Утешение Стремительная жизнь течёт И за собою нас влечёт; Так все мы движемся вперёд, Минует горе в свой черёд. В народе пробужденью быть, Свободе, возрожденью быть; Дурные минут времена, В умах освобожденью быть! Недолго заблужденью быть, Недолго наважденью быть. Науке восторжествовать, Разумному сужденью быть! Надейся же среди невзгод, И счастлив будет наш народ; Плодотворящий дождь пройдёт; В трудах вознагражденью быть! А кто вчерашним днём живёт, Тот мёртвым сном навек заснёт. Одному противнику прогресса Ты против волн не плавай – утонешь: Нил глубок. Не плюй ты против ветра – вернётся твой плевок. Отчаянным героем тебя не назовут, Не тявкай, ради бога, ты на слона, щенок! Когда на Гавриила направил лук Немврод, Стрела назад упала, хоть метким был стрелок. Евангелие тщились евреи отрицать, И вечные мученья за это дал им Бог. Страшись: для тех, кто портит и развращает нас, Местечко в преисподней Всевышний приберёг. Быть может, и обидны сравнения мои, Но ты примеры эти оспорить бы не мог. Сказать тебе «возвысься!» – пустая трата слов, Поскольку недоступен свинье высокий слог. Но, увлечён моею припевкой под гармонь, Теперь кадриль иную не спляшешь ли, дружок? Шурале I Есть аул вблизи Казани, по названию Кырлай. Даже куры в том Кырлае петь умеют… Дивный край! Хоть я родом не оттуда, но любовь к нему хранил, На земле его работал – сеял, жал и боронил. Он слывёт большим аулом? Нет, напротив, невелик, А река, народа гордость, – просто маленький родник. Эта сторона лесная вечно в памяти жива. Бархатистым одеялом расстилается трава. Там ни холода, ни зноя никогда не знал народ: В свой черёд подует ветер, в свой черёд и дождь пойдёт. От малины, земляники всё в лесу пестрым-пестро, Набираешь в миг единый ягод полное ведро. Часто на траве лежал я и глядел на небеса. Грозной ратью мне казались беспредельные леса. Точно воины, стояли сосны, липы и дубы, Под сосной – щавель и мята, под берёзою – грибы. Сколько синих, жёлтых, красных там цветов переплелось, И от них благоуханье в сладком воздухе лилось! Улетали, прилетали и садились мотыльки, Будто с ними в спор вступали и мирились лепестки. Птичий щебет, звонкий лепет раздавались в тишине И пронзительным весельем наполняли душу мне. Здесь и музыка, и танцы, и певцы, и циркачи, Здесь бульвары и театры, и борцы, и скрипачи! Этот лес благоуханный шире моря, выше туч, Словно войско Чингисхана, многошумен и могуч. И вставала предо мною слава дедовских имён, И жестокость, и насилье, и усобица племён. II
Летний лес изобразил я, не воспел ещё мой стих Нашу осень, нашу зиму и красавиц молодых, И веселье наших празднеств, и весенний Сабантуй… О мой стих, воспоминаньем ты мне душу не волнуй! Но постой, я замечтался… Вот бумага на столе… Я ведь рассказать собрался о проделках Шурале. Я сейчас начну, читатель, на меня ты не пеняй: Всякий разум я теряю, только вспомню я Кырлай. III Разумеется, что в этом удивительном лесу Встретишь волка и медведя, и коварную лису. Здесь охотникам нередко видеть белок привелось, То промчится серый заяц, то мелькнёт рогатый лось. Много здесь тропинок тайных и сокровищ, говорят. Много здесь зверей ужасных и чудовищ, говорят. Много сказок и поверий ходит по родной земле И о джиннах, и о пери [9], и о страшных шурале. Правда ль это? Бесконечен, словно небо, древний лес, И не меньше, чем на небе, может быть в лесу чудес. IV Об одном из них начну я повесть краткую свою, И – таков уж мой обычай – я стихами запою. Как-то в ночь, когда, сияя, в облаках луна скользит, Из аула за дровами в лес отправился джигит. На арбе доехал быстро, сразу взялся за топор, Тук да тук, деревья рубит, а кругом – дремучий бор. Как бывает часто летом, ночь была свежа, влажна. Оттого что птицы спали, нарастала тишина. Дровосек работой занят, знай стучит себе, стучит, На мгновение забылся очарованный джигит. Чу! Какой-то крик ужасный раздаётся вдалеке, И топор остановился в замахнувшейся руке. И застыл от изумленья наш проворный дровосек. Смотрит – и глазам не верит. Кто же это? Человек? Джинн, разбойник или призрак – этот скрюченный урод? До чего он безобразен, поневоле страх берёт! Нос изогнут наподобье рыболовного крючка, Руки, ноги – точно сучья, устрашат и смельчака. Злобно вспыхивают очи, в чёрных впадинах горят. Даже днём, не то что ночью, испугает этот взгляд. Он похож на человека, очень тонкий и нагой, Узкий лоб украшен рогом в палец наш величиной. У него же в пол-аршина пальцы на руках кривых – Десять пальцев безобразных, острых, длинных и прямых. |
