Лысый развел руками.

– Погугли биткоин, Серый. Удивишься.

Братья переглянулись.

– Интересно, что он купил? – спросил Джек.

– Пойди спроси, – ответил ему Дэйв.

Джек вздохнул.

– Я видел небольшую армию телохранителей, когда выходил в туалет. Сидят на пуфиках и играют в карты. Думаю, они торговались не за партию женских трусиков. Определенно.

– Ты все слышал, – сказал Дэйв.

– Если эти ребята используют биткоин в преступных целях и это сходит им с рук, его вполне могут запретить, так ведь? Я вижу угрозу не столько в самом факте анонимных переводов, сколько в том, что государство никак не может их контролировать. А это, Дэйви, угроза национальной безопасности. Сам знаешь, как в Америке строго с этим.

– Дело в том, что систему нельзя запретить. Чтобы запретить, придется запретить Интернет, а это, как ты понимаешь, невозможно.

– Но можно максимально усложнить жизнь людям, которые будут использовать это платежное средство.

– Как? Если участников нельзя вычислить, только если они сами того не пожелают, как ты осложнишь им жизнь? Посмотри на русских, ведь не просто так они самые богатые в мире.

– Ты настойчив. Если я скажу, что не хочу обладать такой же яхтой, как у парня в джинсах, покривлю душой. Интересно, как его сюда пустили в джинсах?

– Джек… его и без джинсов бы пустили, и даже без трусов. Или ты сомневаешься?

– Я пока не пойму, какую выгоду получим мы? Не будем же мы переводить друг другу деньги туда-сюда.

– Нет, конечно. Дело в том, что народ еще не понял, что это вообще такое. Но боюсь, когда поймет, курс подскочит так, что наш с тобой общий друг будет в ярости сжимать кулаки и трясти смешными кудряшками в бессильной злобе.

– Ты, правда, веришь, что он подскочит?

– Посмотри, – Дэйв вынул из кармана пиджака лист с колонкой цифр. – Вот курс за последний год. Подумай хорошенько, тебе ни о чем это не говорит?

– Экспонента? – неуверенным тоном произнес Джек.

Дэйв улыбнулся и посмотрел вниз, на Центральный парк. В сумерках Нью-Йорк казался чарующе великолепным, вечерние огни загорались то тут, то там, Большой город готовился к бурной ночи.

– Именно, – произнес Дэйв. – Ее рождение. – Он едва заметно улыбнулся, жестом подозвал официанта: – Счет, пожалуйста.

Через несколько минут на небольшом подносе появилась кожаная папка с фирменным бланком. Официант в безукоризненном костюме замер перед столиком.

– Скажите… – обратился к нему Дэйв, – вы биткоины принимаете?

Джек в эту секунду подумал, что предложи он оплатить счет фантиками от жвачки, это прозвучало бы менее эпатажно. Лицо официанта не дрогнуло, кажется, он удивился меньше, чем Джек.

– Да, сэр. Желаете оплатить счет биткоинами?

– Хочу опробовать новую технологию, – ответил Дэйв, взглянув в сторону русских, к тому моменту уже окончивших торги.

– Наши услуги можно оплатить любым активом, имеющим стоимость, – сказал официант. – Биткоин, безусловно, ее имеет. На счете штрихкод, отсканируйте его, оплата автоматически будет произведена в нужном приложении после вашего подтверждения.

Джек, открыв рот, слушал их беседу. Когда официант отошел, он задал единственный вопрос:

– Но… откуда у тебя эти деньги?

Они ехали по ночной Москве, поток машин практически иссяк. Подсвеченные здания, мелькающие яркими вывесками магазинов, ресторанов, баров, ночных клубов оставались позади, но на смену им вырастали новые, и калейдоскоп этот не заканчивался многие километры.

Ларин вглядывался по обе стороны дороги, стараясь вести машину с тем безразличным спокойствием, с каким обычно едут пенсионеры на дачу или водители катафалков на кладбище – им некуда спешить, их никто не останавливает, подобное просто в голову не может прийти ни одному стражу порядка.

Конечно, не каждая проверка документов заканчивается требованием выйти из машины и тем более открыть багажник: для этого полицейским нужны веские причины.

– А почему вас в школе все время подкалывают, а вы не отвечаете? – спросил Скоков. – Физрук тот же, я слышал в учительской он говорил, что вам можно еще нагрузку подкинуть, вы все равно «как тюлень в зоопарке», ни бэ ни мэ… или я вот… да и не только я, Успенский…

– Успенский… – сказал Ларин. – А что я могу ответить? Отвечу – выгонят из школы, чем я буду заниматься? Репетиторство хорошо, но это нестабильное занятие.

– Ну что-то можно ответить. Я бы не вытерпел. Надо на место таких ставить. Иначе на шею сядут.

Ларин подумал, что до конца марта ему нужно сдать стенгазету по антитеррористической пропаганде, провести открытый урок для родителей-спонсоров, подготовить авторский факультатив для неуспевающих, внести предложения в родительский комитет по ликвидации перегруженности учащихся… и еще заменить школьный звонок.

Успенский, ученик одиннадцатого «А» класса, сын одного из главных меценатов школы, шел на медаль, но с математикой у него было полное недоразумение. В разговорах с учителями Ларин быстро понял, каким способом доставались Успенскому отметки – он их просто покупал. Некоторые учителя артачились, но после разговора с Эльвирой, директором школы, быстро меняли взгляды на успеваемость и знания Успенского. В классе его недолюбливали и побаивались за вспыльчивый несносный характер, поэтому никто даже не спрашивал, откуда напротив фамилии в журнале появлялись отличные отметки, когда он даже не выходил к доске.

Ларин пришел к Эльвире после седьмого урока, она сама позвонила ему на сотовый и попросила зайти. За вторую четверть Ларин вкатил ему двойку, но он только ухмыльнулся и показал фак при всем классе.

Эльвира сказала, если он не исправит оценки за первые две четверти, обнаружив, что сильно ошибался, выставляя их, а также не перестанет ущемлять ребенка, то… скорее всего, не пройдет переаттестацию, а раз так, – «таким черствым педагогам не место в нашей школьной семье».

«Вы меня понимаете, Дмитрий Сергеевич? Вы же математики, мыслите стратегически, наперед…»

Ларин исправил оценки. Ему пришлось писать докладную записку, где он обосновал поступок «личной неприязнью к одаренному ученику». Потому что в журнале просто так черкать нельзя. Тем более итоговые оценки.

На первом же уроке третьей четверти Успенский запустил самолетик и попал ему прямо в лоб.

«Го-ол!» – заорал он на весь класс.

– Дмитрий… эээ, забыл, как вас по батюшке… Дим, будь другом, расскажи нам про этих византийских генералов, а то мы уже устали от твоих циферок! Да, ребзя?! – он встал, повернулся к классу ухмыляясь. – И про этого, евнуха, у него что, правда, все там того?

Класс загудел одобрительным эхом.

И Ларин начал рассказывать.

– Потом… прозвенел звонок, вы дернулись, вы всегда дергаетесь, когда он звенит. Народ вскочил, все побежали, вы тоже пошли, а я позади замешкался… честно говоря, вся эта история с теткой немного выбила меня из колеи… и, тогда выпала бумажка из вашего кармана. Неужели вас так прижали, что вы… поставили Успенскому, этому придурку, высший балл? – Скоков посмотрел на учителя.

Тот сидел, взявшись за руль, словно держал штурвал тихоокеанского лайнера. Его брови двигались, сжатые губы едва сдерживали готовую вырваться тираду.

– Да вы полегче, эй, – сказал Скоков. – Не надо так близко к сердцу, а то сейчас присоединимся к нашему другу в багажнике. Я же понимаю, что… у вас сложное положение. Жена, ребенок… Не знаю, чтобы я сделал на вашем месте. Наверное, убил бы кого-нибудь.

Ларин хотел ответить резким замечанием, но промолчал.

На зеркале заднего вида раскачивался дезодорант в виде разъяренного портрета Шайа ЛаБафа, надпись внизу гласила: «Just Do It».

– Ты еще слишком молодой, чтобы понять, – сказал Ларин. – Если человек рожден мудаком, воевать с ним бесполезно. Я мог пойти на принцип, но зачем? Потерять работу в наше время – не самое мудрое решение. У тебя нет семьи, появится жена, посмотрю, как ты заговоришь. А если еще и ребенок, – будешь молчать, стиснув зубы, если они к тому времени еще останутся с тобой.