Она проглотила вставший в горле комок.

— Поезжай домой и будь добр к Джемме. Сделай всё, чтобы она и ребенок были здоровы. Готовься к службе в морской пехоте. И когда этот день наступит, и если я все еще буду частью твоего плана, дай мне знать.

— Гризельда, ты и есть мой план.

— Я… Я знаю, — проговорила она, отстранившись назад, чтобы заглянуть в любимые серые глаза. — Но, пожалуйста. Пока ты будешь с ней, не пиши мне.

— Черт возьми, Гриз, у меня нет никакого ж-желания быть с н-ней.

Она ничего не ответила, только смотрела на него своими глазами, умоляя понять.

— Хорошо, — наконец уступил он, по лицу скользнула тень обиды. — Прекрасно. Своё первое письмо я напишу в автобусе, следующем в лагерь новобранцев.

«И если я получу это письмо, — подумала она. — То пойму, что наше путешествие в вечность действительно началось»

Сидя на роскошной мягкой кровати в своей новой спальне, она взяла телефон и открыла СМС-ку, полученную от него неделю назад, и попыталась представить, где он сейчас и чем занимается. Ей стало интересно, а думает ли он о ней так же часто, как она о нем, и отчаянно захотелось, чтоб скорей наступил тот день, когда ей на телефон придет сообщение о том, что он едет в лагерь новобранцев и она по-прежнему живёт в его сердце.

Коснувшись кончиками пальцев слов, которые она прочла уже сто раз, Гризельда услышала его голос:

«Безумно по тебе скучаю. Буду любить тебя вечно»

«О, Боже, пожалуйста, — подумала она и откинулась на кровать, почувствовав на своем теле фантомные прикосновения его пальцев и вспомнив, как его теплое дыхание ласкало кожу ее шеи. — Пожалуйста, пусть так и будет».

***

Холден до сих пор не сказал Джемме о своем зачислении в армию.

«Ну, — заключил он. — Сложно сказать что-то тому, кого практически не видишь».

Он старался как можно меньше времени проводить в своей квартире, уходил на работу ни свет ни заря и после возвращения из Балтимора, отказался от выпивки в пользу тренировок. Каждый вечер он посещал маленький обшарпанный боксерский зал рядом с Норберт Роуд и, отказываясь выходить на ринг и драться, неустанно работал над своим телом. Он делал это отчасти, потому что сразу из MEPS, куда должен был поехать в августе на присягу и медкомиссию, хотел отправиться в лагерь новобранцев, и знал, что его просьбу удовлетворят только в том случае, если он будет в превосходной физической форме. А ещё потому, что желание связаться с Гризельдой было таким сильным и непреодолимым, что лучше всего, если к концу дня он будет падать с ног от усталости и проваливаться в сон еще до того, как голова коснётся подушки, не в состоянии ни о чем думать.

Прошло уже четыре недели с тех пор, как он долго и нежно поцеловал ее, прежде чем покинуть ее больничную палату и отправиться в Балтимор на встречу с лейтенантом Джонсом. Пока они прощались, она старалась не плакать, но не сдержала слёз, и он тоже был чертовски близок к этому.

— Меня злит, что мы всё еще не можем быть вместе, — прошептала она сквозь слезы, обхватив его руками за шею.

— М-мы уже так долго этого ждали, — сказал он ей на ухо, хриплым, взволнованным голосом. Расставаться с ней всегда будет чертовски тяжело.

— Кажется, мы за всё заплатили сполна. Кажется, мы заслужили право быть вместе.

— Мы будем. Скоро, Гриз. Мы выберемся.

Он старался быть с ней нежным и осторожным, чтобы, обнимая, не задеть еще не зажившие ребра. Он знал, что это невозможно, но как же ему хотелось в последний раз почувствовать её, обнажённую, податливую и изнывающую от желания, под его крепким, требовательным телом. Он никогда не переставал ее желать. Только не сейчас. Не сейчас, когда его накрыло волной воспоминаний, которые, казались ему настолько реальными, что он завелся и вспотел.

— У тебя последняя возможность, ангел. Не хочешь передумать на счет того, чтобы не писать друг другу до августа? — шепнул он ей в шею.

Ему стало плохо от мысли не общаться с ней целых семь или восемь недель. Он понимал, почему она не хотела слышать от него никаких вестей. А хотелось бы ему получать от нее новости, если бы она была беременна от другого и жила вместе с ним в тесной квартире с одной спальней? Он понимал, почему это ее задевало, и злился от того, что что-то в его жизни ранит женщину, которую он любит. Его единственной целью было сделать ее счастливой. Сделав над собой усилие и сосредоточившись на своем грандиозном плане, включающем в себя вечное счастье с Гризельдой, он почувствовал, как она отрицательно качает головой.

— Нет, Холден. Я буду безумно по тебе скучать, но думаю, что так лучше.

«Лучше? Лучше всего было бы оставаться на связи в течение этих томительных ближайших двух месяцев. Проклятие. Она что, этого не видит?»

— Ты мне не доверяешь? Н-не знаешь, как сильно я тебя люблю? Неважно, что Джемма спит в моей кровати — я все равно буду на диване. Я и пальцем не притронусь ни к кому, кроме тебя.

Она заглянула ему в глаза, умоляя его понять, затем отвела взгляд.

— Ладно, — мягко сказал он, обхватив ладонями ее лицо и нежно целуя в губы. — Я пришлю тебе сообщение, когда поеду в лагерь новобранцев.

— А затем сразу письмо, — быстро добавила она.

— Обещаю, — сказал он, все настойчивее целуя ее. Утреннее солнце залило больничную палату, напомнив ему о том, что пора уходить.

Он не знал, как ему удалось уйти. И в тот же день он нарушил данное обещание и отправил ей СМС из Балтимора, поскольку посчитал, что, фактически, еще не вернулся домой к Джемме. Но с тех пор он уважал ее решение.

Холден пробил 198, 199, 200 ударов по боксерской груше, затем опустил кулаки и отошел к скамейке, на которой стояла его бутылка с водой.

— Как дела у Джеммы? — спросил Клинтон, обходя скамью, чтобы сесть рядом с Холденом. Клинтон часто ходил с ним в зал после работы, и хотя они редко тренировались вместе, Холден был благодарен ему за компанию.

Он повернулся к своему другу и вытер со лба пот.

— Думаю, тебе лучше знать.

— Что ты имеешь в виду? — просил Клинтон, и в его голосе мелькнули резкие нотки.

— То, что ты ей ближе. Вы с ней переписываетесь чаще, чем мы разговариваем.

— Тебя это беспокоит?

— Нисколько, — ответил Холден. — Ты присутствовал в ее жизни гораздо дольше меня.

— Пойдешь с ней на УЗИ на следующей неделе?

— Да, — сказал Холден, глубоко вздохнув.

Прошлым вечером на кухонном столе, где он обычно оставлял ей деньги, Холден обнаружил записку от Джеммы. В понедельник утром она собиралась на ультразвуковое обследование и предлагала ему пойти вместе с ней. Она была уже на двадцатой неделе. Холден специально порылся в интернете и с замиранием сердца обнаружил, что если ребенок находится в правильном положении, они смогут узнать мальчик это или девочка. Его сын или дочь. Он не мог дождаться, когда впервые увидит его или ее.

Но самым печальным оказалось то, что единственным человеком, которому Холден хотел позвонить, прочитав записку от Джеммы, была Гризельда. Ему хотелось поговорить с ней, поделиться своими надеждами на то, что ребенок окажется здоров, и обсудить возможные имена. Осознавала это Джемма или нет, но они с ней давно миновали этап примирения. На данном этапе им пришлось стать двумя частями одной команды, и Холден делал всё от него зависящее. Он оплачивал ее счета, пока она вынашивает его ребенка. Он выполнил ее требование и на это время прекратил всякое общение с Гризельдой. Он держался от нее подальше, а после того, как тем утром она приготовила ему завтрак, а он ушел, она тоже стала его избегать. Такое положение вещей мало напоминало идеальный сценарий появления на свет ребенка, но было на удивление терпимым, особенно с тех пор, как он узнал, что скоро уедет.

— Ей не терпится узнать мальчик это или девочка, — сказал Клинтон.

— Куда ты клонишь? — спросил Холден, неожиданно ощутив лёгкое раздражение, словно Клинтон пытался его пристыдить и заставить испытать к Джемме что-то большее, чем то, что он испытывал на самом деле.