В коридоре послышались невнятные голоса. Один, кажется, принадлежал Варваре. Круглов напрягся, но потом понял, что открылась дверь соседнего номера, там задвигались, заходили. Звуки оставались на пределе слышимости, куда тише, чем ритмичное «бум-птыц» из кафе снизу. Впрочем, он не беспокоился ни на этот счёт, ни по поводу шумных соседей. По его прикидкам пиво и усталость сделают своё минут через тридцать – сорок, и спать он будет крепко, без сновидений.
Он ещё раз сходил в уборную, проверил, заперта ли входная дверь и закрыл внутреннюю, с рифлёным стеклом – из комнаты в тамбур. Фильм прервался на рекламный блок. Круглов поставил в телефоне будильник на половину восьмого и положил трубу на тумбочку. Открыл последнюю бутылку, приглушил свет бра, покрутив колёсико на выключателе. Реклама закончилась…
В голове приятно шумело, и приятно было держать прохладный стакан в руке. Пузырьки пены лопались с невнятным шелестом. События в фильме развивались своим чередом, Топорков пытался вычислить предателя, увязавшегося за обозом. За стеной у соседей послышались негромкие ритмичные звуки. Потом Круглов узнал в них женские придыхания-выкрики, и тут же в стену несколько раз легко ударили чем-то твёрдым, в ритм.
Он заулыбался, сообразив, в чём дело, кровать и в его номере довольно шаткая. Взгляд оторвался от экрана и уплыл вниз в сторону. Круглов допил пиво, разглядывая в зеркале отражение своих ног на покрывале, занавески и портьеры в глубине. Вот он угодил в вертеп. Всё так же улыбаясь, стараясь не обращать внимания на участившийся ритм за стеной и высоту тона, он сонно размышлял, кто становится наиболее частым клиентом Варвары. Почему одна пара сланцев в комнате на несколько размеров меньше другой; зачем повешено второе полотенце – точная копия первого, – в санузле; для кого в гостиничной сети запустили икс-образный канал. Он сонно похвалил себя, что не воспользовался душевой, через которую за сутки проходят десятки тел, смывающих с себя похоть, пот и сперму…
…Десятки, сотни разгорячённых тел, сошедших со стен Кандарья-Махадева, скользящих мимо бесконечной вереницей: тяжёлые узлы волос, запрокинутые лица, жадные рты, шарообразные груди, гипертрофированные члены, низкие пояса и браслеты, изящные ступни, вскинутые бёдра, изгибающиеся торсы, преклонённые колена, влажные пальцы. И снова жадные рты, впивающиеся в плоть и такие же жадные члены, врывающиеся в вагины, словно все они устремлены к одному: выпить друг друга досуха и вновь наполнить до краёв. Выпить и наполнить. Инь и Янь…
…Он очнулся посреди ночи.
Душно. Жаркий воздух тяжело наваливался на грудь, выжимая пот из каждой поры. Во рту пересохло, в висках стучало. Телевизор под потолком показывал бессмысленную и белёсую шугу, заполняя комнату невнятным шуршанием. Под полом всё ещё ухало и било. За стеной всё так же ритмично вскрикивали…
О, Господи!
Круглов сел на постели. Капли пота покатились по груди, задерживаясь в складках кожи. Сколько же времени? Он потянулся к тумбочке за телефоном – половина третьего. Фу-фу! Кафе до трёх работает, кажется. До которого часу будут трудиться за стеной – оставалось только гадать. Мысли ворочались в голове тяжело, с шуршанием, как язык во рту. Инженер тяжело опёрся о постель. Телефон из руки он так и не выпустил, забыл. Жарко. Хорошо, что воды купил.
Он качнулся, поднимаясь, и поднял голову, заморгал и опустился на кровать, словно воздух плотный и вязкий как патока, не пустил. Дыхание пресеклось, Круглов смотрел…
…в зеркало, где отражался сам, вернее левая сторона тела, кровать и…
Портьера на окне шевелилась, собираясь тяжёлыми складками. Тени ломались, ткань вспучивалась, словно её раздувал сильный сквозняк, а невидимые шпалеры не пускали. Свет ночника, присыпанный телевизионным снегом, беззвучно скользил по изгибам занавески.
Круглов обернулся так резко, что в пояснице хрустнуло.
Воздух с шумом вырвался из лёгких, словно выдохнул кит. Сердце забилось часто-часто, инженер опустил голову и закрыл лицо трясущейся рукой. Под веками, словно фотографическое изображение, медленно растворялся в темноте отпечаток совершенно неподвижной портьеры с тяжёлыми складками.
Неподвижной!
Чёрт! Нервный смех щекотал горло, испуг требовал выхода. Круглов попытался сглотнуть, но язык лишь вяло шевельнулся, да судорожно дёрнулся кадык. Инженер повернулся к столу, с силой проведя рукой по лицу, прогоняя остатки наваждения.
Открыл глаза.
Зеркало отражало за его скрюченным телом, прямо за левым плечом, громоздкую измятую фигуру, задрапированную в красно-кирпичную ткань. Едва оформленная голова с гротескной пародией на лицо: неровный провал разинутого рта, черно-красные ямы глазниц. Складки ткани волнами падали на острые плечи, стекали по рукам и вновь морщились у локтей. Пустой рукав тянулся к плечу Круглова.
Он закричал, но горло выпустило лишь сдавленный писк.
Ступни чувствовали слабую вибрацию пола от музыкального шабаша в кафе. За стеной не прерывали своих увлечённых занятий. Телевизор шипел, но этот тихий звук казался теперь горячим дыханием существа за спиной.
Круглов конвульсивно дёрнулся и швырнул в зеркало телефон, который все ещё держал в руке.
В месте удара зеркало вспучилось, он видел это совершенно отчётливо, как в замедленной съёмке. От крохотного скола брызнули ломаные трещины и окутались поперечными паутинными изломами. Отвалился один осколок, потом другой. Наконец кошмарное отражение осыпалось на пол небольшой лавиной. Инженер вздрогнул. С его слухом что-то случилось, он действовал избирательно. Круглов слышал «бум-птыц» и стонущие всхлипы за стеной. Шипение телевизора. В коридоре у дверей кто-то завозился. Прозвучал голос Варвары. Инженер даже разобрал слова: «Не беспокойтесь. Наверное, клиент что—то разбил. Я посмотрю». Её короткий стук, на который он не в силах был отозваться. Скрежет ключа в замке, скрип двери. Оклик, она звала его по имени. Ещё один щелчок: она плотно закрыла дверь…
Пусть, подумал Круглов, испытывая невероятное облегчение, пусть уж лучше она войдёт…
Пережитый ужас не давал ему оглянуться. И ещё он почему-то не слышал ни стеклянного треска, ни звона осыпающихся осколков. Это казалось важным, но сосредоточиться инженер не мог. Плечи тряслись, ноги казались ватными. Жара в комнате вдруг спала, словно резко опустили какой-то занавес. Холодный воздух наполнился запахом старинной пыли, лежалой и неподвижной, как на чердаке бабушкиного дома в деревне. И сладковатым нафталиновым тленом распахнутого сундука с полусгнившим тряпьем и семейством издохших мышей.
За рифлёным стеклом двигалась тень хозяйки. Волосы на предплечьях инженера встали торчком, кожа пошла мурашками. Он выпрямился…
Чья-то рука легла ему на плечо.
То есть, он мог бы поклясться, что это рука, хотя в первое мгновение ощутил лишь прикосновение прохладной шершавой ткани.
Глаза вылезли из орбит. Рот раскрылся. Мышцы мочевого пузыря расслабились, горячая влага растеклась в паху. В голове возник далёкий неразборчивый гул. Плечо нестерпимо зачесалось. Круглов рефлекторно дёрнулся, и тело его выгнуло дугой от нестерпимой боли. Тысячи раскалённых игл вонзились в тело до кости. Он запрокинул искажённое мукой лицо, на глазах выступи слёзы, потом со стоном сумел повернуть голову.
Угол портьеры медленно сползал с плеча, а за ним тянулся шлейф тонких блестящих нитей: красных, поблёскивающих от влаги, пульсирующих. В следующую секунду боль ослепила. Он зажмурился. Боль ввинчивалась в тело, быстро распространяясь от плеча и дальше, ветвилась по нервным окончаниям, врастала в тончайшие волоконца мышц шеи, спины, предплечья; пускала отростки под кожу на затылке, выворачивала суставы, пузырилась в лёгких. Сердце сжалось и затвердело, словно крохотный камешек. Он уже не слышал внешних звуков. Многоголосый воющий хор нарастал, заполняя череп.
Он почувствовал, что его щёки мокры и поднял веки.
Дверь в комнату отворилась. По рифлёному стеклу промелькнуло размытое отражение, бесформенное пятно. Обнажённая женщина ступила на порог. Инженер узнал хозяйку гостиницы и хотел протянуть ей правую руку. Умоляющий жест оборвался на середине новой вспышкой боли от шеи до кончиков пальцев. Выпученные глаза качнулись в сторону, словно мраморные шарики. Круглов увидел, что у него выросло крыло. Перья из сотен, тысяч блестящих пульсирующих нитей. Они тянули руку назад. В груди возник клубок сосущей пустоты. Вой в голове усилился, распадаясь на отдельные голоса. В них звучали укор, страдание и тоска вечных узников чистилища, невыразимые словами.
