Сегодня перерывы делались значительно реже – Драгнил предложил сам, желая дать Люси больше времени на работу. Девушка не стала возражать, найдя в этом очередное спасение от своих проблем: чтобы остаться наедине со своими мыслями, которые всё так же настойчиво, несмотря на все её усилия, продолжали лезть в голову, достаточно было попросить друга закрыть глаза и помолчать – ей нужно якобы прорисовать лицо. Но как только Нацу послушно выполнил распоряжение художницы, Хартфилия тут же опустила руку, держащую карандаш. И до конца сеанса не сделала больше ни одного штриха.

Пора было признаться – хотя бы самой себе: её жизнь, как и она сама, изменилась и уже никогда не станет прежней. Потому что за эти две недели случилось нечто… нечто невообразимое, прекрасное и одновременно пугающее и безнадёжное – Люси влюбилась. Даже нет, не так. Она уже давно любила, но старательно закрывала на это глаза. Отмахивалась, как от назойливой мухи, закрывала глаза и уши, весело смеялась и недоумённо пожимала плечами, когда кто-то начинал говорить с ней об этом. «Мы просто друзья», – отвечала она. Мы просто друзья. Как горько и нелепо сейчас звучали эти слова. Они были неправдой – все, от первого до последнего звука, до той интонации, с которой Хартфилия произносила их – вслух ли, мысленно, для себя или других. Почему она не понимала этого раньше? Почему была так наивна и упряма в своих убеждениях? В чём была причина её странной слепоты – в ней самой, в Нацу?

Как бы не было сложно или неприятно это признавать, но в произошедшем она могла винить только себя. Всё просто – Люси боялась. До холодеющих пальцев, дрожащих коленей и замирающего сердца. До одури боялась того, что так усиленно навязывали ей окружающие – отношений. Да, она могла общаться, разговаривать, делиться новостями, интересоваться чужой жизнью, но подпустить кого-то к себе максимально близко, разрешить зайти за невидимую, но чёткую границу, позволить кому-то коснуться самого сокровенного – своей души… Невозможно.

Хартфилия не знала, когда и почему в ней поселился этот страх, да это было и не важно. Она никому и никогда не рассказывала об этом. Кроме Нацу. Однажды, совершенно случайно, месяца через два после их знакомства, когда он стал невольным свидетелем того, как она отказала очередному поклоннику в свидании. Скупо и сбивчиво, отчаянно краснея, Люси выдавила из себя пару фраз, ожидая очередного поучения или, хуже того – насмешки. Но ничего не было. Драгнил молча выслушал, в упор смотря на неё серыми, необычайно серьёзными глазами, осторожно накрыл её дрожащие пальчики своей ладонью, чуть сжал их, словно желая таким способом успокоить и подарить ей немного уверенности в себе. Больше они к этому вопросу не возвращались, но теперь всегда Люси чувствовала его поддержку – то молчаливую, как в тот день, то наполненную шутками и дружескими советами по устранению надоедливых ухажеров, как в случае с Реном.

Сам же Драгнил никогда не набивался ей в спутники жизни и вообще вёл себя совершенно не так, как это делали другие молодые люди по отношению к ней. Он не приглашал её на свидания, не дарил цветы, не бросал многозначительные взгляды и не вздыхал томно, отпуская комплименты по поводу и без. Он менял лампочки, заваривал мятный чай, таскал её на футбол, позировал голым… И всегда был рядом, когда Люси требовалась помощь и поддержка, не важно, какая, не важно, когда. Ничего не прося взамен. Нацу был единственным, с кем она делилась воспоминаниями прошлого, могла обсудить планы на будущее, кому показывала свои работы. Единственным, кого – невольно – она подпустила к себе так близко, не чувствуя при этом ни малейшего дискомфорта. И кого хотела бы, наверное, сделать ещё ближе. Если бы…

Если бы Люси сама себя не загнала в ловушку, сказав своему (тогда ещё) другу те роковые слова. И что теперь? Признаться, что он стал для неё кем-то большим, и получить в ответ недоумевающий взгляд и тихое «Прости»? Ведь она вряд ли может рассчитывать на что-то другое, потому что когда-то собственноручно повесила на их взаимоотношения ярлычок «Дружба». Нет, нет и ещё раз нет. Нужно оставить всё, как есть. Как бы ни убеждала народная мудрость, что лучше сожалеть о сделанном, чем об упущенном шансе, Люси предпочла ничего не делать, чтобы, возможно, уберечь себя от ещё большей боли.

Мелодичный звонок на телефоне известил художницу, что время сеанса закончилось. Девушка торопливо поднялась и, оставив рисунок на рабочем столе, покинула комнату, давая Нацу возможность спокойно одеться. Через пару минут молодой человек и сам вышел в коридор, сообщив о неожиданном звонке и возникших срочных делах. Люси оставалось лишь поблагодарить его за помощь и попрощаться.

Уже переступив порог, Драгнил неожиданно обернулся:

– Знаешь, давно хотел спросить, где ты их купила, эти мармеладки? Последняя, лимонная, была очень даже ничего, да и все остальные тоже.

– Кроме яблочной, – через силу пошутила Хартфилия.

– Ну, если её не есть вместе с теми же фруктами, то вполне сойдет. Так где?

– В кондитерском магазинчике Штраусов, через два дома.

– Знаю такой, – кивнул головой Нацу. – Ну, ладно, пока. Созвонимся.

– Пока… – девушка осторожно закрыла дверь, словно та была хрустальная. В тот же момент лампочка в коридоре странно затрещала, пару раз мигнула и погасла. Люси прислонившись спиной к стене, медленно съехала по ней на пол, уткнулась лицом в колени и тихо, горько заплакала.

========== и… ==========

Нацу пропал. Он не приходил и почти не звонил, а в телефонных разговорах ограничивался короткими, почти ничего не значащими фразами и быстро отключался, ссылаясь на занятость, обещая в скором времени перезвонить, но так и не перезванивая. Люси не сердилась и старалась без особой необходимости не тревожить Драгнила, потому что не считала себя вправе на чём-то настаивать, а уж тем более обижаться. Они ведь просто друзья (по крайней мере, так считал молодой человек, а своё мнение относительно их отношений Хартфилия старательно держала при себе), не влюблённые и не пара, поэтому вполне естественно, что у молодого человека вполне могла быть, да и наверняка была, своя жизнь, которая никаким боком не касалась художницы. А Люси… Люси должна была теперь научиться жить без него.

Например, самой менять эти ненавистные лампочки. Пришлось купить стремянку, потому что с табуретки она не доставала до висевшего под самым потолком цоколя. Или вызвать слесаря, чтобы починить кран на кухне, до которого у Нацу так и не дошли руки. Или купить новую чашку – из своей половинки Инь-Янь она теперь пить не могла. Девушка приобрела с десяток кружек: в синий горошек, с цветочками, без рисунка, даже с вполне симпатичной коровой… Но всё было не то. Отчаявшись, Хартфилия, в конце концов, остановила свой выбор на обычном, без всяких изысков стакане и вздохнула с облегчением – только в нём чай не казался противным или безвкусным.

Что же касается зачёта, Люси сдала его без проблем. Господин Джона весьма обрадовался её появлению, отложил свои дела и углубился в изучение рисунков. Минут через пятнадцать он попросил художницу разложить работы в том порядке, в каком они были нарисованы, и снова надолго замолчал, буквально пожирая глазами каждый сантиметр бумаги.

– Потрясающе!.. – выдохнул он, наконец. – Просто потрясающе! Давно я не видел в работах своих студентов столько чувств, столько страсти. Вы удивительно талантливы, дорогая! Обязательно развивайте это в себе. Но уже сейчас могу сказать – вас ждёт большое будущее, если не будете относиться к работам, даже академическим, формально. И, кстати, где вы нашли такого натурщика? Весьма интересный молодой человек.

– Это мой… друг, – Хартфилия сжалась, ожидая каких-то ненужных расспросов, но Ридас, занятый рассматриванием рисунков, не заметил ни странной запинки в её ответе, ни дрогнувшего голоса, ни помрачневшего лица.

– Я так понимаю, он не профессионал? Это даже придаёт ему некий шарм. Спросите у него, не захочет ли он попозировать нам здесь. Я понимаю, не все способны обнажиться перед большой аудиторией, но люди подчас такие оригиналы…