2.

Иногда они углублялись в лес, где оставалась еще осенняя сырость, иногда Олеся тянула его к склону, где лес был реже, и, обходя бурелом и темные еловые места, они снова выходили на открытый и ветреный высокий край.

Постепенно лес становился реже, сырость исчезла. В какой-то момент стало видно, что земля впереди уходит вниз, в заросший непроходимыми кустами овраг. Трава противоположного пологого склона была отчетлива и недосягаема.

Им пришлось отклониться от первоначального направления и идти вдоль оврага в поисках места, где через него легче было бы перебраться, а затем по противоположному краю возвращаться назад. Они не узнавали местности и не понимали, сколько остается идти. Наконец они снова вышли на неровный косогор, спускавшийся уступами в обширное пространство кустарника и камышей. Оно казалось бескрайним.

-- Леший водит, -- он еще раз огляделся вокруг, подумал и сказал: -- Какая-то фигня. Ему вдруг показалось, что они каким-то образом обошли круг и снова попали туда, где оставили машину, хотя машина и была теперь на другой стороне оврага.

Погода менялась, мир сделался темно-серым и отчетливым. Сумерки еще не начинались, но воздух был неподвижен, и в нем, казалось, уже возникала темнота. Начиналась зима. От этого четче вырисовывалась под ногами сухая земля, ее детали и травы. Небо на севере темнело. Устанавливался мороз и согревал кровь.

-- У тебя тоже не ловится сеть? Сейчас мы включим радио, и там тоже ничего не будет; нет, там будет одна станция, и там кто-то будет тихо, шепотом, петь на незнакомой языке. По-фински. Посмотри, какое глухое болото. Разве похоже, что там город?

Внизу полосой темнели бурые кусты, и чуть бурым казалось над ними небо. В воздухе стали видны сухие серенькие крупинки снега. От этого небо стало ближе. Щеки стали розовее, взгляды оживленнее, в теле прибавилось силы, как будто оно вспомнило зиму внезапно по этим сухим снежинкам, как будто оно имело куда больше отношения к зимнему воздуху, чем к одежде, комнатам, еде. Они осмотрели темно-серые пространства и, примерно держась нужного направления, двинулись дальше вдоль области кустарника и светлых камышовых полос. Хотя до вечера было еще далеко, в сером воздухе, как будто бы заранее, начинали ощущаться сумерки.

3.

Скоро воздух стал ощутимо темнеть. Земля под ногами была не менее отчетлива, но стоило зажечь фонарик, чтобы стало ясно, что вокруг уже почти ночь. В стороне болот темнота была какого-то иного, глухого рода.

GPS-трекер прочерчивал на экранчике телефона неровную линию их пути. Направление ее было в целом верным, но спутникового снимка под ней не появлялось -- не было сети. Он открыл оффлайн-карту, но на ней на многие километры вокруг них был только лесной массив, лишенный каких-либо деталей. Он попытался найти по координатам точку на бумажной распечатке крупной военной карты. Точка оказалась внутри поселка, куда они шли.

Он включил радио. Станций не было. Он включил рацию и начал сканировать каналы. Долго ничего не появлялось. Несколько раз слышались какие-то сигналы, детский голос несколько раз сказал "прием". На одном из каналов среди шорохов послышалась тихая песня. Он чувствовал, как Олеся за его плечом расплывается глупой, счастливой улыбкой.

-- А бу-ум, ба, кэн-ю-хир-май-хартбит ин дыс ворлд? // (А бу-ум -- ба), ду-ю-но-дат бехайнд-оф-дыз-вордс... .// lays the desert....

Никакого отсвета города или дачного поселка не было видно, никаких красных огней вышки сотовой связи не было за болотами. В снежном небе была только непроглядная тьма.

Он поднялся на самый верх пологого склона и запустил несколько ракет. Лишь небольшая область местности осветилась ракетой как каким-то странным небесным явлением -- склон холма, неровный дымный след в небе, слой чуть заметного тумана. По земле побежала редкая бесшумная сетка теней, потом ракета превратилась в красный огарок и исчезла, и с ней исчез этот малый, обозримый, как макет местности, шероховатый ландшафт. От выстрелов пахло серным дымом, как в детстве на Новый год. Резкий сиреневый свет фонарика изредка пересекали снежинки, и когда он сужал луч, они вспыхивали белым и фиолетовым светом.

4.

Они разожгли костер и теперь сидели на сухих ветках и пили из крышки термоса Олесин шиповниковый чай. Вероятно, было заполночь. У них было сколько угодно времени, и ничего не было понятно. В отдалении в отсвете костра обозначался лес.

-- Все-таки где мы находимся?

Он снова достал телефон.

-- Здесь мы оставили машину, вот здесь мы сейчас. Мы прошли около пятнадцати километров, по прямой это километров десять. Поселок должен быть где-то рядом. Должна быть видна сотовая вышка. Должна быть связь.

-- Еще нет и десяти! Я думала, уже середина ночи. Сотовую вышку захватили белые, нет, багровые. На остановке расклеили декреты, провозглашают, что прежнее прошло. Нет, пока мы тут ходим, прошло пару десятков каких-то новых лет, совсем других, каких-то других цветов. В их ряду несколько смежных оттенков, они светятся, как виноградины, а с краю пара более мутных. Что-то происходит. На самом деле. Не только именно сейчас, а постоянно. Надо будет присмотреться к реальности заново -- когда мы до нее доберемся. Впрочем, не важно. Дело не в окружающем мире, я думаю. Мы тоже меняемся, для нас это важнее.

-- Пойдем дальше? Если отклоняться направо, рано или поздно мы выйдем на дорогу к поселку. Но поскольку она огибает здесь широкий крюк, сам поселок должен быть гораздо ближе. Все-таки странно, что нет никаких отсветов и огней.

-- Пойдем. Запомни этот миг. Этот мир. И этот шиповник. Тем более, что он уже заканчивается.

Так они оказались, как, наверно, и хотели, в некоторой нулевой точке полной неопределенности и темноты, и ничего не проявилось в темноте, ничего не выступило нового, не вышло из леса, но именно это и было ново, и это новое было хорошо. Черная шероховатая вселенная, замедляя свое вращение, остановилась вокруг них на какой-то очень короткий момент, и не успели они поднять глаза, вслушаться и осмотреться, как она снова двинулась, сначала медленно, потом все набирая скорость, в каком-то другом, неопредленном и неясном направлении, так же незримо, плавно и стремительно, как прежде. Обменяться словами об этом было почти невозможно, впечатление почти отсутствовало и только, может быть, напоминало и подтверждало то, что в глубине души они знали и так: вне зависимости от любых условий, в самой глубине, по самому большому счету -- все хорошо.

Олеся знала, что их ждут, и, может быть, вышли навстречу. Надо было идти, надо было подавать сигналы, отмечать свое местоположение; "стать крестиком на ткани" -- подумала она. Он же думал: "и страшным, страшным креном, // к другим каким нибудь // неведомым вселенным // повернут Млечный путь", и получалось, что они думают об одном и том же.

Огней все не было, и рация еще не доставала до поселка. Он снова вытащил свою ракетницу. Грохнуло, из широкого дула вылетел сноп искр, и ракета снова начала свое движение над склоном холма, а по земле снова начал свое бесшумное движение ее свет. На границе освещенной области терялись деревья и кусты. Скоро свет погас, но оба они все всматривались во тьму в направлении поселка. И тут вдали, немного в стороне, они увидели другую ракету. Она поднялась над горизонтом, белая и тихая, как звезда в тумане, и в далекой области ее света на какое-то время появились: неровная темная линия дальнего леса, какой-то шест, тополя и очертания крыш.

5.

В тесной прихожей была незнакомая загородная чистота.

-- Где же вы бросили машину?

-- Ну, где-то там. Смех. Улыбки из темноты. Босые ноги хозяйки на "теплом полу" и шерстяные носочки Олеси.

-- Пришлось ехать с ракетницей за холмы, чтобы не пугать соседей. А почему вы не отвечали на пятом канале? На втором? И Татьяна не спит?