— Ты там живой вообще?! — уже немного обеспокоенно крикнул Костарев.

Пришлось что-то ответить, если промолчу, он может поднять тревогу, что сейчас совершенно противопоказано. Наконец, Костарев сообщил, что идет без меня. Я продолжал лежать в странном состоянии, похожем на транс. Так и остался дома совершенно один, сказав матери, что заболел, конечно, она потребовала подтверждений, но я выглядел настолько разбитым, что один взгляд на меня послужил доказательством.

— Что случилось у вас с Димой? — строго спросила она перед тем, как уйти на работу.

Я промолчал, не придумав ничего похожего на правду, на что она сама выдвинула версию:

— Девочки? Про ту Катю, о которой вы говорили вчера?

Я подтвердил ее догадку: нельзя придумать более убедительного вранья, чем то, что предложил сам обманутый.

— Ты понимаешь, что это временное? Будь благоразумным.

— Да, я буду, просто сегодня мне нехорошо.

Она посмотрела на меня подозрительно, сбегала на кухню и оставила какие-то таблетки:

— Выпей их, отлежись, — мать должна бы уже ехать на работу, но задержалась, снова внимательно разглядывая меня. — А Дима вчера сказал другое.

Я сжался под одеялом, желая только одного — исчезнуть прямо сейчас. Он все рассказал, наверное, еще и наши переписки дал почитать, а я же в них и о ней много чего наговорил!

— Дима считает, что тебе нечего стыдиться и клялся, что не может никому рассказать, если ты сам не захочешь. Я так и не смогла из него ничего вытянуть. Расскажи мне!..

Я всегда был на удивление послушным сыном, но сейчас просто не мог подчиниться, так что ответил молчанием.

— Знаешь, все иногда попадают в неловкие ситуации, этого не избежать. Важно научиться принимать их, сохраняя достоинство, или делать вид, что сохраняешь. Сперва будет трудно, но со временем ты привыкнешь. Выздоравливай!

Мать поспешила на работу, оставив меня одного в огромной квартире обдумывать сказанное. Раньше она никогда не изображала мудрых старцев из фильмов о древнем Китае, а я никогда не просил советов. Да я и сейчас не просил.

«Значит, надо сделать вид, что всё в порядке? Значит, Костарев ничего никому не рассказал?» — думал я, сомневаясь, можно ли настолько ему доверять. Он то еще трепло, ни за что не поверю, что какая-либо тайна могла бы умереть вместе с ним!

День прошел быстро, видимо, приняв те таблетки, я, наконец, уснул. Разбудил меня стук в дверь. Мой братец опять стучал, не знаю уже, как долго, но было заметно, что его терпение начинает иссякать.

— Вель, — так он иногда называл меня в интернете, — жеванный крот, ты не сможешь сидеть там вечно. Выходи!

Насколько возможно глубоко зарывшись в одеяло, словно это могло от чего-то защитить, я крикнул:

— Отстань наконец, я же сказал, что мне нехорошо!

— Что? — после недолгой паузы попросил уточнить сводный брат, он же лучший друг по переписке.

— Вчера чем-то траванулся, и температура впридачу. Поэтому в школу сегодня не пошел, мама мне и таблеток дала, я же уже говорил.

— Нет, — растерянно ответил Дима, — ты этого не говорил, ты вообще ничего не говорил вчера.

— Ну вот теперь говорю, — буркнул я.

— Да знаю я, в чем проблема! — вспылил он от моей, похожей на бред помешанного, лжи. — Что ты меня мажором, геем и еще кем-то обзывал. И моего папу тоже. Но слушай, сейчас это не имеет значения, ничего особенно плохого ты не сказал, я не в обиде, так что выходи и обсудим это нормально, Вель?

А для меня это было проблемой, настоящей трагедией, пропастью стыда, сомнений и желания просто исчезнуть! Как же свято я был уверен, что таких совпадений просто не может быть на свете!

— Вель, ну я давно хотел с тобой познакомиться и знаешь, примерно так тебя себе и представлял, так что выходи, как только перестанешь… как это там… фрустрировать. Я жду.

Я сжался в комок. Здравый смысл начал нашептывать, что сидя в комнате и ведя себя как идиот, я только усугубляю свое положения, питаю и позволяю расти тем гаденьким, доставляющим мне душевные муки чувствам. Сейчас бы выйти и сделать вид, что ничего плохого не произошло, попытаться вести себя достойно, как советовала мама, но я не смог себя заставить, хоть, казалось, и предпринял слабую попытку.

— А Катя про тебя спрашивала, — кинул напоследок братишка.

Упоминание о ней часом раньше резануло бы меня, как часть жизни, которую я потерял, только обретя. Однако теперь град эмоций начал утихать, хоть я и знал, что пока не решусь посмотреть в глаза моему лучшему другу, ставшему мне братом. Разве я мог вообще раньше об этом мечтать: Темная Лошадка совсем рядом и не против со мной дружить? А еще у меня, возможно, будет девушка. Мысли об этом, а конкретно о знакомых рыжих кудрях, вызвали у меня незнакомую ранее светлую тоску, которую я попытался отогнать, пустившись в долгие рациональные рассуждения о моем безрадостном прошлом, о собственной беспомощности, одиночестве и унылой жизни.

Жизнь с Костаревыми преобразила меня. Пусть прошлое стало частью моей личности, а разве это плохо? Я отличаюсь от других, с этим не поспоришь, но друзья Костарева не отторгают меня из-за этого. Интересно, почему? Да и сам братец совсем меня не стыдится, чего я ожидал поначалу. Интересно, почему это? Может я не так плох, как представлял себя изначально?

С этими мыслями я уснул. Разбудил меня стук в дверь, это был не Дима, хотя его голос я тоже слышал из коридора. Это была мать, не открыть ей я не имел морального права. Она кратко осведомилась о моем самочувствии, сунула еще таблеток и вынесла вердикт, что завтра я тоже лежу дома.

— Хорошо, — сухо согласился я.

Мы нечасто говорили по душам до этой свадьбы. После того, как отец улетел в космос на специальную экспедицию на Сатурн, она полностью ушла в работу. У нее и раньше был прямолинейный, твердый характер, я вообще не помнил от нее сюсюканий и телячьих нежностей, а при остром дефиците времени она едва успевала проверять оценки в дневнике, благо они в основном были хорошие. Зато, когда я был маленьким, то подолгу разговаривал с ней. Я был любознательным и мог часами болтать о звездах, динозаврах, других странах, людях, казалось, она знает все на свете. Когда же это было в последний раз?

Мать уже собиралась уходить, но в последний момент заперла дверь и осталась со мной, присев рядом с кроватью. Опять хочет сказать что-то важное, как в тот раз? Все-таки сдаст меня в детдом? Опять начнет с длиннющих предисловий, которых я так боюсь!

Вместе с тем, пока она подбирала слова, я допустил другую, более пугающую мысль: вдруг они с дядей Васей разводятся?

— Коля, как ты относишься к Васе и Диме?

Я вопросительно уставился на нее, не понимая, чего от меня хотят.

— Я не интересовалась, как тебе нравятся перемены в жизни. Что у тебя будут отчим и брат, просто поставила перед фактом, помнишь? А ведь это может быть очень травмирующим для тебя. Боже, я так увлеклась, что совсем забыла, что у меня есть сын, если можешь прости за это… Так что, как тебе живется здесь, с Костаревыми?

Я посмотрел на часы: уже одиннадцать, все скоро лягут спать, а я не вышел к ужину. Тщательно обдумать свои слова я не смог, после суток постельного режима, чувствовал себя и правда нехорошо, поэтому ответил просто:

— Мне все нравится.

Мать, мне показалось, искренне обрадовалась такому ответу и, пожелав спокойной ночи, ушла. Я же, оставшись наедине со своими мыслями и мучительно размышляя о своей ситуации всю ночь, начал погружаться в сон уже утром, краем уха слушая, как просыпается дом…

«А ведь мне и правда все нравится», — подумалось, засыпая.

***

Проснулся часа в три дня, дом был пуст. Я проверил комнату брата, обычно в это время занятия заканчивались, но он мог быть на ипподроме, дополнительных занятиях, в каких-то секциях, честно, я не успел запомнить, куда точно он ходит, а тем более выучить его расписание.

Димы не было дома. Я вроде готов был поговорить с ним лично, но его отсутствие даже к лучшему. Так много хотелось сказать, но устный жанр — не то, в чем я достиг высот.