Литмир - Электронная Библиотека

– Генерал может отправить в Санкт-Петербург донесение: мол, ввиду приближения неприятеля выступил вперед для предупреждения его нападения и избежания потери времени. Сейчас время дорого.

– А так можно, – кивнул унтер, выказывая на сей раз хорошее знание воинского устава.

Тут позади поручика взвилось вверх пламя от разгоревшегося костерка, и языки пламени хищно лизнули ворота.

– Откуда огонь взялся? – с деланым удивлением воскликнул Кураев и, спрыгнув на снег из саней, кинулся к костерку, начал затаптывать его ногами. Как ни странно, но несколько солдат поспешили ему на помощь и сообща они быстро загасили огонь.

– Айда, братцы, расходиться, – тоном приказа заявил унтер. Никто не возражал, все словно забыли про драку, потянулись к домам, где были расквартированы, а несколько человек подошли к Кураеву с вопросом:

– Так все же пойдем мы на войну с неверными али еще здесь околачиваться до лета будем?

– Вот сами о том своего генерала и спросите, – отвечал Кураев.

В это время из боковой улочки к ним выскочили санки, запряженные парой резвых лошадей, в которых восседал сам генерал-майор Киндерман, и с ним два его офицера с мрачными лицами. Офицеры быстро выскочили из санок и кинулись меж солдат, вглядываясь в лица, ища среди них старших по званию. Солдаты спешили пройти мимо, отворачивали голову, чтоб не быть узнанным и тем самым избежать наказания за драку. Киндерман же выпрямился и громко закричал:

– Почему нарушал порядок? Кто позволил? Марш, марш бегом!

Солдатам только этого было и надо, и они кинулись врассыпную, и вскоре перед домом мастера Мячикова остался лишь Гаврила Кураев, губернатор и сам генерал. Сухарев, прикладывающий к подбитому глазу снег и костерящий на чем свет стоит и солдат, и генерала Киндермана, который победно взирал на всех, словно только что одержал неслыханную победу над неприятелем. Офицеры его отправились вслед за солдатами, чтоб окончательно навести порядок и привлечь к ответу главных зачинщиков.

– Спасибо вам большое, – обратился Сухарев к поручику, – а то бы не знаю, чем дело кончилось. Умеете вы с ними говорить.

– Приходилось, – просто ответил тот и, подойдя ко все еще запертым воротам, застучал в них, забрякал навесным кольцом. – Эй, вы там живы, или как? Выходите, кончилась осада!

Звякнула щеколда, и дверная калитка осторожно открылась, в щель выглянула чья-то взъерошенная голова, судя по всему, одного из казаков, что были с полицмейстером.

– А солдаты точно ушли? – спросил казак и открыл калитку пошире. В руке он держал ружье с длинным стволом, выставив его вперед.

– Ушли, ушли, – успокоил Кураев.

– Как там полицмейстер? Жив? – подошел к ним Сухарев.

– Живой покуда, ругается только крепко, – отвечали ему из-за ворот.

– Так где он?

– В дом унесли с пробитой головой.

– Давайте, кладите его мои санки, повезу в госпиталь на излечение.

Полицмейстера Балабанова вынесли на руках из дома, осторожно опустили в санки, и Сухарев сел рядом, поддерживая окровавленную голову блюстителя порядка.

– Генерал, велите примерно наказать виновных, – крикнул Алексей Михайлович стоящему неподалеку с удрученным видом Киндерману.

– А вам, господин поручик, придется поехать вместе с генералом, – развел руками губернатор, – или если хотите, то я пришлю кого-нибудь за вами.

– Не утруждайте себя, ваше высокопревосходительство, – отказался Кураев, – я найду способ добраться.

– Уж я им буду показать, – скрипнул зубами Киндерман, когда губернаторские санки скрылись за поворотом, – они все поймут, что у меня нельзя бунтовать, нельзя пить много пиво… – и добавил что-то неразборчиво по-немецки.

– Я бы, господин генерал, со своей стороны, советовал вам выступать немедленно, – озабоченно заговорил Кураев, – а то тут и до греха недолго. Солдат наш безделья не любит. Портит его оно. Так что подумали бы…

– Да, теперь я увидел это, – генерал свел свои светлые брови на переносье, – надо готовить поход. Зер гут. Буду писать рапорт нахт Петербург и отправлю с вами немедленно.

– А разве у вас нет специально на то курьера? – мягко спросил поручик. – Если честно, то у меня совсем иные планы.

– Вот как? – удивился Киндерман. – Я не буду настаивать, офицер есть.

– Вот и хорошо, а я бы попросил вашего разрешения выступить вместе с вашим полком, господин генерал, на боевые позиции. Кроме всего прочего, мне поручено пренепременно побывать в степи и доложить лично, кому следует по службе, о положении дел с тамошними инородцами.

– Как вам будет угодно, – сухо ответил генерал и отвернулся, дав понять, что разговор окончен.

В середине недели, когда чуть поутихли сибирские морозы, из города под барабанный бой выступил Ширванский полк с развернутыми знаменами. Солдаты плотными шеренгами промаршировали по узеньким улочкам, незаметно сощелкивая с усов быстро намерзающие сосульки, подмигивая встречающимся молодухам и взгромоздившимся на заборы и ворота мальчуганам. Впереди на гнедом коне ехал сам генерал-майор Карл Иванович Киндерман, прикрывая лицо от встречного ветерка теплой перчаткой. Следом за ним везли несколько приданных полку пушек, подпрыгивающих на выбоинах дороги, затем ехали офицеры, и меж ними гордо красовался Гаврила Алексеевич Кураев, а в конце колонны тянулся его рыдван с сопровождающими своего поручика солдатами.

После ухода военных в городе стало совсем безлюдно и покойно. Большинство горожан с благодарностью к милости Божией перекрестились и облегченно вздохнули, освободившись от воинского люда и посягательств на честь своих жен и дочерей. Полицмейстер Балабанов провалялся после госпиталя у себя на квартире до самой Масленой недели и после выздоровления стал как-то незаметнее и во многих делах покладистее. Обрадованные такой переменой тоболяки шептались: «Проучили солдатики малость нашего супостата, глядишь, запомнит науку…»

Глава 12

А в семействе Зубаревых начали всерьез готовиться к свадьбе сына. Решено было ехать свататься на Благовещенье и, переждав Великий пост, при благоприятном ответе со стороны отца невесты, Василия Пименова, в чем Василий Павлович Зубарев нимало не сомневался, закатить по всем правилам свадьбу. Отец с сыном несколько раз выезжали на Орлике как бы покататься, но на самом деле Зубарев-старший имел надежду еще раз повстречать на улице ненароком и Ваську Пименова, перекинуться с ним парой слов, подготовить таким образом к сватовству, незаметно намекнуть на это. Но на беду тот не попадался им ни пеший, ни конный, а вскоре они узнали, что он, верный своим привычкам, умчался куда-то «по своим делам», как всегда, ничего толком не объяснив даже домашним.

– Вернется вскорости, – успокаивал Василий Павлович жену, – никуда не денется…

Но прошло уже Сретение Господне, православный народ дружно и со смирением держал Великий пост, потекли сугробы, осев более чем вполовину былой величины. Благовещение на подходе, а Василий Пименов в город все не возвращался. Не утерпел Василий Павлович, принарядился и отправился к ним в дом, будто по делу какому. Встретила его Натальина мать, сухая невысокая женщина с погасшим светом в глазах, Гликерия Фроловна, на чьем попечении и был зачастую дом во время частых отлучек хозяина.

– Входи, входи, Василий Палыч, – приветствовала она нежданного гостя, моргнув дочери, чтоб шла в свою комнатку, – мово-то нет дома, ежели по делу, а если посидеть, чайку похлебать, то и я сгожусь.

– Куда же он подевался? – делано удивился Зубарев-старший, внимательно оглядывая убранство комнаты, ища опытным взглядом следы достатка, слаженной работы женских рук. Особого достатка он не увидел, – как и в большинстве домов, домотканые половички, расписные стенки и двери, из китайки занавеси на окнах, неизменная горка подушек на большущей кровати, темные образа в красном углу с лампадкой перед ними и до белизны выскобленный, не покрытый скатертью обеденный стол и лавки по стенам. Но многочисленные вышивки, кружева сами за себя говорили о рукодельницах, содержащих дом в порядке и чистоте.

23
{"b":"611424","o":1}