Майкл и Мэри Уиллоу всегда хотели, чтобы их дом был наполнен детскими голосами. Мэри Локленд росла в большой семье: у нее было трое братьев, и она привыкла к шуму и веселью. Будучи подростком, она была убеждена, что никогда не выйдет замуж, ведь для нее идеалами мужчин были братья и отец, глядя на которых девушка задавала своим избранникам крайне высокую планку. Однако судьба сделала Мэри подарок и во время обучения в колледже свела ее с Майклом Уиллоу, который завоевал ее сердце, был тепло и радушно принят семьей, а уже через два года стал ее неотъемлемой частью. Подруги пытались отговорить Мэри от свадьбы в столь юном возрасте, но она, как всегда, слушала только собственное мнение. Стоя у алтаря и чувствуя себя самой счастливой девушкой на свете, она вовсе не считала, что девятнадцать лет – неподходящий возраст для замужества. Для нее любой возраст был подходящим, если судьба свела ее с человеком, которого можно было назвать своей настоящей любовью.

Мэри и Майкл очень рано захотели детей, однако любимая дочь родилась лишь через три года, а после родов врачи сообщили, что больше Мэри не сможет родить. Весть оказалась для девушки шокирующей и страшной, однако счастье рождения дочери пересилило горькую новость. Майкл поддерживал Мэри во всем. Он имел обыкновение говорить, что раз река жизни распорядилась так, чтобы наградить их лишь одной дочерью, стало быть, ее судьба будет прекрасной и особенной, а значит, потребует всего внимания родителей. Эти слова очень тронули его молодую супругу, и подтолкнули ее к тому, чтобы дать новорожденной малютке имя Ривер[1].

Детство девочки было ярким и активным, и родители не могли нарадоваться успехам дочери. Дом полнился смехом, уютом и теплом, и даже моменты слез и расстройств переносились в сплоченной семье Уиллоу легко, потому что делились на троих. Майкл благодарил Бога за то, что его семья счастлива и здорова, и мечтал дожить до дня, когда увидит своих внуков.

Но он не брал в расчет, что настанет день, когда Ривер вырастет, и ее смех перестанет наполнять дом. Когда девушке исполнилось восемнадцать лет, она окончила школу и выразила желание поступить в Стэнфордский Университет, чтобы учиться на юриста. Уже два года она училась, и приезжала домой только на каникулы и праздники.

Ривер знала, что каждый раз, когда она возвращается, мать расцветает на глазах, но девушке было мучительно больно видеть ее грусть, когда наставало время снова уезжать. Мэри, разумеется, гордилась своей дочерью и не хотела ни в чем ее ограничивать, но, расставаясь, она лишний раз понимала, как быстро летит время и как скоро ее дорогая дочка упорхнет от нее насовсем.

Впрочем, сегодня Мэри успешно отогнала эти мысли прочь, решив, что никакая тоска по ушедшему времени не испортит ей предпраздничного настроения. По старой традиции, она весь день развешивала над камином вязанные декоративные носки для подарков, наряжала елку и украшала коробки бантами и красивыми открытками. В духовке румянился ее фирменный черничный пирог, и Мэри изо всех сил старалась успеть к приезду дочери. Ривер позвонила вчера утром и объявила об успешной сдаче экзаменов. Это означало, что сегодня она появится дома к обеду.

Мэри хлопотала все утро, и у нее было чудесное приподнятое настроение. В канун Рождества она всегда чувствовала себя живой и веселой. К тому же это Рождество было для нее особенной датой: вот-вот должна была выйти в свет ее пятая книга. Мэри начала писать в жанре мистики и фантастики, когда Ривер училась в старших классах, и успех осветил ей путь через полтора года после написания ее первой книги. Книги стали настоящей отдушиной, когда Ривер уехала учиться в Калифорнию. Мэри посвящала своим романам все свободное время. Критики называли ее «звездой нового времени», и это вгоняло Мэри в краску при каждом цитировании этого отзыва.

Как раз сейчас у нее в голове складывался сюжет для новой книги, но она боялась начинать писать ее в уходящем году. Мэри была довольно суеверна, она почему-то считала, что если идея хороша, то она должна озарить ее в начале следующего года, а если идея не стоит и ломаного гроша, то она останется в прошлом, когда стрелка часов тридцать первого декабря переступит за порог полуночи.

Ее муж не разделял этих суеверий. Майкл был хирургом, и он точно был не из тех, кто откладывает дела на несколько дней или недель, если их можно переделать сегодня. Наверное, этим можно было объяснить, что он работал сверхурочно перед Рождеством. Он хотел помогать как можно большему количеству людей независимо от даты и был убежден, что мало кому поможет, наряжая дома елку. Отчасти Мэри была рада, что ее муж не витает в облаках так же, как она. Потому что, если бы они оба были безнадежными мечтателями, Ривер не от кого было бы унаследовать ее целеустремленность и рациональный ум.

От размышлений Мэри оторвал запах: черничный пирог ароматно возвещал о своей готовности. Женщина радостно побежала на кухню. Ей хотелось порадовать Ривер, а еще хотелось, чтобы к приходу дочери пирог остался горячим. Ривер всегда умела оценить кулинарные таланты своей матери и радовала ее большей многословностью, нежели Майкл, который лучше всего умел делать комплименты выражением лица и аппетитом.

Лоренс был большим городом, шестым по величине в штате Канзас, но Ривер он всегда казался маленьким, тихим и спокойным. В каком-то смысле она даже считала его волшебным, особенно, когда вспоминала сказку Фрэнка Баума «Волшебник из страны Оз», которую они с отцом читали в детстве на ночь.

– Папа, а наш домик не унесет ураган? – любила спрашивать она.

– Нет, милая. Ураганы уносят только дома непослушных девочек.

– Так разве Дороти была непослушная?

– Ну, со времен Дороти многое изменилось, – заговорщицки подмигивал Майкл, после чего целовал дочь в лоб и говорил. – Спи, дорогая. Обещаю, завтра ты снова проснешься в Канзасе.

Сердце Ривер наполнялось светлой тоской по ушедшему детству, когда эти воспоминания одолевали ее. А они одолевали ее каждый раз, когда она возвращалась в родной город.

– Ну, что, детка, – хмыкнула она себе под нос, выходя из такси. – Вот мы и дома. И завтра тоже проснемся в Канзасе.

Ривер Уиллоу всегда просила водителей такси остановить ее не у самого дома, а несколько раньше, на Седьмой Северной улице, чтобы у нее была возможность пройтись немного до Лайон-Стрит пешком. Возвращаясь на родные улочки, видя знакомые вывески магазинов и Лайонс-парк, где она гуляла еще ребенком, Ривер была готова расплакаться без причины. В эти моменты она хотела прожить в этом городе всю свою жизнь, вырастить здесь детей, а потом, когда они повзрослеют, печь пироги к их приезду и делиться впечатлениями о времени, проведенном порознь… одним словом, у Ривер просыпалось желание стать похожей на свою мать Мэри. С одним лишь отличием: Ривер никогда не любила придумывать всякие фантастические истории. В отличие от Мэри, которая показывала дочери свои дневники с подросткового возраста, больше напоминавшие собрание сочинений, Ривер никогда не вела дневник. Она была неплохим оратором и умела придумывать громкие речи налету, но записывать их на бумагу ей никогда не удавалось. Всегда что-то терялось, смазывалось, ускользало. Читая романы своей матери, Ривер удивлялась ее таланту. Удивлялась и немного завидовала. Она знала, что ее родители хотели иметь не одного ребенка и, возможно, надеялись, что одному из их чад передастся писательский дар. Но судьба распорядилась иначе, и Ривер было несколько обидно, что она не унаследовала всех талантов своих родителей.

Проходя мимо магазина, Ривер взглянула на свое отражение в витрине и усмехнулась. Она сама не верила в то, что школьные годы так быстро подошли к концу. Когда она успела остричь волосы? А ведь Ривер коротко обрезала свои темные волосы почти полтора года назад, чем сильно шокировала родителей. Особенно болезненно к ее новой прическе отнеслась Мэри. Но со временем она привыкла, и ей даже начал нравиться новый образ дочери.