Авторы подвергли исследованию слишком большой временной период, в результате в теме «Судебная система в Московском государстве» осталось много нерассмотренных и неразрешенных проблем.
Необходимо отметить, что историки-юристы в последние десятилетия XXI в. активизировали диссертационные исследования, посвященные уголовному праву, процессу, судоустройству и судопроизводству в средневековой Руси, охватывая при этом широкий круг тем. В советский период такие исследования в юридической науке вообще не предпринимались[91].
К. В. Петровым была защищена диссертация на тему «Приказная система управления в конце XV–XVI вв.» (СПб., 2000), в которой анализировалась нормотворческая деятельность приказов как одного из главных элементов государственного механизма, связанного с законодательным процессом, наделенного к тому же и судебными полномочиями. К ведению приказов было отнесено проведение следствия, вынесение решения и его исполнение. Особенность деятельности этих органов выражалась в нерасчлененности их обязанностей, поскольку они обладали административной и судебной властью одновременно. В XVI в. установилась довольно четкая классификация приказов по роду их деятельности и территориальной принадлежности. В компетенцию Разбойного и Земского приказов, возникших в ходе реализации Губной и Земской реформ, входило расследование тяжких уголовных преступлений, вершение суда и исполнение приговоров на территории всего государства и в Москве. Особым юридическим статусом был наделен Челобитный приказ, осуществлявший функции высшей апелляционной инстанции по судебным и административным делам, решенным в любом другом приказе.
Назначение приказных судей являлось исключительной прерогативой царя и Боярской думы. Порядок прохождения и решения дел в приказах имел строго разработанную процедуру, согласно которой предварительно дела готовились к рассмотрению подьячими и только после проверки всех необходимых обстоятельств и установления подсудности иска или жалобы данному приказу дело с пометой «к вершению» поступало на рассмотрение судей приказа в порядке установленной очередности.
Приказы являлись важным звеном судебной системы в XV–XVII вв., они не только сами рассматривали серьезные уголовные дела (по тяжким уголовным и должностным преступлениям), но решали наиболее сложные гражданские ситуации, а также руководили всеми выборными судами на местах, входившими в территориальную компетенцию каждого приказа. Поэтому изучение ключевого для всей судебной системы учреждения имеет большое значение не только для понимания деятельности всех звеньев сформированного в середине XVI в. государственного аппарата, но и для представления о структуре и формах деятельности образовавшейся при реализации Губной и Земской реформ вертикальной системы в судебной организации.
Результаты реформы были настолько существенными, что Н. Е. Носов увидел в новой организации судебных органов на местах «прообраз суда присяжных». Развитие судебной системы в Московском государстве во время проведения широкомасштабной Земско-губной реформы стало предметом диссертационного исследования Д. П. Сумина[92]. Диссертант совершенно справедливо полагает, что комплексное изучение всех звеньев судебной системы, сформированной на основе Земской реформы, способно помочь выработать более приемлемую модель организации и функционирования судебных органов в настоящее время. Ибо поиски оптимальной модели судоустройства и судопроизводства продолжаются.
Д. П. Сумин проанализировал судебные функции монарха, Боярской думы и Земских соборов в качестве звеньев центральной судебной системы. Заслуживает внимания вывод о том, что в Московском государстве уделялось большое внимание рассмотрению дел в центральных судебных органах: за конкретное преступление ответственность наступала не в соответствии с общими правилами определения наказания, а индивидуально в каждом отдельно взятом случае и даже лично самим царем. В случае альтернативной санкции право выбора принадлежало также царю.
Рассмотрено законодательство, нормирующее судебную деятельность приказов, но, к сожалению, только Судебниками 1497, 1550 гг. и Соборным уложением. «Забытые» большинством современных исследователей Судебники 1589 и 1606–1607 гг. «забыты» и Суминым, как и все законодательство второй половины XVI – начала XVII в., а между тем в этих нормативных актах довольно подробно регламентируются деятельность низового судебного звена и формы ее взаимодействия с приказами.
Рассматривая правовое положение центральных органов власти и суда, Сумин неожиданно приходит к заключению о наличии только совещательных функций у Земского собора, не отрицая при этом их «активной государственной рол» во второй половине XVI в. Это заключение не подтверждено аргументацией. Причем дискуссионный вопрос о наличии/отсутствии у Земского собора высших судебных полномочий не рассматривается.
Однако в целом работа интересная, особенно благодаря привлечению архивного материала и рассмотрению на его основании отдельных примеров и казусов судебных процедур. К тому же исследование практической реализации Губной и Земской реформ на материалах Нижегородской губернии может быть в какой-то мере даже поучительным для наших современников, ибо хотелось бы надеяться, что в этом плане изучение судебной системы, функционировавшей в Московском государстве в XVI–XVII вв., будет продолжено.
Несомненный интерес представляет диссертационная работа А. И. Сидоркина на тему «Наказания, связанные с лишением и ограничением свободы в русском уголовном законодательстве IX–XVII вв. Проблемы правового регулирования, систематизация и применение» (Казань, 2005). Автор изучил византийское законодательство, в частности Эклогу и Прохирон, и показал степень влияния этих сборников законов, получивших большое распространение в России, особенно в средневековый период, на применение наказаний, связанных с лишением свободы, поделив их применение на два этапа: первый – IX–XIV вв.; второй – XV–XVI вв. На первом этапе этот вид наказания в основном находился практически полностью в церковной сфере и в большей степени имел религиозный, чем светский характер. На втором этапе он выводится из сферы канонического права и становится прерогативой светского великокняжеского права, не лишаясь при этом христианской идеологизации, сохраняя определенную сакрализацию по отношению именно к этому виду наказания, которая, по мнению автора, исчезнет только в XVIII в., да и то не окончательно.
Под влиянием византийского права первые ограничения свободы правонарушителей на Руси происходили в виде заключения в церковный дом или монастырь и предусматривали в большей степени приведение преступника к покаянию и раскаянью и, таким образом, его исправлению путем воздействия на духовную сферу, способствуя очищению его совести. Этим обстоятельством А. И. Сидоркин объясняет сохранившийся в законодательстве XV – начале XVII в. (по классификации диссертанта, во втором периоде) обычай назначения тюремного заключения без указания срока (что также отнюдь не свидетельствовало о «жестокости русского средневекового права») или борьбы с неугодными элементами, что позволяло изолировать их без указания срока.
А. И. Сидоркин усматривает в такой неопределенной санкции наличие зависимости ее окончания от раскаянья и исправления преступника, поскольку только с достижением этого духовного состояния может быть прекращено заключение. Поэтому А. И. Сидоркин утверждает, что бессрочное назначение наказания не преследовало цели устрашения преступника, напротив, преступнику предоставлялась возможность принесения покаяния и исправления, не связывая это с формальными сроками. А. И. Сидоркин усматривает в таком обосновании бессрочности наказания прямое влияние византийского канонического права. В качестве покаянно-исправительных учреждений использовались монастыри, которые не сразу стали суровыми монастырскими тюрьмами, а в течение длительного времени были именно покаянно-исправительными обителями, пребывание в которых не рассматривалось как кара или отмщение за совершенное деяние, а только как способ исправления преступника.
