Олег даже не был удивлен, что эти все данные были известны «Тени», – ведь по его понятиям все личные дела сотрудников такой «конторы» должны были храниться в таких «недрах», что страшно подумать. Но всегда существовало и существует противоборство разведки и контрразведки. Всегда и везде были и есть продажные чиновники, военные и кадровики. И если есть на это спрос – будет и предложение. Для себя еще с начала своей собственной службы в «радиоэлектронных» войсках он принял как аксиому, что самое дорогое: фото, бумаги, информация, факты, собственные понятия, взгляды на жизнь и пр. – должны храниться внутри себя, а не на бумаге или электронных носителях. Вот и теперь стали достоянием чужой разведки именно те бумажные и электронные носители, которые он старался никогда с собой не носить.

Предъявленные ему Лейлой сведения не имели криминального подтекста, – они все были из его личного дела, и представляли только информацию о том, когда, где и чем ему приходилось заниматься «под крышей» государственного предприятия. Но эта информация характеризовала его, как индивидуума, способного заниматься этой деятельностью и выполнять подобные заказы.

Однако Лейла продолжила и дальше чтение разложенных перед ней бумаг, – от продолжения Олегу стало несколько неуютно.

Счета в нейтральных странах, куда в конечном итоге попали деньги, выведенные из британского и американского банков, она указала точно, – и ему это изначально не понравилось. Потом она рассказала, куда делся целый правительственный эшелон техники. Олег, конечно, предполагал его конечный маршрут, но не думал, что эти идиоты-соотечественники так будут видны со стороны. Пусть даже и со стороны конкурентов. Хотя его задачей было только подчистить электронные следы от всех операций. Она также зачитала список «портов» и «дыр» в системе защиты, через которые удалось пробиться в крылатые ракеты, секретно размещенные в Греции, и перепрограммировать их. Назвала несколько неудачных атак, – официально не достигших поставленных целей, и потому официально неизвестных, но… Кое-что еще… Словом, известно было много больше, чем обычно пишут в самом откровенном резюме. Забыла или не знала о взломанных сайтах, системах слежения, базах данных, – или посчитала это просто «мелочевкой»?… Может, не до всего докопались? – Было бы грустно, если бы не было так смешно, – и если просто забыли сказать… Каждое ее – уже криминальное на мировом уровне – обвинение почему-то воспринималось как неправительственная награда, медаль, премия, орден…

В результате такого простого перечисления Олегу стало понятно, почему ему так легко согласились засчитать на счет три миллиона евро еще до начала работы, – «работодатели» просто не были уверенны, что вообще его заинтересуют и удержат деньги. Или оценили так его прошлую работу?… Или просто не рассчитывают, что ему удастся уйти от них живым… Надо в следующем договоре перейти на расчеты в триллионах и посмотреть на их реакцию.

Кстати, она не поинтересовалась, куда делись из банка эти деньги… Не заметили? Но это же их банк!… Но он же ничего не знал и не мог знать?… – Это проблема банка?…

Лейла перестала улыбаться сразу же, как Олег закрыл за собой односторонне прозрачную дверь ее кабинета. Все снаружи думали, что дверь ее кабинета изготовлена из мутного природного стекла, – очень редкого и дорогого. Они просчитались! Да, природное стекло. Да дорогое! Очень дорогое! Но никто не знал, что это стекло было покрыто специальным «зеркальным» составом, который делал его односторонним проводником света. Т.е. со стороны приемной – это мутное стекло из дорогого природного минерала неясного цвета и рисунка, а изнутри кабинета при выключении специального генератора поля становилось совершенно прозрачным. И всё и все, что было в приемной, становилось видно ей прямо с ее кресла. Для этого не надо было ни камер, ни мониторов, – хотя они тоже имели место. Об этих свойствах двери не знали никто, кто мог находиться в стенах этого офиса.

Она теперь смотрела вслед этому бывшему ФСБ-шнику, – толи предателю родины, толи просто мошеннику и ловкачу. Никто не сбрасывал со счетов то, что он мог быть хорошо разыгранным и внедренным к ним агентом, – вот только кто мог в «конторе» предусмотреть «изподкрановку» в руках «бывшего» сотрудника? Вообще-то, как можно было разбрасываться спецами такого класса и такого происхождения? Если заметали следы к своим «жировым отложениям», то должны были его просто пустить в расход. Если хотели проучить зарвавшегося «умника», то как могли спустить его так глубоко на дно? А если он «откусил» часть того пирога, который попал в «жировые отложения»? Тогда должны были его водить, как домашнюю болонку, – на коротком поводке. Однако, наблюдатели и аналитики «Тени» ничего в его окружении не нашли.

Вершиной конца его «карьеры» можно считать три (!!!) пули в разные части тела и полное отсутствие интереса к его особе в течение тех недель, которые он провел сначала в реанимации, а потом в отделении. Даже наручники с него сняли… Даже присмотр со стороны полиции не стали продолжать… Списали полностью? Скорее всего, его списали еще тогда, когда его уволили и выбросили на улицу.

Не давала успокоиться мысль, когда-то давно, еще в конце прошлого века, прочитанная в нашумевшей тогда книге «Аквариум» Виктора Суворова: «– Закон у нас простой: вход – рубль, выход – два. Это означает, что вступить в организацию трудно, но выйти из нее – труднее. Теоретически для всех членов организации предусмотрен только один выход из нее – через трубу. Для одних этот выход бывает почетным, для других – позорным, но для всех нас есть только одна труба. Только через нее мы выходим из организации. Вот она, эта труба…» (Для непонятливых, – указывалось на трубу крематория.) «– Труба – это не только наш выход, труба – источник нашей энергии, труба – хранительница наших секретов.»

Если бы Олег был столь важным потомственным сотрудником, то его должны были бы, исходя из политики этой страны, проводить в последний путь в виде дыма из трубы крематория. Если он не имел никакой ценности в их системе, тогда как он мог принять участие в тех операциях, о которых она рассказывала только что Олегу, и выйти не через трубу? Если он несанкционированно «открысил» часть «улова», то он не такой дурак, чтобы об этом узнали его покровители. А если узнали, то через трубу он должен был проходить медленно и по частям. И если он всё же поделил в свою сторону общий улов, то почему не рванул сразу в «теплые страны», а почему-то до сих пор влачил жалкое существование в бедняцкой квартире родителей?…

Эту квартиру спецы Клиники обшарили неоднократно и обстоятельно. Никакого работающего электронного оборудования не нашли. Заподозрили тайник, аккуратно просветили, – но там лежал старый пистолет деда Олега с патронами, – больше не было ни бумаг, ни ценностей. Сам Олег после выписки из больницы побывал в квартире только один раз, но ничего не искал, ничего не проверял, ничего не взял… Он даже не взглянул ни разу лишний раз по сторонам, – за ним внимательно наблюдали «клопы» Клиники. Он грустно смотрел по сторонам, сидел на стуле, перебирал старые диски… Он даже не проверил пистолет, хотя знал о его существовании, т.к. на нем были и его отпечатки пальцев. Он не включал ни компьютер, ни радио, – похоже, что он просто тихо грустил и думал о чем-то семейном. Не переоделся, не взял ничего на память… Имел ли какое-то специальное значение рисунок, который он нарисовал на пыли, накопившейся на зеркале? Криптологи проверили этот рисунок и его части на предмет послания или отчета, – проверять, так проверять, – но ничего путного не обнаружили: просто детский рисунок. Каракули, словом…

В ресторане он ни с кем не встречался: ни в первый раз, ни во второй раз. Наружное наблюдение за ним велось с той самой корпоративной вечеринки, или как это там, у русских называется? Было похоже, что в тот вечер Олег на самом деле сильно страдал, – хотя трудно сказать, какие у него на самом деле были мысли.