь именно синдром кафкианства и вызывал её научный интерес. Она легко переходила от одного кружка говорящих к другому, чему-то смеялась, поражённо вздымала брови, сочувственно кивала – её можно было счесть за давнюю посетительницу подобных сборищ. Несколько неприкаянный Киш смотрел на неё с удивлением: он впервые видел, как Варвара общается с кем-то ещё. Сам он, дважды споткнувшись о приготовленные к Протесту транспаранты, занялся изучением портретов на стенах штаб-квартиры – благо здесь их было множество, и большинство запечатлевали не Франца, а знаменитых или особо заслуженных кафкианцев. Очевидно, штаб-квартира выполняла ещё и функцию музея самого кафкианства.

На какое-то время они потеряли друг друга, мигрируя по комнатам и комнатёнкам, и Киш, увидев сидящую на подоконнике Огнешку, пошёл к ней болтать. Та охотно поддержала разговор, умудряясь вставлять реплики то в один, то в другой кружок беседующих, а затем снова возвращаясь взглядом к Кишу и каждый раз на секунду задумываясь, словно снова вспоминала, кто это такой. Тем не менее их общение оказалось достаточно информативным. Огнешка рассказала ему про свою любовь к русской литературе, и особенно к Гоголю, который явно был близок Францу по духу, потому что, как известно, сжёг свою важную рукопись, и под конец жизни был очень одинок, а ещё она, конечно, в курсе, что великий чешский писатель Чехов много писал о России. Киш, в свою очередь, спросил, давно ли она состоит в кафкианцах, и узнал, что один из небольших портретов в одной из комнатёнок изображает Огнешкиных родителей, так что она здесь, можно сказать, с пеленок и даже помнит времена, когда штаб-квартире принадлежали не все теперешние помещения, а только половина (комната и комнатёнка). Более того, она уже три года снимает квартирку на втором этаже, над штаб-квартирой.