Людям нужна была надежда, и департамент дал ее им. Чтобы держать миллиардные трущобы под контролем, и не допустить возмущения и мятежей, нужна была легенда о лучших временах, которые вот-вот наступят. Двадцать лет мы морочили людей, якобы инвестируя в программы расселения на других планетах. Зед 2 была объявлена такой планетой. Одиннадцать человек было принесено в жертву этой легенде. Люди Даксфорда целый год следили за перемещением корабля, смотрели прямые выходы на связь и отчеты о полете. Вера стала их любимицей – улыбчивая и энергичная, она всегда нравилась людям. Миссия сделала ее звездой. И когда она последняя умирала в капсуле, все с ужасом смотрели ее выходы в эфир, прощаясь не только с Верой, но и надеждой на лучшее будущее. Одиннадцать человек были объявлены героями и награждены посмертно. Светлов и его группа ученых, были казнены за саботаж и ложные сведения о Зед 2. Нужно было найти виноватых и их назначили преступниками. Хотя Светлов всегда утверждал, что планета непригодна для жизни. Спектакль удался на славу, а правительство выиграло еще двадцать лет бездействия и новое поколение послушных избирателей.

Мы остановились перед дверью квартиры.

– Вы уверены? – спросил специалист из Биолайфа.

– Да, мне не хотелось бы ее видеть.

Он достал блок управления для дистанционного контроля биосов. Через минуту все было сделано. Им даже не понадобилось открывать дверь.

– Пройдите куда-нибудь, пока мы будем забирать ее, – посоветовал парень.

– Подождите, – остановил я их.

Я передумал, мне вдруг захотелось простится с Верой и я попросил пару минут. Она стояла у панорамного окна, глаза ее были закрыты, но по ее склоненной немного вперед позе, я понял что минуту назад она смотрела вниз, где под смогом прятались нижние уровни города. Я дотронулся до ее лица. Циркуляция прекратилась, Вера уже остывала, уходила шелковистость кожи, маска сковывала подвижное при жизни лицо. Я обнял холодеющее тело, с которым теперь прощался навсегда. Печально, что я не успел рассказать Вере о тех длинных днях и ночах, наполненных тоской по ней. Об отчаянии и боли, которые не давали мне жить и дышать свободно. О чувстве вины, которая в последнее время съедала меня по кускам, и которая я знал, никогда не даст мне стать счастливым человеком. Мне хотелось, чтобы она знала о том, как я сильно скучал по ней и никогда не переставал любить. Я хотел бы рассказать ей обо всем этом, но было слишком поздно…

– Мне очень жаль, Вера…Мне очень жаль. Прости.., – прошептал я ей в волосы.

Поцеловав отвердевшие губы, я вышел на терассу, в завесу ядовитого, густого воздуха, заполнившего все вокруг.

(Вика Осадченко)

– Я принёс тебе подарок.

Вынимаю из кармана носовой платок с пёстрыми цветами, отковыриваю ногтём бирку. Старая кукла глядит на меня круглыми глазами, спрятав ручки за спину.

– Бери, не оказывайся. Он стоит копейки, правда. А мне приятно.

Она вздыхает, признавая своё поражение. Протягивает руки.

– Спасибо…

Аккуратно складывает платок по диагонали, завязывает неловкими пальчиками на лысой голове. Волосы выпали давным-давно.

У Малики одна нога короче другой: своей она лишилась в незапамятные времена, а когда ожила, пристроила на её место ногу от другой куклы. У Малики круглые голубые глаза, нежнейшая улыбка и сложный характер. Одевается она в самые пёстрые тряпочки, какие только удаётся найти. Так что мой платок вполне гармонирует с её нарядом.

Малика живёт в том самом гараже, возле которого мы сейчас сидим. Выбирается наружу через подкоп в углу – в гараже, как ни крути, скучно. А тут всё-таки компания.

– Хороша, – цокает языком Окунь. – Тебе бы ещё на платье такой платок… Жень, купи ей, а?

– Нет уж, – топает ножкой кукла, – не смей! Мне ничего не надо!

Самостоятельная. И людям не верит совершенно. Ещё бы: любили, играли, называли принцессой, а потом отправили в гараж.

Мы с Марсиком смотрим на это меланхолично и занимаемся своими делами. Я его глажу, он лежит у меня на коленях и урчит. Малика, успокоившись, садится рядом с нами на бревно, болтает босыми ножками. Ночью в марте зябко, но холода она не чувствует. А я поёживаюсь.

– Хотите, свой новый рассказ почитаю? – предлагаю я, пытаясь нащупать под Марсиком карман и выудить оттуда телефон.

– Опять страшный? – хмурится Малика. – С убийствами?

– Ну так! – гордо отвечаю я, выводя текст на экран. – Дарк фентези, однако.

– Читай, – разрешает Окунь, принимая в воздухе горизонтальное положение. – Что мы, убийств не видели?

*

Познакомились мы зимой. Я разыскивал Марсика – этот серый уличный кот, исправно приходивший за едой утром и вечером, вдруг пропал. К ночи я забеспокоился и отправился обшаривать окрестные подвалы.

– Марсик, Марсик, – неубедительно взывал я в темноту. – Кыц-кыц-кыц!

– Здесь твой Марсик, – отозвался очередной подвал. – Лежит вон.

По ту сторону зарешёченного окна стояла кромешная тьма. Моя писательская фантазия поочерёдно нарисовала в ней образы вампира, клыкастого монстра и призрака невинно убиенного сантехника. Здравый смысл предпочёл остановиться на бомже.

В таких ситуациях мои герои мужественно расправляют плечи, нащупывают за поясом холодное или огнестрельное оружие и говорят короткими, решительными фразами. Я же судорожно шмыгнул носом – это, как ни странно, меня приободрило.

– Он умер? – осторожно поинтересовался я.

– Зачем сразу умер? Болеет. Похоже на пневмонию.

Я помянул про себя недобрым словом Марсиково нежелание ночевать в квартире. Догулялся, идиот…

– Мне бы его забрать. Полечить.

Изнутри подвала хмыкнуло.

– Ну тогда ты это, не пугайся. Сейчас вынесу. Ты бы лучше погулял пару минут, чтобы на меня не смотреть, а? Я кота прям тут положу, чес-слово.

– Неси, я не боюсь, – соврал я на удивление бодро. – Ты кто вообще?

– Сосед, – ухмыльнулась темнота.

Из-за решётки выплыло серое пятно – Марсик, окружённый мутноватой дымкой. Я моргнул и понял, что туман имеет антропоморфные очертания. Кота тащил на руках маленький полупрозрачный человечек. Лапы Марсика вяло болтались – похоже, что ему было совсем худо.

У меня одновременно отнялись и язык, и коленки. Поэтому я не убежал и даже не заорал. Просто стоял и смотрел, как человечек аккуратно просовывает Марсика сквозь решётку. Наверное, со стороны я выглядел очень мужественно.

Наконец человечек выбрался из подвала и протянул кота мне.

– Держи, чего застыл?

Я принял холодную тушку и сунул под куртку, придерживая обеими руками.

– Спасибо, – машинально сорвалось с языка, и мне сразу полегчало. Вот она, великая польза вежливости. – А как звать-то тебя, сосед?

Так мы и познакомились с Окунем, крышевым.

*

Окунь был из бывших наркоманов. Залез на крышу в поисках уединения и не рассчитал дозу. Тело нашли на пятые сутки. А сам Окунь так наверху и остался.

Поначалу он ещё мог спускаться погулять через люк с лесенкой в третьем подъезде. После того случая его, конечно, заперли, но крышевому замок не был преградой. До тех пор, пока управдом не устроил разнос каким-то техникам, тянувшим на крышу провода и позабывшим закрыть люк.

– Чтобы без моего ведома никто не смел тут ходить! – буйствовал управдом, приправляя свои слова крепким матом. Который, как известно, обладает мощным магическим эффектом. Как управдом сказал, так и вышло – больше Окуню через люк хода не было.

Года три он просидел наверху безвылазно, а на четвёртый к нему присоединилась рыжая кошка Марыська, отчаянно вопящая с перепугу. Окунь кинулся искать дорогу, по которой она пробралась, и обнаружил, что верхние ветки одного из деревьев, незаметно подросшего за эти годы, находятся в метре от крыши. На них, страстно завывая, покачивался чёрный кот, плотоядно глядящий на Марыську. Крышевой швырнул в него горстью гравия, взял кошку под мышку и прикинул расстояние для прыжка…