Посадским людям и крестьянам было предоставлено право выбирать самим своих судей и сменять их, самим решать, «кому их судить и управу чинить меж ними». Судебные функции полностью передавались в руки выборных судей, список которых за надлежащим оформлением («за поповскими руками и дьяконовскими и со своими приписьми») надлежало посылать в приказ для утверждения. Дьяк приказа «тех излюбленных судей приводит к крестному целованию на том, что им судити во всех делах в правду по нашему крестному целованию», Приказ мог отвести выборного судью, но не имел права назначать сам кого-либо, община в таком случае должна была избрать другого кандидата самостоятельно.
В случае если излюбленные головы и вообще все выборные власти избирались целым уездом, а не только посадом или волостью, их суду и управе «подлежали не только посадские люди и крестьяне, но и все местные вотчинники и помещики по месту жительства и по своим недвижимым имениям». Более того, с избранием «выборных властей по Уставной грамоте в уезде прекращалась всякая судебная и административная власть чиновников, присылаемых от государя, и переходила в руки излюбленных голов, старост, судей под контроль своего общества».
Общество со своей стороны обязывалось платить особый оброк, ежегодно высылаемый непосредственно в царскую казну. Беляев отмечает демократический характер этой Уставной грамоты, представлявшей «местным земщинам свободу – управляться ли самим выборными властями или государевыми наместниками», но в случае выбора наместников Судебник 1550 г., изданный в одно время с Уставной грамотой, предписал обязательное участие в суде наместников или волостелей «выборных судей со своим земским дьяком», без которых суд наместника или волостеля признавался недействительным. «Само судное дело» должно записываться земским дьяком и подписываться земским судьей. Если дело слушалось в наместническом суде, то оно скреплялось печатью наместника, но копия протокола оставалась у выборных судей земского самоуправления.
Земская власть «действовала особо от наместников заодно со своими старостами, сотскими и целовальниками». В помощь себе она учреждала особых приказчиков, которые были защитниками интересов земщины. Обязанности приказчиков заключались в недопущении «своеволий и притеснений со стороны наместников и их пошлинных людей». Наместник и люди его администрации «не имели права взять под стражу и заковать ни до суда, ни после суда, не объявив об этом наперед городовому приказчику; в противном случае городовой приказчик со старостами и целовальниками освобождал взятого из-под стражи и сверх того взыскивал на наместничьих людях бесчестье, смотря по званию обиженного»[24].
И. Д. Беляев считал, что требования земских общин были удовлетворены Царским Судебником 1550 г. и Уставной грамотой, которая, по его мнению, вышла почти одновременно с Судебником. Он не обозначил реквизиты этой грамоты, поэтому остается предположить, что слова Беляева об одновременности принятия Грамоты и Судебника («были приняты почти одновременно») можно отнести к Губной Белозерской грамоте (1539), изданной при Иване IV в период боярского правления, в которой уже говорится о создании губных изб и выборной местной администрации и суде[25]. Можно допустить, что исследователь мог иметь в виду и Приговор о кормлениях и службе 1556 г., красочно описавший творимый наместниками и волостелями произвол и потребовавший в связи с этим скорейшего и повсеместного проведения Земской реформы[26].
Более подробное изложение порядка формирования и деятельности выборных судов содержится также в нормативных актах, принимаемых царем и Боярской думой в 1550-х гг.: Приговоре о разбойных делах 1555 г.; Указе о татебных делах 1555 г. и Приговоре о губных делах 1556 г., в которых законодатель уже прямо обращался к выборным старостам и целовальникам (судьям)[27]. Подробное описание всех должностных обязанностей выборных лиц земского самоуправления, особенно работников судебного аппарата, и их ответственности за исполнение своих обязанностей содержалось уже в более поздних нормативных актах и Судебниках 1589 и 1606–1607 гг.
Таким образом, И. Д. Беляев, проанализировав Земскую реформу, особо обратил внимание на преобразования в области вершения правосудия[28].
Образовавшийся в середине XVI в. Земский собор И. Д. Беляев наделял законодательными и высшими судебными полномочиями, но полагал, что в царствование Бориса Годунова, а затем Василия Шуйского состав Соборов ограничивался только «созывом жителей Москвы», поскольку оба эти правителя не надеялись на поддержку «людей всей земли». Однако с выборами Михаила Романова «земщина всей Русской земли в лице своих выборных почти постоянно присутствовала в Москве и принимала деятельное участие в правлении. Так что этот государь не принимался ни за одно важное дело, не посоветовавшись с выборными от земщины и во всех своих распоряжениях опирался на ее голос», а в своих грамотах и указах писал: «Мы великий государь учинили о том собор и приговорили то-то» или «по нашему великого государя указу и по соборному приговору всей Русской земли»[29].
Существенное внимание исследованию средневекового права судопроизводства посвятил Н. Д. Сергеевский в работе «Наказание в русском праве XVII века», где дается развернутое описание системы наказаний, применяемых в Московском государстве в XVII в. Признавая важнейшей задачей теории уголовного права исследование государственных и социальных условий, оказывающих воздействие на систему наказаний и ее изменения, на способы и практику ее применения и исполнения, Н. Д. Сергеевский рассмотрел важнейшие виды наказаний, культивировавшихся в Московском государстве: смертную казнь, телесные наказания, тюремное заключение, ссылку, имущественные наказания, поражения чести и права, а также основные виды церковных наказаний. Актуальность и значимость своего исследования Н. Д. Сергеевский обосновывал тем, что уголовное право XVII в. непосредственно связано с действующим законодательством XIX в. и выступает его основным источником. Кроме того, исследуемое им законодательство впервые в отечественной истории дает полную картину системы наказаний всего периода отечественного Средневековья.
Н. Д. Сергеевский отмечает, что принцип соразмерности наказания тяжести совершенного преступления во все времена истории уголовного права выступает ведущим принципом действующего законодательства и так или иначе учитывается в нем. В то же время в пределах этого принципа установление и организация карательных мер по содержанию, а равно по определению размеров наказания за отдельные деяния слагаются весьма различно в исторической жизни народов, подчиняясь влиянию многообразных факторов и условий – политических, этических, экономических.
В работе сделан ряд оригинальных авторских выводов о системе наказания российского уголовного права, в том числе о применении групповой ответственности по делам о государственных преступлениях. «Представим себе, – писал Сергеевский, – что, благодаря особым условиям быта, в известных случаях, для государства весьма важные, виновные лица вовсе не могут быть определены индивидуально наличными силами уголовной юстиции; между тем государство не может терпеть безнаказанности их преступных деяний. Тогда для государственной власти остается единственная дилемма: или допустить безнаказанность свыше меры возможного терпения и тем подвергнуть опасности разложения известную сторону государственного порядка, или наложить наказание, не определяя виновного индивида, на всех тех лиц, в числе которых должен находиться действительный виновник. Древнее государство спокойно шло этим последним путем: не будучи сдерживаемо тем отношением к личности человека, которым руководствуемся мы ныне, оно сложило широкий институт групповой ответственности. Но и современное государство в крайних случаях прибегает к тому же приему – наказывает целые общины, селения, не определяя вовсе, кто именно из членов собирательной единицы есть действительный виновник»[30].
