Annotation

Фрагмент из романа "ДОРОГА В ОДИН КОНЕЦ"

Брянцев Владимир Михайлович

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Брянцев Владимир Михайлович

Скорлупа

Скорлупа

Владимир Брянцев

(Фрагмент из романа "ДОРОГА В ОДИН КОНЕЦ")

При Союзе это бы не напечатали. Спасибо, Володя, за книгу. Читала и плакала. Моё счастье осталось там - под Кандагаром...

Саломия Варфаломеева

Глава 1

ИСХОД Большущий транспортный "ИЛ-76" серой громадиной застыл в дальнем углу берлинского аэродрома Шенефельд. Сотни полторы вояк с разноцветными погонами, развалившись на бетоне под непривычно теплым декабрьским солнцем, наблюдали суету у раскрытого зева грузового отсека самолета. Там группа военных в непривычной форме и без знаков различия затаскивала в нутро транспортника и крепила какие-то ящики с военной маркировкой. Делали все сноровисто, быстро, без окриков и команд - отличительная черта профессионалов своего дела.

Наконец капитан с эмблемами военно-воздушных сил дал команду к погрузке. Мурашиными точками на фоне циклопического силуэта самолета потянулась солдатская братия в разверзшуюся пасть зева, как грешники в преисподнюю. Вадим с Валентином ступили на рыфленную поверхность грузового отсека замыкающими. И сразу же мощные гидроцилиндры потащили тяжеленный люк, все сужая и сужая внешний мир в узкую щелочку, пока не отделили Германию, похоже, навсегда.

Турбины надрывно пропели реквием, и самолет плавно ушел в синь чужого неба, нащупывая для своих пассажиров, волею судеб и случаев согнанных в утробу "ИЛа", путь к их общему многонациональному дому, где у каждого был свой родной дом, в котором ждали, а кого-то, может, уже и нет.

В самолете осмотрелись озабоченно.

- Это же на какую границу нас через Москву везут? Слышал, болтают, комиссованных в Москве снимут, а самолет дальше, вроде, - в Среднюю Азию? - вполголоса бубнил Вадим, обращаясь то ли к Обиходу, то ли к самому себе.

- Наверное, нас тоже в Москве снимут, а на Брест поездом, - как-то неуверенно отвечал озадаченный Валентин.

Контингент в самолете подобрался разношерстный. Больные бросались в глаза сразу. Остальные были какие-то обтрепанные, неухоженные, как бы забившие на все и вся. На сопровождавших, майора и прапорщика, сидевших на двух пухлых чемоданах с личными делами, не обращали никакого внимания. А те иногда покрикивали, скорее, для порядка, когда очень уж перехлестывал матерный гомон. Видно было, что они ждут, не дождутся, как бы сбагрить побыстрее эту кодлу.

Обычно ГСВГ (Группа советских войск в Германии) разтыкивала ежегодные "отбросы" весенне-осенних призывов по стройбатам Сибири и Зауралья, но вот уже третий борт прут в Термез, строить там будут чего, что ли?

Особняком, тихо переговариваясь, сидела возле своих ящиков группа, чувствовалось, не простых служак. Они не вмешивались в суету, лишь иногда презрительно ухмылялись на попытки сопровождающих угомонить то ли солдат, то ли "урок".

В Подмосковье "ИЛ-76" вальяжно осел на промерзший бетон военного аэродрома, и расцепившиеся створки грузового отсека впустили в остатки европейского воздуха зимнее дыхание России. Всех вывели на бетон, только группа в новой форме осталась сидеть на своих ящиках.

Майор открыл один из чемоданов и стал выкрикивать фамилии, перебирая папки. Валентин Обиход, подавшись вперед, ловил каждый выкрик. Ну, вот сейчас, вот сейчас! А Вадим Бут стоял, как столб, чувствуя, как холод промерзшего бетона проникает сквозь подошвы сапог и летние портянки (не успел получить зимние) и понимал, что его личного дела в этом чемодане нет. Да, и дела Обихода, чувствовал, тоже.

Майор захлопнул чемодан, передал его прапорщику, и половина команды поплелась в сторону здания аэродрома. Остальным была дана команда оправиться и быть готовым к погрузке.

"ИЛ" все сосал и сосал керосин в свою ненасытную утробу из жирного туловища очередного "наливника", а мелкий колючий снежок присыпал закляклую на морозе команду избранных или проклятых - это уже кому как угодно.

Самолет догрузили под завязку десантниками Тульской дивизии ВДВ. На фоне этих бравых бойцов сникли острословы разгнузданной "германской" команды и сидели, молча в тряпочку, как освобожденные из плена перед освободителями.

Наконец погрузились. Закрылись створки-люки. Противно засвистели турбины, повышая тональность, и сдвинули громадину с места. Отрыв от бетонки даже не почувствовался, только под ложечкой засосало у Вадима.

Десантники поделились сухим пайком и горячим чаем из термосов. Настроение поднялось, и будущее стало казаться не таким уж горьким. А кто из них что-нибудь знал о своем будущем на ближайшие дни? Может только обособленная группа эта, судьба и выбор каждого индивидуума из которой - убивать или быть убитым.

Все, из оказавшихся на этом транспортном борту на Термез, призывались по советскому "Закону о всеобщей и т.д.". Они были обязаны "защищать с достоинством и честью" Родину-мать, а не то "постигнет кара и всеобщее презрение трудящихся". Тульских десантников и этих - "таинственных" в углу, Родина научила как "защищать". Но Родина столько призывала человеческого материала в армию каждые полгода, что всех научить "защищать с достоинством и честью" не было ни средств, ни сил, да и смысла. Ну, не отпускать же их по домам - этих недостойных или негодных "с достоинством и честью"? Но там, где намечалась хорошая заварушка, всем найдется дело, ну, хотя-бы, в подсобном хозяйстве. Так решали высокие армейские умы и свозили на перековку в Туркестанский и Среднеазиатский военные округа "отходы" из ударных кадровых армий, окопавшихся намертво в Европе после Второй Мировой. А заварушка у южного подбрюшья СССР намечалась немалая.

- Вадим, что все это значит? Почему наши с тобой фамилии не прозвучали? - В голосе Обихода звучала обреченность и неуверенность, хочет ли он уже сейчас услышать правду.

- Не дрейфь, друг. И в Средней Азии есть граница. - Вадим попытался успокоить друга, а скорее всего самого себя.

- А я ей написал, что следующее письмо отправлю через два дня с Бреста.

- Завтра напишешь с Термеза, какая разница.

- В Термез она не приедет. Далеко очень, - уныло делил фразы Обиход.

- А при чем здесь расстояние? - спросил Вадим, раздражаясь.

В этом диалоге с другом Вадим спорил с самим собой. С таким, который чувствовал, понимал и принимал с фатальным спокойствием необратимость последствий этой случайной (или неслучайной?) жизненной метаморфозы. Фаталист, лишенный сантиментов, превращался в жесткого циника и давил Вадима-романтика убийственным аргументом: точка возврата пройдена, распустишь сопли - пропадешь.

- Что расстояние? Любит - приедет, сюда загранпаспорт не нужен. А не приедет - значит, на фиг ты ей. А тогда зачем они нам? Нам зачем?! - Вадим не заметил, как проговорился. Это фаталист брал верх над романтиком.