Мысли об этом казались невыносимыми до сих пор, и мужчина заставил себя отогнать их. В этот вечер стоило сосредоточиться на другом – к примеру, на задании своего работодателя. Гилберт никогда не задумывался о том, кем был владелец «Мотеля Черного Дрейка». Ему еще ни разу не довелось встретиться с ним за все время, пока он работал здесь управляющим, общались они исключительно через посредников, и Гилберт подозревал, что «Мотель Черного Дрейка» является лишь одним из звеньев цепи большой и властной компании, стягивающей свои информационные сети к одному человеку – к владельцу. Доподлинно было известно только одно: в любой момент мог раздаться звонок, в котором будут сообщены ориентировки на каких-либо людей, и, если в этот момент подходящие по описанию люди будут находиться в мотеле, об этом необходимо сообщить по телефону. За всю свою практику Гилберту никогда не приходилось делать ничего подобного, но именно сегодня с ним связался человек, голоса которого он никогда не слышал, и передал описание мистера Джеймса Харриссона и мисс Ривер Уиллоу, которые действительно объявились здесь. Сердце Гилберта застучало чаще, когда он набирал номер и сообщал о местонахождении этих людей. Кто они? Что натворили? Зачем их ищут? Эти вопросы нельзя было задавать – за разумное умение не проявлять излишнего любопытства Гилберту исправно платили.

Однако мысли о том, на что он обрек неизвестных ему людей своим звонком, не желали уходить так просто. Гилберт не знал, чего теперь ждать, и не находил себе места от волнения. Первым его порывом было ворваться в номер Джеймса Харриссона и Ривер Уиллоу, чтобы сообщить им, что надо бежать, однако управляющий мотеля одернул себя. Он знал правила и знал, на что шел, когда соглашался с ними. Нельзя было сейчас нарушать их. Он и не стал, отчего до самых сумерек пребывал в томительном ожидании. Ничего не произошло: никто не явился за гостями мотеля, звонков больше не поступало. Лишь пара случайных путешественников заглянула, чтобы спросить дорогу до Итаски, а другие три гостя съехали в назначенный час после полудня.

Гилберт тяжело вздохнул и посмотрел в окно, за которым в сгущающихся сумерках, не переставая, сыпал мокрый снег. Ну и погодка в этом году на Рождество выдалась, – подумал управляющий, переведя взгляд на журнал записи посетителей, рядом с которым покоилась перечитанная множество раз настольная книга Эрнеста Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой». Гилберт уже потянулся к ней рукой, чтобы перечитать выбранный наугад отрывок, когда со стороны входной двери вдруг потянуло уличным холодом. Мужчина натянул привычную улыбку, собираясь поздороваться, однако слова комом застряли в горле.

На пороге мотеля стоял молодой человек, одетый в простую синюю клетчатую рубашку и потертые джинсы. Правая рука его казалась немного деформированной, а на левом виске темнело жуткое пятно. Простые ботинки, явно не соответствующие погоде, и низ джинсов промокли, с волос текла вода, верхней одежды на незнакомце не было. Но даже не это так сильно испугало Гилберта Эриксона – самым страшным в этом юноше были глаза и животный блеск, мелькающий в них.

– Где Ривер Уиллоу? – прохрипел пришелец. Голос у него был надтреснутый и будто не слушался его. Гилберт почувствовал, что бледнеет. Лишь сейчас он полностью осознал, что сделал неправильный выбор, не став сообщать Джеймсу Харриссону о звонке. Да и самому ему не следовало здесь оставаться.

– Она… она… – мужчина попытался ответить или выдавить из себя хоть что-то, но не сумел, а незнакомец явно не собирался ждать.

– Найду сам, – ухмыльнулся он, после чего с нечеловеческой скоростью сорвался с места, накинулся на Гилберта и повалил его на пол возле стойки управляющего. Мужчина хотел закричать, но что-то сдавило ему горло, а в следующий миг в шее вспыхнула резкая боль, и тьма, столь манившая его раньше навстречу к Дейзи и столь пугающая теперь, стремительно поглотила Гилберта Эриксона.

Марта…

Джессика…

Один и тот же сон из года в год не давал Джеймсу покоя: он непрерывно бежал, пытаясь нагнать жену и дочь, но те в последний момент ускользали от него, перемещаясь все дальше и дальше. Он звал их, кричал, надеясь предупредить об опасности, но нужные слова не могли сорваться с губ, словно застревали в горле и тонули в мучительном молчании.

– Марта! Джессика! – отчаянно выкрикивал он, но больше ничего произнести не мог. Призрачный голос, принадлежавший будто одновременно и жене, и дочери, постоянно повторял ему одни и те же слова. Казалось, они звучали у него в голове, оставаясь постоянной неизлечимой язвой его сознания.

– Ты не успел.

… Джеймс резко дернулся во сне и сел, пытаясь перевести частое и резкое дыхание. На то, чтобы понять, где он находится и что происходит, ушло несколько непозволительно долгих секунд. Короткий сон, вопреки ожиданиям, не пошел на пользу – после него Харриссон ощущал себя старым и разбитым: неприятно ломило виски, спина после долгой езды немного ныла, а желудок, недовольный почти сутками голодовки, требовательно сжимался тугим узлом.

Поморщившись и постаравшись отогнать общее недомогание на второй план, Джеймс встал с дивана и посмотрел на часы: поспать удалось лишь три с половиной часа – все остальное время он ворочался в попытках уснуть, но, несмотря на накопившуюся усталость, расслабиться удалось далеко не сразу. Подспудное чувство опасности не давало покоя, и Харриссон то и дело поглядывал на дверь второй комнаты номера, где спала Ривер Уиллоу. Никаких признаков начавшегося заражения девушка так и не подала, но Джеймс не переставал этого ждать, думая, что реакция последует чуть позже, но не минует вовсе.

Тихо поднявшись, он заглянул в комнату и посмотрел на Ривер. Она лежала неподвижно на правом боку, подложив руку под подушку. Дыхание было ровным, цвет лица оставался здоровым и опасений не вызывал. Судя по тому, что на перемещение своего спутника по номеру Ривер никак не среагировала, чувствительность у нее тоже не возросла.

Харриссон облегченно вздохнул, понимая, что опасаться, похоже, нечего.

Желудок вновь недовольно заурчал – так громко, что Джеймсу показалось, будто это можно услышать даже в соседнем номере.

Все-таки нужно что-то съесть, – решил он. – Может, и голова тогда уймется.

Хотя тело было голодно, сейчас Джеймс понимал, что воспринимает еду лишь в качестве процесса насыщения, необходимого биологически, а как такового аппетита не испытывает вовсе. Он невольно задумался, что, должно быть, нечто похожее испытывает и Валиант Декоре, когда пьет кровь. Ведь не может же она в самом деле вызывать аппетит у разумного существа! Или может?..

Мысли об этом вызвали отвращение, и Джеймс невольно поморщился, отходя от двери второй комнаты. Виски заныли сильнее, и эту боль становилось все тяжелее не замечать.

Нужно проветрить голову, – решил Харриссон и тихо вышел из номера. В коридоре никого не было, вокруг стояла тоскливая тишина, от которой растущее в груди неуютное чувство лишь усилилось. Как ни странно, сейчас Джеймс понимал, что унять дискомфортное ощущение ему поможет разговор с любым человеком – пусть даже и с управляющим мотеля с его непристойными предположениями насчет цели их с Ривер приезда сюда.

Управляющего за стойкой видно не было.

Возможно, отошел куда-то… так не вовремя, – подумал Харриссон, скрипнув зубами от досады. Тем не менее, он все же направился к стойке, вознамерившись выйти и быстро добежать до местного гриль-бара, чтобы заказать что-нибудь перекусить.

В нос вдруг ударил сильный металлический запах, заставивший Джеймса замереть и настороженно оглядеться. Прислушавшись к пространству и не уловив никаких звуков, он почти опрометью добежал до стойки управляющего и тут же обнаружил источник запаха: на полу в луже собственной крови, скрытое сплошным администраторским столом с высокой надстройкой, лежало тело, которое еще несколько часов назад радушно интересовалось целью прибытия гостей. Горло было изорвано в клочья, словно над ним поработало разъяренное и очень голодное дикое животное. В остекленевших широко распахнутых глазах застыло выражение ужаса. Шейные позвонки при этом не были свернуты.