– Ну… Джек… я… в общем, вся съемочная группа. Прости.

– Но почему? Почему вишенка и почему на торте?

Я грозно напирала на него. Мне это было не по душе. Я понимала, что это шутка, но не приняла ее и обиделась. Раньше я думала, что это блажь одного Джека, и поэтому снисходительно прощала ему. А тут оказался целый заговор за моей спиной.

Дэвид почувствовал это и, пожав плечами, ласково улыбнулся мне.

– Потому что ты всем принесла успех: мне и Джеку – «Оскар», а еще мне – счастье. Правда это случилось раньше, когда ты после долгого препирательства согласилась изменить концовку сценария. Вот тогда Джек и сказал, что завершающая сцена будет вишенкой на торте. После этого и пошло, поехало.

Так или иначе, но это действительно было так. Критики особенно отмечали игру Дэвида в последней сцене. Я уставилась в экран и молчала. Дэвид почувствовал мое состояние и снова – в который раз при разговоре на эту тему – взвился.

– Я не могу понять, почему ты отмалчиваешься? Что не так, Крис? Ты можешь мне объяснить, что не так? Крис, ты меня слышишь?

Я кивнула головой, но не произнесла ни слова. А он продолжал кипятиться.

– Ты ни разу не высказала своего мнения о фильме. Посмотрела, вышла молча и улетела, даже не изволив появиться на награждении. И не хочешь говорить об этом все эти годы. Вот и сейчас надулась.

– Я не надулась.

– Нет, ты надулась.

– Я не надулась, – упрямо пробормотала я, мотнув головой.

– Я ведь вижу, я не слепой. Если тебе не понравился фильм, ты так и скажи: «Ваш фильм дрянь. Фуфло», – при этом он вскочил на ноги и стал бегать по комнате, а затем остановился и уставился в окно.

Я видела, что Дэвид начал злиться. Подойдя к нему, я легонько обняла его сзади, положила ладони ему на грудь и прижалась губами к теплому местечку между лопатками. От его запаха у меня закружилась голова. Когда я коснулась его, Дэвид резко втянул воздух и накрыл своими ладонями мои. Так мы и стояли несколько секунд. Дэвид по-прежнему был для меня моральным авторитетом, человеком с твердыми принципами, аж до чувства собственной непогрешимости. И тогда я наконец решилась рассказать ему, что чувствовала, когда посмотрела фильм.

– Во-первых, я не изволила, как ты сказал, прилететь на награждение по очевидной причине, и не тебе… меня в этом упрекать, – я дернула плечами и, с негодованием взглянув на него, отвернулась.

Дэвид нахмурился и тихо спросил, натягивая на себя футболку:

– Ты не появилась… Это из-за меня? Это я тебе испортил праздник? А ведь твой сценарий тоже номинировали на… Боже, Крис. Это только красная дорожка и фотографии для прессы, и все. Пожалуйста, не вали все на мою голову. Ты себе что-то вообразила, а затем говоришь, что я должен это знать. Мне и в голову это не пришло. Зачем ты это сделала? Зачем? Ты должна была там быть, просто обязана. Это твоя работа и твой, только твой успех. Весь мир должен был увидеть тебя, Крис. Это был и твой праздник… Если бы я только знал… Крис, я бы прилетел за тобой. Я тебя ждал… мы с Джеком тебя ждали.

Я не стала отвечать на его вопрос. Не могла же я ему сказать, что не посетила столь помпезное мероприятие только потому, что боялась не справиться со своими чувствами, когда увижу его вместе с женой. Мог бы и сам догадаться. Подчас мужчины бывают такими тупыми. Поэтому я только жалко пропищала:

– Ты не должен ни в чем себя винить. Ты здесь не при чем.

– Тогда кто при чем? – напирал Дэвид. – Ты только что сказала, что причина очевидная. Но я так и не понял, в чем она. Так в чем же причина, Крис?

Меня же он уже достал своим упрямством. Он что, действительно не понимает, почему я не прилетела на награждение, или он так притворяется, чтобы помучить меня? Так пусть узнает причину, решила я:

– Во мне причина, и только во мне, – я почти выкрикнула эти слова, но тут же поняла, что веду себя глупо, и мне стало стыдно.

Тихо, почти шепотом продолжила я, глядя в его глаза:

– Я не хотела там быть и видеть тебя рядом… Прости меня, Дэвид, но я боялась, что не смогу справиться с собой и подведу тебя. Я не хотела испортить тебе праздник. Как показало время, я поступила тогда разумно… Прости, что тебе пришлось выслушать это.

Дэвид поцеловал меня в голову и опустил глаза. Похоже, дошло, и, чтобы покончить с этим, я продолжила перечислять свои впечатления от нашего фильма:

– Во-вторых, ваш фильм чудо как хорош. Его смотришь не отрываясь, на одном дыхании. Все актеры играли замечательно, а ты… ты был прекрасен, – я почувствовала, что мои глаза наполняются слезами, и уже на одном дыхании произнесла: – «Оскар» по праву твой и Джека…

Мы оба молчали несколько секунд. Первым нарушил молчание Дэвид:

– Во-первых, не «ваш фильм», а наш фильм. И мой «Оскар» это твой «Оскар», потому что это тебя я просил простить меня. В той сцене я видел только тебя, Крис. Во-вторых, сейчас самое время, чтобы тебе сказать «но»… – процедил Дэвид.

Он снова стал злиться на меня. Что бы я ни сказала, все не так. Да что с ним сегодня?

– …но это не моя история, – не отдавая себе отчета, выпалила я.

– Не твоя? – Дэвид отшатнулся от меня. – Что ты имеешь в виду?

– Ты был так убедителен, так искренен в раскаянии Макса, что я почувствовала себя предательницей в этой истории. Но это не моя история.

Я упиралась, как упрямая ослица. Я всегда гордилась своим самообладанием, но сейчас не замечала, что по моим щекам потоком льются слезы. Дэвид застыл и во все глаза смотрел на меня. Он молчал, понимая, что мне нужно высказаться. А меня уже нельзя было остановить. Платину молчания прорвало, и слова лились из меня потоком. Сдерживая все эти годы свои эмоции, мне в тот момент стало жизненно необходимым рассказать Дэвиду правду.

– Понимаешь? Тогда я не могла ему простить. Для меня это было кошмаром, от которого я по сей день не могу окончательно избавиться. Он предал меня. Ты понимаешь, Дэвид? Макс меня предал и заставил пройти через весь тот кошмар. Это так больно видеть, как твой… с другой… Я не знаю, как у других, но когда я занимаюсь любовью с желанным и любимым мужчиной, то думаю, что только у нас с ним может быть так прекрасно и неповторимо, что только со мной – и ни с кем больше – он может получать такое наслаждение. Что это я дарю его ему, а он мне. Это сейчас я понимаю, что это только моя иллюзия. Красивая? Да, очень красивая, но все же иллюзия. А тогда… Он был первым моим мужчиной… Я была раздавлена. Он буквально растоптал меня. А потом приходит осознание, что из-за похоти Макса, только из-за этой гребанной похоти ты убила своего… еще не родившегося ребенка, и уже тебе нет прощения. Макс перестал для меня существовать, понимаешь? Он давно уже прощен. Но это отнюдь не значит, что я его как прежде люблю. Я не могу себя простить. Не могу, понимаешь? И дело уже не в Максе, а во мне. И прощать мне нужно не его, а себя.

Дэвид смотрел на меня каким-то отстраненным взглядом, словно видел меня в первый раз.

– Крис, ты такая…. Крис, у меня с тобой…, – он на секунду замолчал и продолжил охрипшим голосом, – только с тобой у меня так ошеломляюще прекрасно и неповторимо. Это не иллюзия, поверь мне.

Теперь замолчали мы оба. Первой не выдержала я.

– Дэвид, я написала свою историю, это была моя жизнь. Это я – «твердолобая дурочка и засранка». И ты не прав, когда говорил, что в жизни так не бывает. Как видишь, бывает, потому что в моей так и было. Я написала о том, что чувствовала в тот момент. Вот почему я так долго не соглашалась поправить сценарий. Я понимала, что если соглашусь, то это уже будет не моя история. Ты должен меня понять, потому что… – я на секунду остановилась, чтобы набрать в легкие воздух. – Ты с Джеком… вы оба так наседали на меня, что я не устояла, как и не устояла тогда… в машине. А должна была, просто была обязана… и тогда, и в машине. Это я кругом виновата. Прости.

– За что? – чуть слышно проговорил Дэвид. Губы его дрогнули, как будто он собирался что-то еще сказать, но потом передумал.