Вайолет не понимала и ненавидела себя за то, что чувства к Киту сосуществовали как две противоположенные стороны монетки: ненависть и тотальное обожание. Но, что самое отвратительное, Вайолет наслаждалась болью, которую юноша ей приносил. Возможно, именно поэтому она перестала обращать внимание на боль физическую.
Она сумасшедшая, не иначе. Ведь как тогда объяснить ее презрение к Киту, осознание того, что он не интересуется ею, но в то же время испытывать нечеловеческий страх потерять его. Что, если он возьмет академический отпуск? Что, если уйдет из университета, бросив всех, включая и ее? Она была в ужасе от размышлений подобного рода, и вот почему так страшилась возможного внезапного решения родителей переехать на другой конец страны или совершенно беспочвенного собственного отчисления. Боль, которую приносил Кит, была толчком к жизни, она заставляла Вайолет каждый день подниматься с постели, но в то же время и была ее погибелью…
Джеймс и Хейзел мертвы. Явно мертвы, ярче всего это выдает одежда и манера разговора. Да и потом не только как, но и что именно они говорят. «Раньше показы устраивали часто – новые картины Гарольда Ллойда, Чаплина» - вспоминала Вайолет слова Хейзел в день уборки в кинозале. Ну и кто так будет говорить в наше время?
Об остальных ей трудно было судить, хоть она и пыталась. Айрис выглядела как… как обычный человек, как среднестатистическая уставшая от жизни женщина, уже переставшая следить за собой, но и еще не достигшая возраста заказа места на кладбище. На Лиз и Донована думать было глупо, та часто выходила из отеля, иногда возвращаясь с салатами и буррито, да и мужчина постоянно сновал туда-сюда со своей спортивной сумкой. А Салли? Вайолет было неудобно спрашивать, к тому же что разговор как-то никогда не заходил так далеко. Но она была более чем уверена в положительном ответе, учитывая обстановку номера женщины, ее бесконечный треп о выдающихся артистах 90-х и полное отсутсвие представления о сегодняшнем дне.
Однажды Вайолет подслушала разговор Лиз и Айрис в небольшой комнатке напротив кухни:
- … ей нельзя здесь больше оставаться, если не Марч, так она сама себя погубит! – Лиз в ответ громко и нервно вздыхала.
- Сама подумай своей головой! Если мы попытаемся помешать планам Джеймса, какими бы они ни были, то ты догадываешься, что нас ждет? Если уж Салли досталось за непослушание в тот раз, то подумай, что он сделает с нами, живыми людьми!
- … она ребенок, она еще совсем ребенок… если не случится чуда, отель погубит ее…
***
Знаменательная дата в календаре подкралась незаметно. Двадцать седьмое июля – день рождения Кита.
Лиз поведала Вайолет о том, что Джеймс – страстный любитель тематических вечеринок. И для любимого племянника – во что Вайолет уже не верила, учитывая то, насколько далеким на самом деле было их родство – Джеймс всегда устраивал лучшие вечера.
- На этот раз тема «Ревущие двадцатые», - Лиз чувственно вздохнула, - тебе повезло.
Вайолет залилась улыбкой, перегибаясь через стойку регистрации.
- Итак, каков план на день? В чем заключается моя работа на сегодня?
Лиз подперла бок, прищурившись.
- А ты разве не знаешь? Джеймс дал тебе выходной. Ты свободна. Иди, наслаждайся молодостью, к семи приходи ко мне, я помогу с нарядом.
Мысль о том, что весь день ей будет нечем заняться, испугала. Как это выходной? Что он о себе возомнил? Что, если мертв, так все позволено? Работа спасала ее, помогала ни о чем не думать, помогала чувствовать, что Вайолет не бесполезна, что ей есть ради чего продолжать жить. Хотя бы это лето, хотя бы пока не начался учебный год…
- Ну уж дудки! – воскликнула та, мило надув щеки и выпустив воздух. – Не собираюсь я сидеть весь день без дела, и плевала я что там Джеймс сказал. Кто, если не я, будет убираться? – Вайолет так настойчиво смотрела на Лиз, что та сдалась. Она протянула ключ; звякнул брелок.
- Зал для приемов, - повела бровью Лиз, - дорогу ты знаешь.
Вайолет с дьявольски довольной улыбкой схватила ключ.
***
Работа и правда успокаивала ее. Словно бы привносила волну умиротворенности, когда мысли не занимали кровь и возмездие. Поэтому Вайолет и нравилось убираться. Да и ко всему прочему, всегда было приятно узнать что-то новое о так полюбившемся ей отеле. Ну и, пожалуй, еще один важный плюс – чувство удовлетворения, когда в самый разгар какого-то действа она осознавала, что это все благодаря ей, что она не просто гость и наблюдатель, но непосредственный и самый первый и главный участник.
Одна из дверей заскрипела, и эхо разнеслось по пустому помещению: как будто герой старого фильма ужасов зашел в обветшалый дом с привидениями. Символично, ничего не скажешь. Если в первое ее посещение в зале была кромешная тьма, то сейчас на противоположенной и боковой стенах горели синие неоновые буквы вывесок, гласившие «Я люблю тебя до смерти» и «Боль не приносит страданий». Совпадение ли? Вайолет неприятно передернуло. Даже если бы их и не требовалось бы снимать, она бы все равно это сделала.
Зал был действительно огромен. Пустое пространство создавало сквозняк. Лишь у одной из стен небрежно был оставлен, словно забыт, низкий прямоугольный кофейный столик с одним скучающим канделябром на поверхности. С потолка посередине свисала огромная хрустальная люстра, прозрачные подвески и бусы которой едва-едва тихо подрагивали, позвякивая. Вайолет с грохотом опустила на пол ведро и швабру и нащупала выключатель: помещение окутало приглушенным теплым светом. То же действие было проделано и с настенными светильниками. Вывески Вайолет отключила, стараясь лишний раз не читать столь жизненных надписей.
Теперь, не в потемках, Вайолет могла осмотреть масштабы своих владений на ближайшее время. Айрис говорила, что ничего сверхъестественного не требуется – «Кортез» и так родня самому Рузвельту. Но вот огромные, точно вата, куски пыли у плинтусов явно не вписываются в дух двадцатых. Вайолет вздохнула, собирая волосы в высокий пучок.
***
Лиз притащила магнитофон и CD-диск со странным - среди прочих джазовых композиций - обилием разных версий «Puttin’ On The Ritz». Вайолет и не возражала. Под такую музыку готовить зал для вечеринки в стиле «большая часть фильмов Вуди Аллена» одно удовольствие. Снятые неоновые вывески скромно ждали своей участи у выхода. Хейзел ушла сменить воду в ведре, и девушка двигалась со шваброй по залу одна, едва заметно покачивая головой в такт музыке. Как ее всегда и учили – от конца к выходу, чтобы грязь собиралась равномерно и не размазывалась по уже вымытому. Музыка резко прервалась, Вайолет возмущенно развернулась.
- Трудно поверить, что девушка твоего возраста действительно получает удовольствие от работы такого рода, - пропел Джеймс. – Я же ведь дал тебе выходной, мисс Хейзел со всем бы справилась.
Вайолет подавила улыбку, облизнувшись, опираясь на ручку швабры.
- Мне нравится здесь работать, не хочу отлынивать.
Как всегда, Джеймс выглядел шикарно: темный, в едва видимую полоску костюм с иголочки, атласный красный платок, заправленный под белоснежную рубашку, белая гвоздика в кармашке да начищенные до зеркального блеска туфли – мисс Эверс действительно знает свое дело.
Джеймс, поведя головой, улыбнулся, повторив за Вайолет и облизнув нижнюю губу, будто насмехаясь.
- Что же, почитательница двадцатых, полагаю, и на самом торжестве ты произведешь фурор? – и, усмехнувшись, продолжил, видя недоуменное лицо девушки. – Приношу извинения, я подслушал ваш с Лиз разговор. Она и правда знает толк в нарядах двадцатого века. Но знакома ли мисс Хармон с танцем чарльстон?
Вайолет помотала головой.
- Знать о нем, конечно, знаю, но танцевать не пробовала.
Джеймс, слегка разведя губы в полуулыбке, изящным движением руки нажал на кнопку магнитофона. Вайолет и спрашивать не стала, при каких обстоятельствах он научился пользоваться техникой. Свою версию «Puttin’ On The Pitz» запела Джуди Гарленд.
