«Я посылаю тебе письмо от матушки и жены твоей и другое от меня графу Толю, который ехал в Варшаву и которого ты остановишь. Отдай это письмо и расскажи ему все подробности, объяснив и мои причины, и все что делается.

Пусть он при тебе останется, тебя позабавит, и ты же привези его с собой назад. Здесь все совершенно тихо, ни толков, ни слухов нет. Дай Бог, чтобы так и осталось до конца. Твой верный друг и брат Николай.

8 декабря в 9 часов вечера».10

Михаил Павлович посмотрел на дремавшего за столом генерала Толя и тихо позвал:

– Карл Федорович!

Граф глянул на стол, потом на него и с удивлением сказал:

– Не вижу ужина.

– Письмо вам от Николая Павловича, – улыбнулся Михаил, протягивая синий листок бумаги.

– Благодарю вас, – кивнул тот и принялся за чтение.

«Карл Федорович! – писал великий князь Николай. – Обстоятельства, в коих я нахожусь, не допустили меня лично объявить вам, что поездка ваша и предмет оной в Варшаве бесполезны.

Брат мой Михаил Павлович вам лично объяснит, а я прибавлю желание, чтобы вы при нем остались до возвращения его под предлогом ожидания Е. В. Г. Императора. Мне не нужно здесь упоминать ни об уважении, ни о дружбе, которую я всегда к вам имел. Николай.

С. Петербург. 8 декабря в 9 часов вечера».11

Граф Толь поднял голову от письма. Их взгляды с Михаилом Павловичем встретились.

Было утро 9 декабря 1825 года.

В ночь с 11 на 12 декабря в Зимнем дворце во внутренний караул заступила рота Московского полка под командой штабс-капитана Бестужева. Командир караульной команды, при сдаче дежурства, передал Михаилу Александровичу секретное предписание великого князя Николая Павловича, которое требовало – начиная с вечерней зари и до утреннего восхода он лично обязан приводить часовых к покоям его высочества. Бестужев, наслышанный от своих товарищей о причудах великого князя в его бытность командиром бригады, отшутился:

– Хоть к покоям, хоть в покои.

Во втором часу ночи, пройдя с часовым длинный коридор, освещенный одной лампой, он остановился перед дверьми спальни его высочества. Смена караула проводилась не первый год и ничего сложного не представляла. Все движения были отработаны: один часовой сходил с места, другой заступал на него.

В ночной тишине отчетливо звякнуло железо. Бестужев вздрогнул, сердито глянул на караульных. Дверь в спальню мгновенно приоткрылась, и в узком отверстии показалось бледное испуганное лицо великого князя.

– Что это значит? Что случилось? Кто тут? – спрашивал он дрожащим голосом.

– Караульный капитан, ваше высочество, – отвечал Бестужев.

– А, это ты, Бестужев! Что там такое?

– Ничего, ваше высочество, часовые при смене сцепились ружьями.

– И только? – он замялся в нерешительности, но тут же обрел уверенность. – Если что случится, то ты дай мне тотчас знать.12

Штабс-капитан Бестужев продолжил путь с караульным солдатом. Дождавшись, когда их шаги смолкнут, великий князь отошел от двери.

«У него было такое лицо, будто он приходил убить меня», – думал Николай Павлович, проходя к окну, выходящему на Дворцовую площадь.

Падал снег. Большие белые хлопья, резко выделяющиеся на фоне черной ночи, походили на бабочек. Они опускались и поднимались вверх, кружились хороводом, игриво покачивались и плавно разлетались в разные стороны.

Ему вдруг вспомнился Павловск. Он – маленький мальчик с сачком бегает по лужайке за бабочками. Рядом с ним сестры, младший брат Михаил. Светит теплое солнце. А бабочки белые, красные, желтые, словно дразня, играя с ним, садятся совсем рядом на травинки, раскачиваются и взметают ввысь.

Николай Павлович не заметил, как приблизился к окну на столько, что стал ощущать холод стекла. Вот одна из снежинок оказалась у самых глаз. Она взметнулась вверх и со всей силой ударилась о стекло. На том месте, куда она упала, образовалось мокрое пятно. Маленькая капелька воды медленно скатилась вниз.

«Отвратительно!» – возмутился он, понимая, что настроение теперь окончательно испорчено и ему будет не уснуть.

Под утро Николай Павлович попытался задремать, но почти сразу был разбужен флигель-адъютантом Адлербергом. Владимир Федорович доложил, из Таганрога прибыл полковник лейб-гвардии Измайловского полка Александр Александрович Фредерикс. Он привез пакет с секретным донесением. Донесение адресовано «императору». Было 5 часом 30 минут.13

«К матушке, к вдовствующей императрице», – подумал великий князь, но, взглянув на суровое лицо Владимира Федоровича, словно повинуясь внутреннему напряжению, какой-то неведомой ранее пружине, быстро оделся и твердой походкой прошел в кабинет, возле которого стоял навытяжку полковник.

Продолжая глядеть как завороженный на пакет с таинственной надписью «о самонужнейшем» от начальника главного штаба генерала Дибича и адресованный «в собственные руки императору», великий князь Николай спросил полковника Фредерикса:

– Вы знакомы с содержанием?

– Никак нет. Одно могу сказать, такой же пакет послан в Варшаву.

«В нем находятся сведения особой важности. Если не вскрою, то мы здесь не сможем принять меры, если надо что-то срочное исполнить», – думал Николай Павлович.

Во рту стало сухо от волнения. Он боялся, что сейчас не сможет вымолвить и слова. А говорить надо. Надо было объяснить стоящему рядом с ним полковнику, что независимо от того, есть ли здесь император или нет, он великий князь, родной брат усопшего Александра I обязан знать о содержании столь важного донесения.

«Пусть будет так», – мысленно приказал он себе и быстрым движением руки раскрыл пакет.

Первые строчки письма ошеломили. Генерал Дибич в сопроводительном письме сообщал о существующем на большом пространстве страны, разветвленном заговоре. Их участники находились в Петербурге, Москве, Бессарабии. Это были в большинстве военные люди, офицеры.

«Необходимо действовать, не теряя ни минуты, с полной властью, с опытом, решительностью, а у меня нет ни власти, ни права на оную», – с горечью думал он, лихорадочно ища выход из положения.

– Надо собрать военный совет, – попытался подсказать великому князю Фредерикс.

– Да-да, совет, – пробормотал Николай Павлович, мысленно перебирая, кого стоит пригласить для чтения документов.

«Матушка не должна знать ни в коем разе. От нее все это надо скрывать пока возможно будет, – быстро проговорил он сам себе. – Без Милорадовича не обойтись. Если его звать, то в противовес генерал-губернатору нужен будет князь Голицын. Он доверенное лицо умершего императора Александра I и начальник почтовой части».

Почувствовав чей-то взгляд, Николай Павлович обернулся. Возле дверей стоял флигель-адъютант Адлерберг.

– Пожалуйста, пригласите срочно петербургского военного генерал-губернатора Милорадовича и начальника почтовой части князя Голицына, – сказал он, чувствуя дрожь в голосе.

Написанные рукою генерал-адъютанта графа Чернышева приложения к письму Дибича заключали изложение обширного заговора, полученные через два источника. Это были показания юнкера Шервуда, служившего в Чугуевском военном поселении, и капитана Майбороды, служившего в 3-м пехотном корпусе. Заговор касался многих военных из Петербурга, и больше всего из Кавалергардского полка. Были списки офицеров служивших в Москве, в главной квартире 2-й армии, а так же в войсках 3-го корпуса.

Сообщалось, что за несколько дней до своей кончины покойный император повелел генералу Дибичу послать полковника лейб-гвардии Казачьего полка Николаева взять прапорщика Вадковского, за год до того времени выписанного из Кавалергардского полка. Был уведомлен генерал Витгенштейн о необходимости арестовать князя Волконского, командовавшего бригадой, и полковника Пестеля, командовавшего в этой бригаде Вятским полком.14