Вайолет творила такие мерзкие, такие несвойственные ей вещи, что ее разум отказывался воспринимать эту реальность. Все будто было не фильмом ужасов даже, но сном – плохим, очень плохим, кошмарным сном, из которого не выбраться. Ее мозг словно ставил заслонку, абстрагировался, дабы не нанести непоправимого ущерба для психики девушки.
Весь страх и отчаяние, вся боль, что копилась в ней все это время, вся усталость за прошедший год и, наоборот, перенасыщение последним месяцем сейчас вымывалось со слезами. Вайолет захлебывалась, уже перестав различать очертания мебели за водной пеленой, лишь чувствуя жар собственных голых коленок, да тепло в груди от бурбона.
При этом она была странно трезва. То ли Джеймса заслуга, то ли выпивка настолько качественная, однако Вайолет не чувствовала никакого эффекта кроме теплой гортани и приятного бархатного разлива в собственных венах.
Горячий душ – вот что сейчас нужно. Ванная всегда спасала. Непроизвольно всхлипывая, утираясь кистью руки, плохо соображая, Вайолет выкручивала скрипучие краны; зашипели потоки, всегда так странно пахнувшие застоялой водой. Пока крохотную ванную комнату наполняли клубы пара, Вайолет, с грохотом опустив на раковину бутылку, присела на керамический край, все еще продолжая всхлипывать и часто – от истерики - шмыгать носом. Слезы скатывались крупными горячими бусинами.
Она одна. Одна в этом закрытом мирке, и никто, казалось, не может ей помочь теперь. Все это ее вина, все ошибки - лишь ее ложный выбор.
Здесь все было по-другому. Здесь не действовали ни законы физики, ни биологии, ни здравого смысла. Другая реальность, в которой Вайолет тоже преследовала тень прошлого, от которой было невозможно избавиться и по эту сторону здравого смысла. Кит Уокер. Имя так ласкало слух у нее в голове, но так резало ухо в аудиториях университета.
Как могла безобидная влюбленность в молодого человека перерасти в пытки и жажду мести? Как это возможно? Вайолет было мерзко от самой себя. Она не понимала.
И вот она сидит на краю ванной, думая о своем возможном сумасшествии. Сам собой всплыл образ Эстер Гринвуд, и так легко нашелся ответ на вопрос «Что же делать дальше?». Стоило лишь спросить себя, а что бы сделала в такой ситуации Сильвия Плат?
Все еще часто хлюпая носом, Вайолет потянулась к ящику под раковиной, достав коробочку лезвий, что бережно были перенесены сюда из сорок первого номера того противного постояльца – просто так, не столько ради забавы, сколько на всякий случай. Влага на глазах мешала ясному обзору. Девушка часто моргала, отчего слипались ресницы. Ранка от сигареты Джеймса зажила, и ей вновь хотелось почувствовать боль, хоть что-нибудь, что бы опять напомнило ей, что она живой человек. Что она все еще - она. Эстер Сильвии роняла лезвие себе на ногу – чем Вайолет отличалась сейчас от любимой героини?
Уже год, как она не делала этого. Прошел целый год с момента, когда в последний раз Вайолет брала в руки холодную сталь. Она прекратила, когда впервые встретила Кита.
Какой абсурд! Юноша, заставивший ее перестать калечить себя, и был тем, кто возродил в ней это желание!
«Эта любовь больна, - думала девушка, - значит, больна и я».
В ванной становилось трудно дышать. Влага поднималась, и завитки кружили перед глазами. Щеки начинали пылать от алкоголя. Вайолет вскрыла коробочку. Ее всегда интересовало, как эти малютки вставляются в мужскую бритву. Сталь нагрелась от прикосновений. Вайолет отогнула край конверсов. Ее волосы свисали прядями, касаясь кончиками перекладин комода под раковиной. Живот скрутило от страха и рыданий. И мутно Вайолет видела собственные ноги. Девушка сглотнула, коротко выдыхая от нехватки кислорода.
Она резко полоснула в самом низу голени, дернувшись от уколовшей боли. Чтобы вспомнить. Второй порез чуть выше – медленное ведение лезвия. Этот - чтобы почувствовать. Приятное покалывание, всегда успокаивающее, заставляющее ее хотеть спать, вновь напомнило о былых временах, когда девушка была счастливой в своем незнании сердечных страданий, когда она грустила, но грустила из-за одиночества, а не из-за разбитого сердца.
Мы никогда не ценим того, что у нас есть, не задумываемся, что дальше может быть намного хуже…
Ощущения растрогали ее еще больше. Вайолет вновь хватил приступ. Уронив на колено руку, сжимающую лезвие, она склонилась, сотрясаясь от рыданий. Кровь из порезов капнула на внутреннюю сторону конверсов, пропитав ткань. Ее боль была приятной, упоительно-ноющей. Не то, что боль мужчины в подвалах здания днем ранее. Вайолет страдала, но не так, как он. Виной его боли была девушка, причиной же ее собственных ран на сердце – юноша из соседнего номера. У каждого разная боль, но и разная причина: в отличие от Кита Вайолет осознавала сейчас принесенные страдания. Она должна ответить за них.
Секунду-другую она ни о чем не думала, ничего не делала, не двигалась. Лишь смотрела в одну точку абсолютно стеклянным взглядом, слушая, как льется вода, наблюдая за двумя темными полосками, казавшимися неприлично красивыми. Она надавила на одну ранку пальцем, размазывая кровь по коже, издав непроизвольный короткий стон от режущей боли. И такой приятной она была, что Вайолет возненавидела себя. Она хотела почувствовать, но это чувство вновь было неправильным.
Она вскочила в решительном порыве. От пара запотело стекло над раковиной. Вайолет очистила ребром жалкий кусочек, видя лишь часть себя от лица до ключиц. Она была жалкой. Она ненавидела себя. Она зашла слишком далеко, убегая от проблем. Сделав большой глоток из влажной бутылки, она поднесла лезвие к артерии на шее…
Прохладная мужская рука властно схватила ее за кисть. Вайолет взвизгнула от неожиданности, не предвидя, не заметив постороннего в своем номере. Эмоции смешивались – стыд, жалость, ненависть, обида, радость, – и Вайолет вновь расплакалась, из-за слез и пара успев заметить лишь темную макушку. Подкосились ноги. Ей нужно было присесть; слезы лились бесконтрольно.
- Отдай мне лезвие, - мягко звучал мужской голос. Она послушно и словно безучастно разжала пальчики, удерживаемая сильным мужчиной. Осознав, что она чуть не совершила, рыдания усилились. Поддерживаемая, будто кукла, Вайолет уткнулась в широкое плечо, сразу узнав запах – кожаная куртка.
Донован прижал ее к себе, успокаивающе поглаживая по голове, пока Вайолет плакала.
- Все будет хорошо, все будет хорошо, - повторял, успокаивая, тот, в ужасе рассматривая окровавленное лезвие.
***
Они сидели на ее постели в абсолютном молчании. Донован ждал подходящего момента. Будучи не привыкшим к подобным ситуациям, ему было крайне трудно понять, какими должны быть его дальнейшие действия. Но он знал, что не может ее сейчас оставить. Вайолет бездумно раскладывала по покрывалу крекеры, с причмокиванием посасывая один; соль щипала на языке. Это расслабляло.
Устав от позы, Донован вздохнул, разминая шею; захрустела кожаная куртка. Вайолет понимала, что молчание лишь усугубляет ситуацию.
- Как ты узнал, что я делала? – облизнула соль с губ та, продолжая разглядывать рассыпавшиеся крошки. – Как ты понял? – вопрос в ее голове звучал примерно так: «С тобой определенно что-то не так, но ты точно не призрак, поэтому как ты, черт побери, смог понять, что я хотела перерезать себе горло?!», просто такая постановка вопроса казалась неприличной.
Мужчина иронично усмехнулся, стараясь подавить эту эмоцию.
- У меня нюх на такие вещи, - и он слегка кивнул в сторону свежих порезов, бережно, но косо заклеенных детскими пластырями с комиксами.
Вайолет поджала уголок губ.
- Ты чувствуешь кровь? Вроде суперспособности? – криво усмехнулась та, бездумно дергая окровавленный, отклеившийся край одного пластыря. – Я относила в пентхауз графин для той блондинки, - Донован заметно дернулся. Вайолет продолжала: - с ней ты встречаешься? Она жена Джеймса, да? – волнение и страх тенью упали на красивое мужское лицо. Вайолет вновь усмехнулась. – Я не сужу, расслабься. Просто… - ее голос дрогнул. Девушка выронила крекер. Ее опухшее личико выражало крайнюю степень тревоги и усталости, красные глаза увлажнились, – … я творила такие… ужасные вещи… - на выдохе произнесла та, вновь заплакав, стараясь всеми силами подавить этот приступ.
