– Лучше почините камеру на углу супермаркета, тогда никого и допрашивать было бы не нужно. – Коп остановился на полпути к двери.

– Камера в полном порядке, парень, и мы просмотрели запись от начала и до конца в то время, когда, якобы, на тебя там напали.

– Что это значит: якобы?

– Потому что на ней ничего не записано.

– Естественно, ведь она не работала. Уж поверьте, я в состоянии отличить работающую камеру от мертвой.

– Хорошо сказано, только смею утверждать – она работала и не прекращала съемку ни на минуту. Специалисты проверили на эффект монтажа или подмены – пленка настоящая.

– Постойте, вы хотите сказать, что на ней ничего не записано, – заволновался парень.

– Записано – пустая стоянка, пьяница, проходящий примерно за полчаса до нападения и все, – коп потер виски. – Тебе стоит хорошенько подумать Луис, ты ведь не один.

Вайлет отчетливо слышала весь разговор, и не потому, что прислушивалась. Каждое, сказанное ими слово, раздавалось прямо в голове, будто она стояла рядом, а не находилась на первом этаже огромного особняка.

– Птицы… – что-то прошло мимо. Фантомная нить выскальзывала из рук. – Птицы, – прошептала она, остановив взгляд на старой открытке на подлокотнике кресла с изображением фрески Караваджо, где позади грозного ангела подобно крыльям парят тысячи ворон.

– Птицы…

Она все время ждала, когда Луис расскажет о содержании разговора с полицейским. Но он делал вид, что вовсе не придает этому значение. Визитка перекочевала в глубокий карман его куртки. Неся ее в руках, она нащупала квадратный кусок картона даже через плотную ткань, убеждаясь, что он так и не выбросил визитку, и продолжает всюду таскать с собой.

Осталось три дня на то, чтобы убедить его уехать. После встречи с Маркусом многое станет понятно и возможно больше не будет возможности для этого разговора. Возможно, ей не хватит смелости. Возможно, правда окажется настолько ужасной, что она струсит, испугается остаться один на один с теми, кого так ненавидит.

Вайлет слышала чертыханья Луиса, пытающегося достать часы из-под камня, его хриплое прерывистое дыхание, и сердце сжалось от боли и страха потерять его.

«Ты должна идти одна, ты не должна больше тянуть его за собой. Ведь если бы тогда Джек не вернулся за тобой в подземный лабиринт, то сейчас был бы жив. Это ты, ты виновата»!

Руки сами собой сжались в кулаки. Она тоскливо бросила взгляд в сторону маяка, втянула холодный сырой воздух. Большие тяжелые волны разбивались о берег, обдавая мелкими брызгами. Луис склонился над валуном, пытаясь дотянуться до часов. Лицо покраснело, губы превратились в прямую линию. Над ним, с возмущением каркая, кружились несколько птиц.

Она накинула ему на плечи куртку и села рядом на песок, сложив по-турецки ноги.

– Прости… – прохрипел он. – Еще немного. Совсем. – И тут же рассмеялся, когда смог наконец-то дотянуться до часов. – Ну что, видали, чертовы ворюги!

Парень опустился рядом, тяжело дыша и отдуваясь, будто пробежал не одну милю.

– Никогда не думал, что буду чувствовать себя как старая развалина.

– Ты снова не надел куртку.

– Прости. Разозлился не на шутку, – он запустил камнем в одну из птиц, и тут же заскрипел зубами, когда острая боль пронзила грудь.

– Нужно вернуться домой, – взволнованно произнесла Вайлет, от которой не укрылась исказившая лицо гримаса боли.

– Нет, давай побудем здесь.

Они просто сидел, смотря на бушующие волны, слушая шум моря и крики птиц. Луис взял ее за руку, разомкнув сжатый кулачек. На ладошке остались глубокие следы ногтей.

– Мы справимся, ты слышишь, – прошептал он. – Справимся, обещаю.

Вайлет подняла на него глаза. Кожа моментально покрылась мурашками. Страх вернулся. Пустота и обреченность во взгляде пугали больше наставленного прямо на тебя ножа, а еще холодная решимость, прощание…

– Ви, ты же не… – слова застряли в горле. Он с трудом сглотнул появившийся в горле ком и прошептал:

– Спасибо за то, что ты есть. – Она грустно улыбнулась, и появившиеся на щеках ямочки вызвали бурю эмоций.

– Спасибо, что есть ты Луис.

«Мне просто показалось, померещилось» – внушал себе весь обратный путь Луис, подмечая ее бесконечные тоскливые взгляды в сторону маяка. «Это грусть, а еще тоска. Мне показалось».

16

Стрелки медленно ползли по циферблату. Мерное тиканье отзывалось пульсирующей болью в висках, мешая сосредоточиться на главном. Она еще раз проверила дорожную сумку, ничего ли не забыла, положила письмо рядом с микроволновкой и в последний раз окинула комнату взглядом. Слезы душили, и грудь давило от готовых сорваться рыданий. Но теперь не время, уже не время.

Прочитав то, что она написала, Луис возненавидит ее. Это то, чего она отчаянно хочет и то, чего боится больше всего. Бесконечные противоречия сводили с ума. Она не понимала: где кончается привязанность, дружба, благодарность и начинается нечто большее. Но ведь ее сердце уже не бьется, душа умерла вместе с Джеком, а боль и тоска давно убили надежду. Она не видит солнца, не чувствует аромата цветов, не различает краски. Она превратилась в робота, в фантома, в оболочку, живущую воспоминаниями, отсчитывающую дни до кровавого финала. Она уже не человек, только тень, мечтающая об избавлении и мести.

Вайлет прислушалась к тихому храпу, доносящемуся из спальни Луиса. Последний разговор так и не состоялся. Она не смогла заставить себя объявить о своем решении. Когда он прочтет письмо, она будет уже далеко, и чтобы он ни делал, как бы не старался – никогда не найдет ее.

– Это неправильно. Зачем я позволила зайти этому так далеко?

Она приоткрыла дверь и вышла из дома. Небо на горизонте начинало сереть, ветер стих. Стояла удивительная, для этого времени года, тишина. За ночь выпал первый снег, который к обеду, скорее всего, растает. Но сейчас он казался таким чистым, таким невесомым, словно пух, что захотелось погрузить руки в это покрывало, сжать в кулаки, услышать тихий хруст, почувствовать, как сквозь пальцы просачивается вода, и капли, падая на куртку, тут же превращаются в блестящие крошечные бусинки, похожие на слезинки снежной королевы.

Вайлет оглянулась на темные окна спальни, в последний раз окинув спящий дом.

– Я больше никогда сюда не вернусь, – прошептала она, поворачиваясь к «Спящим черепахам». – Бухта Джека. Самое прекрасное место.

Мотор форда тихо заурчал, когда она повернула ключ зажигания. Машина мягко тронулась вперед, оставляя позади особняк и блестящую, словно поверхность зеркала, водную гладь. У нее есть несколько часов до встречи с Маркусом, нужно успокоиться и привести мысли в порядок. Слез не было, только боль.

– Прости Луис! Прости, что бросаю тебя!

В последние дни он, будто что-то предчувствовал. Не оставлял ее одну на долгое время, а когда она ночью вставала за стаканом воды, то обнаруживала его спящим на диване в гостиной, вскакивающим от малейшего шороха. Он, сконфужено заикаясь, объяснял, пряча за диваном плед, что ему вдруг послышался какой-то шум, он решил побыть здесь немного, и даже не заметил, как задремал.

Как-то он спросил, не хочет ли она рассказать, о чем постоянно думает, поделиться тревогой, которая мучает, но Вайлет не смогла, глядя в честные доверчивые глаза сказать правду о том, что решила бросить его, дабы уберечь такой ценой. Решила, что он должен идти своим путем и не приносить себя в жертву ради нее. Не смогла, наперед зная ответ, разрушающий железной логикой тщательно возведенную цепь ее логических умозаключений. Знала, поэтому и бежала, словно трусиха, словно предательница, оставив в спешке нацарапанную карандашом записку, поэтому и прибегла к такому гнусному низкому поступку, подсыпав вечером снотворное в его кофе.

Через несколько часов без происшествий она добралась в Дармон, остановившись в небольшом придорожном отеле в южной части городка. До встречи оставалось еще два часа. Стоило отдохнуть, набраться сил, но волнение нарастало, и об отдыхе можно было только мечтать. Бросая нетерпеливые взгляды в окно, она продолжала думать о предстоящем разговоре с Маркусом, заставляя себя не вспоминать о Луисе.