Ужасен и весьма худ страстный навык: он как бы неразрешимыми узами связывает мысль, и узы сии всегда кажутся мне вожделенными; потому что сам хочу быть так связанным. Мои навыки опутывают меня сетями, и я радуюсь, что связан. Погружаюсь в самую несносную глубину, и это веселит меня. Враг ежедневно обновляет узы мои; потому что видит, сколько я рад разнообразию уз своих. Враг мой очень искусен: не связывает меня теми узами, какие мне не угодны, а напротив того, налагает всегда такие узы и сети, которые принимаю с великим удовольствием; ибо знает, что изволение мое сильнее меня; и во мгновение ока налагает узы, какие хочет.

Это достойно рыдания и плача; в этом позор и стыд, что связан я своими хотениями. Могу одним мановением сокрушить узы и освободиться от всех сетей, но не хочу того сделать, будучи одолеваем своими слабостями и произвольно раболепствуя страстям, как обычаям. Еще ужаснее и извлекает у меня слезы стыда, что не выхожу из-под воли моего врага. Связываюсь теми узами, какие он налагает на меня, и умерщвляю себя теми страстями, какие его радуют. Могу сокрушить узы, но не хочу; могу избежать сетей, но не спешу. Что горестнее этого плача и рыдания? Какой другой стыд тягостнее сего? Ибо утвердительно скажу, что это самый горький стыд, когда человек выполняет хотения врага.

Зная узы свои, каждый час скрываю их от всех зрителей под благоговейною наружностию. И совесть моя обличает меня в этом деле, ежечасно говоря мне: «Почему не трезвишься ты, бедный? Разве не знаешь, что наступил и близок день страшного суда, в который все обнаружится? Восстань, как сильный! Разорви узы свои! У тебя есть сила разрешать и вязать». Это всегда говорит мне, этим обличает меня совесть; но не хочу освободиться от уз и сетей. Каждый день сетую и воздыхаю о сем, и оказывается, что связан я теми же страстями. Жалок я и нерадив, не оказываю успехов во благо душе своей; потому что не боюсь быть в сетях смерти. Тело мое облечено прекрасною наружностию благоговения, а душа опутана неприличными помыслами. Перед зрителями тщательно я благоговеен, а во внутренности почти что дикий зверь. Услаждаю речь свою, передавая ее людям, а сам всегда горек и лукав по намерению.

Итак, что мне делать в день испытания, когда Бог откроет все перед судилищем? Сам знаю, что буду там наказан, если здесь слезами не умилостивлю Судию. Посему-то не удерживает Он щедрот и во гневе, так как ожидает моего обращения. Ибо не хочет видеть, чтоб кто-нибудь горел в огне; но угодно Ему, чтобы все человеки вошли в жизнь.

Посему, уповая на щедроты Твои, Господи, Сын Божий, к Тебе припадаю и Тебя умоляю: воззри и на меня, изведи душу мою из темницы беззаконий, и да воссияет луч света в моем разуме, пока не отошел я на страшный, ожидающий меня суд, на котором вовсе нет места покаянию в худых делах! Ибо вот занимает меня та и другая мысль: и переселиться из тела, и более уже не грешить. Опять страх объемлет меня, бедного и нечестивого: как пойду неготовым и совершенно обнаженным – без покрова добродетелей? Великий страх непрестанно мучит сердце мое при мысли: и пребывать во плоти, и переселиться из плоти; и не знаю, на какую из обеих мыслей преклониться мне; ибо вижу, что я не ревностен к добру, и жить во плоти страшно и опасно; потому что ежедневно хожу среди сетей и уподобляюсь нерадивому и ленивому купцу, который в одно время теряет и достояние, и прибыль. Так и я теряю небесные блага среди множества развлечений предметами, которые заманивают меня в худые дела. Ибо сам в себе ощущаю, как ежечасно меня окрадывают, и, нехотя, делаю дела, которые ненавижу.

Удивляет меня тварь, как она всегда прекрасна; тогда как мысль моя среди сих красот неблагопристойна. Удивляет меня произволение мое, столько злое в скорбях, в которых всегда различно погрешает. Удивляет меня ежедневное мое покаяние, почему не имеет оно твердого основания зданию. Каждый день полагаю основание зданию и опять собственными своими руками разоряю труд. Доброе мое покаяние не положило себе хорошего начала; наоборот, злому нерадению нет еще конца. Порабощен я слабостям и воле моего врага, усердно исполняя все им любимое.

Кто даст главе моей воду в неистощимом обилии и очесем источники, которые бы непрестанно изливали слезы, да плачуся (Иер. 9, 1) всегда пред милосердым Богом, чтоб, послав благодать Свою, извлек Он меня, грешника, из моря, свирепеющего волнами грехов и ежечасно обуревающего душу? Ибо хотения мои хуже ран, которые вовсе не терпят врачебных перевязок. Выжидаю в надежде покаяния и обманываю себя сим суетным обещанием, пока не умру. В этом ожидании всегда говорю, что покаюсь, и никогда не каюсь. На словах прилежно каюсь, а делами весьма далек от покаяния. Если я покоен, то забываю и природу свою. А если опять в скорбях, то оказываюсь ропотником.

Святые отцы, будучи боголюбивыми, в страданиях и искушениях соделались благоискусными и от Небесного Бога со славою и похвалами прияли неувядающий венец; в скорбях приобретя себе похвалу и имя, стали прекрасным образцом для последующих родов. Вместе с отцами и святыми всегда представляю себе досточестного, благолепного, целомудреннейшего Иосифа, исполненного небесной красоты и любви к Всевышнему. Какое прекрасное терпение приобрел он в искушениях! Ужасная зависть братьев не в силах была повредить красоте души его; потом и страшный аспид в собственной норе своей не мог иссушить цветущую красоту сего юноши, хотя ежечасно устремлял взоры на красоту целомудренного, чтобы в бешенстве своем излить на него горький яд свой; потом в темнице и в узах не увяли благолепие души и красота боголюбивого юноши.

А если я, несчастный, и без всякого искушения грешу, раздражаю и огорчаю Владыку, то, изведав опытом многие и неизреченные щедроты Твои, Господи, умоляю величие щедрот Твоих: спаси меня и даруй служителю Твоему прошения души его; все, чего он просит из сокровищ милосердия Твоего, Владыка, чтобы благодать Твоя постоянно, как поток, струилась в сердце и в устах у меня, раба Твоего, чтобы сердце мое и уста мои были чистым по благодати и нескверным храмом, приемлющим в себя Небесного Царя; чтобы не уподоблялись они по лукавым помыслам звериному логовищу и по лукавым пожеланиям вертепу злых разбойников; но чтобы перст благодати всегда приводил в движение язык мой, как струну на гуслях, к славе Твоей, Человеколюбец, и я непрестанно, во все времена жизни своей, и сердцем, и устами с любовию прославлял и благословлял Тебя! Ибо кто ленится песнословить и прославлять Тебя, Владыка, тот чужд будущей жизни.

Христе Спаситель! Даруй мне по прошениям сердца моего, да уподобится язык мой цевнице благодати, чтоб из многих записей в завете здесь мог уплатить я хотя по немногим взысканиям и под кровом рук Твоих спасся опять там, когда пред страшною славою Твоею вострепещет всякая душа. Ей, Владыка, Единородный Сын, услышь меня и прошение раба Твоего приими как дар. Я – грешник, спасаемый благодатию; а слава подобает Спасающему грешника щедротами!

Человек, проводящий в нерадении дни свои, сам себя обманывает, вовсе не помышляя о благах, какие уготовал Господь праведным, и о наказании, уготованном грешным, без всякого же страха предаваясь забавам. В таковом лукавый приводит в действие всякого рода плотские похоти, а он не в состоянии заметить сего, как ворота не замечают входящих и выходящих ими; потому что похоть, поселившись в уме его, омрачила очи его.

С подвижниками же враг борется иным образом; и прежде нежели совершено беззаконие, враг всегда умаляет оное в глазах их; особенно же умаляет похоть сластолюбия, будто бы выполнить ее то же, что вылить на пол чашу холодной воды. Так лукавый умаляет грех в очах брата до совершения его; по совершении же греха лукавый до крайности увеличивает беззаконие в глазах того, кто впал в оное. Воздвигает при этом на него волны отчаяния, а нередко вооружается на него и притчами, внушая ему такие мысли: «Что сделал ты, напрасный труженик? Теперь объясню тебе, чему уподобилось делание твое. Насадил некто виноградных лоз, стерег и берег их, пока дали плод, и, собрав виноград, наполнил он бочки виноградным вином; а потом вдруг, встав, взял топор и разбил бочки; вино вылилось и погибло; вот чему уподобилось делание твое». Сие внушает лукавый брату с намерением низринуть его в глубину отчаяния.