1.      Сначала ты всем нутром ощущаешь неповторимость, единственность, чудесность,

2.      Потом приходишь в удивление и думаешь, что что-то происходит с тобой не так,

3.      Потом появляется ощущение, что ты повторяешься в чем-то, даже думаешь, а не твоя ли в этом вина,

4.      Появляется мысль, что ходишь по какому-то замкнутому кругу,

5.      Чувствуешь, что бегаешь по кругу, как цирковая пони, и часто не по своей воле,

6.      Чувство повторений нарастает до раздражения,

7.      Повторения надоедают,

8.      Ощущение, что ходишь на опостылевшую тебе работу и думаешь, как бы от нее отказаться,

9.      Стараешься не заводить новых личных знакомств, возникающие в связи с этим проблемы решаешь без вкладывания в процесс ни души, ни мысли,

10.      Приходишь к уверенности, что это не твое и, оглядываясь назад, думаешь, сколько же сил и эмоций было зря затрачено на несуществующие эфемерные понятия «конфетно-букетных» периодов жизни.

11.      Снова и снова, но уже только в силу внутренних физиологических потребностей, вступаешь… Нет, не в одну и ту же реку, – в одну реку дважды вступить невозможно, – а одно и то же … болото. Но уже осознанно и целеустремленно. Но уже без размазни, слюней и иллюзий. Механически протягивая цветы, фрукты, конфеты, натужно улыбаясь, – и мгновенно забывая в череде других событий.

Рождение детей, внуков, правнуков…Их рост, становление, «отпочкование» от родителей в собственную жизнь, уход в другие «параллельные или перпендикулярные вселенные», их любовь издали или неудовольствие рядом. В определенной мере включается та же описанная выше спираль, «воронка отношений» – только пунктов разное количество, да выражения для описания разной крепости.

Дружба тоже приходит и уходит. Кто-то уходит в результате смерти (по возрасту или героической) или предательства, или разочарования, или особых обстоятельств, или просто ухода в другое направление, или… Этих «или» столько же, сколько представителей твоего окружения. И даже больше.

И возникает убеждение, что мы живем в мире, где улыбка не значит хорошее отношение к тебе. Где поцелуи совсем не значат чувства. Где признания не значат любовь. Где каждый одинок и никто не старается это беспричинно изменить. Где слова теряют смысл, потому что кругом тебя ложь…

Потому нет смысла к кому-то привязываться. Нерентабельно тратить на кого-то все свои силы. Не нужно потому помнить, вспоминать ничего, что касается конкретных людей.

Потому не надо развешивать в опустевшей рубке портреты своих детей, жен, друзей, врагов.

Только долгий длинный путь сквозь столетия и тысячелетия в полном одиночестве, в неизвестности, далеко от транспортных, временных и патрульных путей… Или просто стояние на одном месте. Зато есть бесконечно много времени обо всем подумать, все переосмыслить.

Великий Космос! Дай мне силы!

1998.

– Толик! Ну, Толик! Да проснись же! Толик!

– Аа-а-а… – Волков зевал так громко, что заглушал крик из браслета. Вчера был трудный день, – устал сильно. А теперь этот «раненый орангутанг» кричит что-то там. – Не кричи в ухо, а то сапогом в тебя кину!… – только и смог он ответить от разрывающей рот зевоты.

– Толик! У меня дочь родилась! Я стал папой!

– Проздравляю с днём варенья… Тьфу, блин, ну, т.е. поздравляю. А какого пола? Мальчик или девочка? – м-да, я еще точно не проснулся.

– Ты головой подумал? Дочь какого пола бывает? – сквозь хохот еле смог выговорить счастливый папаша.

– И фамилию её уже тоже сказали? Или потом скажут?

– Ха-ха-ха! – Валик уже не мог даже говорить от хохота, от счастья, от восторга. Он только булькал хохотом в разговорник и не мог остановиться.

– А ты днем или утром не мог позвонить? Чего ты так кричишь среди ночи, если даже фамилию еще не знаешь? Может это не твоя дочь?

– Да иди ты в горы! Тоже мне, знаток деток! Я и звоню к тебе днем, – это у нас ночь. А ты, наверно, опять все шторы и жалюзи в своей комнате закрыл, от света спрятался?

Да, похоже, что сквозь запертые ставни слабо пробивались довольно интенсивные личики света. Но для этого надо было хотя бы открыть глаза. Значит, я ставни просто и не открывал вчера, когда завалился спать с дороги. Да, уж, иностранцу трудно объяснить необходимость наличия ставен…

– Валёк! Я не знаю, что там на дворе. Ты уж извини, – я, кажется, начинал приходить в себя ото сна. – Я…

– Да понял я, понял, что ты спал еще. И что устал, и что… Словом, ты проснулся уже? Просыпайся, Волчара ленивый! Хватит спать!

– Да, кажется, проснулся. Передавай мои поздравления Авроре. Когда можно вас по вашим законам навестить и дитя посмотреть? А то я как-то не удосужился такие мелочи узнать, что там по вашим поверьям и брачным законам положено.

– Да приезжай хоть сегодня!…

– Не, я сегодня умываться не хочу, поэтому сегодня не приеду, – уже сознательно пошутил я. И выслушал очередную порцию хохота. Конечно, если я прямо сейчас выйду из дома, то это не факт, что я доеду хотя бы за 2-3 суток. Никто же еще не просчитывал ни попутный транспорт, ни транспортные потоки и перекрестное время отправления. И наличие свободных билетов… Ладно, разберемся. Если понадобится, я и на хвосте или фюзеляже долечу. Шутка…

– Толик. Словом, как только со своими «горячими» делами развяжешься, приезжай. Мы с женой будем тебе очень рады.

– И чего это я в тебя такой влюбленный? – сказал я в трубку перед окончанием разговора, чем вызвал очередной приступ смеха с той стороны. Он же не знает нашего любимого киношного героя Попандопуло. Да, понятно, ему теперь можно и палец показать, – и он будет смеяться.

Были такие случаи в моей жизни, особенно в детстве. «Смех без причины, – признак дурачины. Ты ему хоть палец покажи, и он будет смеяться», – эту фразу нам с братом родители сказали давно, и запомнили мы ее надолго. Особенно когда мы с братом от чего-нибудь начинали много и долго смеяться. Часто вместе с родителями. Потом мама и папа уже переставали смеяться, а мы, дети, продолжали. Папа и мама, глядя на нас, опять начинали смеяться. И если мы в тот момент ослабляли смех, то мама или папа показывали нам просто указательный палец (в открытую или типа исподтишка), и наш с братом хохот возобновлялся.

Я его вполне понимаю. Они с Авророй всегда ждали и надеялись, что у них будет ребенок. Много прошло времени после свадьбы, а беременности всё не было и не было. Они всем говорили что-то о тяжелой политической и экономической ситуации, о частых переездах и что-то еще. Только я знал, что у них просто не получалось, – не удавалось Авроре забеременеть. Что этому была за причина, – не помню уже. Толи воспаление, толи что-то еще. И лечилась, и к ведуньям ходила, экстрасенсам. Такого добра хватает в любой стране.

А вот потом как-то моментально притихли эти разговоры, перестала Аврора плакаться на эту тему, и как-то грусть ее вселенская перестала быть заметна на личике. Отнекивалась и смущалась на комплименты, – типа «похорошела»… Если бы мы чаще виделись живьем, то мог бы и увидеть ее беременность, – и тогда ранняя (хм, ранняя, за полдень перевалило!) побудка мне была бы понятнее, чем вот так. Да и Валек последние месяцы не звал меня уже так активно в гости для обмывания то его новой машины, то еще какой-то мелочи, типа охоты. Я только теперь, рассуждая, лежа в кровати, стал вспоминать свои незамеченные прошлые ощущения. Ну да ладно, я рад за ребят, они этого очень-очень хотели. Дай им Бог здоровья и счастья.

2001.

Дочку они назвали Кристиной. Наверно не стоит говорить о том, что на крестинах они представили меня как самого дорогого гостя, а я и не предполагал, выезжая к ним на празднование рождения дочери, что они назначат меня крестным папой. Ну, да, ну, да. Они вручили мне малышку и сказали, чтобы я придумал ей имя, а я пошутил: «Это что же, крестины?» – «Аврора! – радостно завопил Валентин, – Кристина! Он назвал ее Кристиной!»