Дверь Гуне открыл его отчим, – растрепанный человек в засаленной рубашке, один конец которой свисал поверх белых тренировочных штанов, а другой был заправлен внутрь.

– А где Галя? – удивился Гуня.

– У Гали пение, – ответил отчим.

У Гали всегда по пятницам было пение, и отчиму казалось, что было уже две или три пятницы, в которые Гуня задавал этот вопрос. Как это часто бывает, отчиму казалось невероятным, что об этом факте, так твердо установленном в кругу семьи, можно забыть, – или даже вовсе его не знать.

К тому же он видел, что Гуня либо пьян, либо вчера был пьяный.

– А, – сказал Гуня, – ну я пойду.

– Можешь ее подождать, – сказал отчим, – мать уже пошла ее встречать.

Гуня нерешительно потоптался в прихожей и положил бананы и куклу прямо на старые тапки матери.

– Киска, – сказал он вдруг обрадованно.

В прихожую вышла серая кошка, которую Гуня подобрал еще котенком, и отнес к сестре. Гуня пожалел, что не купил кошачьей еды.

– А пожрать есть? – спросил Гуня, решительно наконец роняя вниз свою черную куртку и устремляясь на кухню.

Отчим поставил на стол две тарелки и водрузил посередине кастрюлю с гречневой кашей, завернутую, для сохранения тепла, в целый ворох «Московских комсомольцев». Отчим размышлял, стоит ли говорить Гуне о звонке Валерия, который искал своего друга «для одного очень выгодного дела», и о ненавязчивом визите милиции, которой Гуня был нужен «да нет, свидетелем». Отчим не знал, чем занимается сейчас Гуня, но он всегда считал, что Валерий оказывает на своего приятеля дурное влияние. Как и многим бывшим гражданам Советского Союза, отчиму казалось, что всякое «очень выгодное дело» должно быть непременно также и очень противозаконным делом, вне зависимости от того, что это за дело, – грабить банк или его основывать. Впрочем, с этим мнением насчет «очень выгодных дел», вероятно, согласился бы и Платон, и Фома Аквинский. И поэтому отчим не спешил говорить Гуне о звонке Валерия. Что же касается милиции, то у отчима Гуни сохранились самые неприятные воспоминания о властях, в основном связанные с эпидемией анонимок в НИИ, а также с утерянным им в метро и принадлежавшем приятелю сборником «Из-под глыб». Отчим Гуни инстинктивно брезговал милиционерами, пьяницами, и тараканами, и ему было неприятно думать, что его пасынку придется звонить и идти к людям в форме. Он принадлежал к тем шестидесяти четырем процентам российского населения, которые думают, что власть России действует в интересах криминальных структур, хотя сами не имеют никакого отношения ни к власти, ни к криминальным структурам.

Гуня между тем наложил себе полную тарелку каши и уплетал ее за обе щеки.

– Послушай, – сказал отчим, – тут к тебе приходила милиция.

– Милиция? – удивился Гуня. – Зачем?

– Тебе видней.

– Чего видней?! – жалобно вскричал Гуня. – Чего я сделал? Чего я когда кому плохого сделал, а? Ходят, пристают, как мухоловка! Вон, в Липецке завод американцам продали за десять тыщ, а они ко мне пристают! В троллейбусе тоже грязь… – мрачно прибавил Гуня.

– А в булочной опять черного не было, – согласился отчим.

В прихожей раздался звонок.

– А вот и мать твоя пришла, – сказал отчим.

Он открыл дверь: на пороге стоял Валерий в светлом бежевом плаще с широкими отворотами на рукавах. Руки Валерий держал в кармане плаща.

– Добрый день, – сказал Валерий отчиму.

Гуня, побледнев, глядел в коридор.

Валерий, не раздеваясь, стоял у двери.

– Поехали, – сказал Валерий.

– Куда?

– Далеко.

– Никуда я не поеду! – закричал вдруг Гуня.

– Дурак, – спокойно сказал Валерий. – Малый Толмачевский, 22, 17, И.И.Демочкин, – это тебе что-нибудь говорит? – И, повернувшись к отчиму, добавил:

– Вы не представляете, какой он дурак. Он снял по фальшивому паспорту квартиру на Толмачевском, а потом продал ее какому-то грузинскому качку.

И продолжал:

– Милиция тебя опознала, а джорджи ищет с тобой встречи. Поехали.

– Куда?

– Во Внуково-Быково. Пока джорджи в Москве, тебя в Москве нет, понятно?

Гуня глядел на своего приятеля, как кролик на удава. Возможно ли, чтобы Сазан не знал о бомбе? А собственно, откуда ему знать? Он что, самый умный, что ли? Гуня не засветился ни перед кем, кроме какой-то слепой старушки с болонкой. А откуда этим дуракам найти старушку, у которой мозги поросли щетиной, – она вообще приняла его за почтальона. Если разобраться, так это Сазан ему еще должен. Только подумать, выкинуть школьного приятеля из машины и с работы! Наверняка Сазан чувствует свою вину за то, что Гуне пришлось связаться с этим ашотом…

– Поехали, – сказал Сазан.

Гуня встал и, вздрагивая, начал одеваться. Отчим сунул ему в руки черную куртку. Они сошли в холодную, вечереющую подворотню.

Валерий молча посадил Гуню в машину и сел за руль. Колеса взвизгнули, разбрасывая последний рыхлый снег, и через пять минут машина выехала на Кропоткинскую набережную.

В 17:40 на рабочем столе Сергея раздался звонок.

– Тихомиров слушает.

– Это Дмитриев. Звонил постовой и сообщал, что человек с приметами Гуни сошел с троллейбуса на Кропоткинской. Городейский, однако, не звонил.

Гуня и Сазан ушли. Отчим молча стоял посереди комнаты. Сотрудник одного из московских НИИ, он имел слишком мало таланта и слишком много честности, чтобы после перестройки переменить профессию. Он раньше никогда не видел вблизи людей, которые продают непринадлежащие им квартиры, и других людей, которые относятся к этому, как к мелкой неприятности. Он стоял посереди комнаты и раздумывал, что он скажет жене.

Он еще не пришел к определенному решению, когда в дверь позвонили.

– Кто там; – спросил он.

– Милиция. Открывайте.

Отчим в ошеломлении открыл дверь, и в комнату ввалилось целое стадо милиционеров во главе с тем самым лейтенантом, который два дня назад заглядывал в поисках свидетеля.

– Где Баркин? – орал лейтенант.

Отчим немедленно понял, что Валерий был прав, и что, вовремя увезя Федю, избавил семью от скандала.

– Его здесь нет, – сказал отчим. – Какое вы имеете право…

Милиционеры уже разбежались по всем комнатам. Один поволок к стене тумбочку и шарил на полатях, где валялись старые санки и ломанные удочки; задница второго торчала из-под ванны. Отчим вдруг с ужасом заметил, что все милиционеры держат в руках огнестрельное оружие.

– Куда он ушел?

– Его здесь не было, – сказал отчим.

Сергей молча ткнул пистолетом в остывающую кашу и расставленные для двоих тарелки.

– Я спрашиваю, куда он ушел?

Отчим внезапно рассердился:

– Слушайте, чем арестовывать с пистолетами квартирных мошенников, вы бы лучше арестовывали тех, у кого хватает денег на такие квартиры!

– Кто вам сказал, что Баркин сбывал квартиры?

Отчим заколебался.

– Один его приятель.

– Сазан?! Сазан был здесь?

– Какой Сазан?

– Валерий Нестеренко.

Отчим изумленно хлопал глазами. Сергей схватил его за шиворот:

– Сазан был здесь, и сказал вашему пасынку, что грузин, которому он продал квартиру, ищет его, чтобы убить?

– Откуда…

– Они уехали вместе?

– Ну, – сказал отчим, – Валерий выручал друга…

– К вашему сведению, – сказал Сергей, – Валерий – глава одной из крупнейших бандитских группировок Москвы, да и ваш пасынок, скажем тоже, хорош гусь. И Сазан охотится за вашим пасынком вот уже четыре дня. Для него это вопрос жизни и смерти. Я не знаю, как он появился здесь – мы держали дом под наблюдением. Но то, что он сделал, – он обеспечил себе алиби. Где-нибудь через год труп вашего пасынка выловят из подмосковного пруда, и Сазан скажет: «Ай-яй-яй! Я же посадил его на поезд в Армавир! Наверное, он вернулся, и этот поганый джорджи его замочил!»