Постепенно я всё ловчее овладевал приёмами боя на мечах и уже вполне мог уворачиваться от удара, отражать боярский меч и сам нападать на соперника. Когда я начал гордиться своим умением грамотно уходить от нападения и заходить сопернику со спины, нанося неотразимый удар, Дмитрий показал мне одно упражнение. Он принёс из плотницкой целую кучу небольших деревянных плашек и объявил мне, что станет подкидывать их в воздух, а я должен на лету разрубать их пополам.

Обрадованный кажущейся лёгкостью задания, я резво взялся за дело. И опозорился. Из первых пяти подкинутых плашек я не то что не разрубил, даже не попал ни по одной! Правда, потом я приноровился и стал попадать, но вот о том, чтобы разрубить, не могло быть и речи. Так я махал мечом не меньше получаса, но ничего не добился, только взопрел. Когда я сказал Дмитрию, что это сделать невозможно, он опять улыбнулся, дал мне одну плашку и велел подкинуть её вверх.

Надо ли говорить, что после его удара она развалилась на две почти равные части. Потом Дмитрий велел мне подкинуть две плашки подряд. И обе, не успев приземлиться, развалились надвое! Я разинул рот. Его мастерство было настольно непостижимо, что я даже приуныл: мне такого не достигнуть никогда! Дмитрий велел мне подождать и куда-то отошёл. Вернулся он с пожилым дружинником.

– Вот, дядя Миша, покажи отроку своё умение.

Дядя Миша легко выхватил меч из ножен и встал в боевую стойку. Дмитрий подкинул в воздух одну за другой сразу три плашки. Через несколько мгновений на землю упали шесть обрубков. Вот это да! А Дмитрий, не давая ему передохнуть, подкинул ещё три, потом ещё и ещё. И каждый раз дядя Миша разрубал их надвое, не пропустив ни одну. А ведь он пожилой, хотя нет, не пожилой, а старый человек. Ему явно было не меньше сорока пяти лет! Интересно, я когда-нибудь смогу добиться такого умения? Наверное, моё лицо стало совсем уж кислым, потому что Дмитрий понимающе улыбнулся и сказал, что завтра у меня день отдыха. В общем, спать я в этот вечер ложился не в лучшем расположении духа.

Позже Дмитрий мне подробно объяснил, как надо правильно рубить плашку на лету:

– Смотри, Вьюн! Чтобы разрубить, надо попасть точно поперёк или вдоль скола. Если чуть-чуть наискось, толку не будет. Это не рубка получится, а лапта. В лапту играешь?

– Нет.

– Ну ничего, научу. Так вот, если наискось по плашке попадёшь, просто отобьёшь её в сторону – и всё. А чтобы точно поперёк попасть, тут глазомер нужен. Плашка ведь в воздухе по-всякому кувыркается, а ты примечай. Дело это непростое, но научиться можно. А хороший глазомер и быстрота в бою пригодятся: с их помощью всегда от рубящего и колющего оружия увернёшься. Слышал я, что некоторые даже от стрел уворачиваются, но сам таких людей не встречал, врать не буду.

Я, правда, из Дмитриевых объяснений так до конца и не понял, как можно уследить, когда плашка к тебе нужной стороной на лету повернётся. Но он сказал, что это дело навыка. Надо почаще заниматься, и умение постепенно придёт.

На следующий день, после заутрени, Варсонофий объявил, что он занят и сегодня учения не будет. Родослав так сразу решил бежать на кухню: любил он стянуть там что-нибудь вкусненькое!

Я спросил:

– Тебя, княжич, в отцовском тереме плохо кормят, что ли? Зачем туда лазать? Нельзя обижать человека, который пропитание своё по́том и мозолями зарабатывает.

Он смутился сначала, а потом говорит:

– Эх, Вьюн! Откуда же у стряпух мозоли? Глянь, толстые какие! Всегда в тепле да в сытости.

– Всё равно. Люди своим трудом промышляют, никого не обманывают, не воруют и не убивают. Нехорошо, княжич.

Родослав так и взвился:

– Кто не ворует?! Стряпухи? Да ты просто не знаешь, Вьюн. Да и житьё их у моего батюшки совсем не тяжёлое.

– Какое бы ни было. Да и что они там унести могут? Пшена в горсти – не больше.

Но Родослав уже убежал не дослушав. Княжичи ведь не так думают, как простолюдины. Им не приходится работать до седьмого пота, их больше для войны и для управления княжеством учат. А вот если дать бы им хоть полгодика пожить, как их подданные живут, – что заработал, то и съел, – тогда, глядишь, у них головы бы по-другому думали. Особенно первое время, пока навыки не появились.

…Вместо занятий с Варсонофием я пошёл на знакомую площадку для боевого учения. По пути заглянул в плотницкую, подобрал несколько плашек. Плотники уже знали, для чего княжьим дружинникам плашки, поэтому нарубили и напилили их штук сто или больше. Мне столько пока без надобности. Взял пару. Хоть бы с этими справиться. В келью я даже не заходил. Зачем? Меч всегда при мне. Дмитрий сказал, что воин всегда должен меч под рукой держать – мало ли когда может пригодиться. Да и привыкаешь, когда пояс тяжёлым оттягивает. Чувствуешь себя по-другому, уверенней, ответственней, что ли? И взрослей. Я тоже привык меч с собой таскать. Когда приходилось его снимать, чувствовал себя неуютно. Как голый на шумном торжище. Меч стал словно продолжением меня самого.

Без помощника мне приходилось тяжко. Надо ведь и плашку самому подкинуть и потом успеть самому же по ней мечом ударить. Первое время я не успевал даже поднять меч, пока плашка в воздухе, но потом ничего – приноровился. Не только успевал взмахнуть, но даже попасть по ней. Не знаю уж, сколько раз я выполнил в тот вечер это упражнение. Не сотню и не две, а гораздо больше. Через два часа занятий руки у меня стали деревянными, и я с трудом поднимал меч. Но ничем похвастать не мог. Проклятые плашки, когда мне удавалось по ним попасть, отлетали от меча целёхонькими. Лишь иногда на них появлялись вмятины и сколы. Но ни разу мне не удалось оставить на них крупный заруб. Так и ушёл в тот вечер с учебной площадки несолоно хлебавши.

Когда я вернулся в терем, Родослава нигде не было видно. Наверное, уже спать отправился. Княжий тиун[13] Григорий, по прозвищу Капуста, встретил меня на пороге:

– Где бродил?

– В учении.

– Княжич давно уж поужинал и спит.

– Я без него занимался.

– А-а-а! Ну ладно, иди в поварню, там полба в чугунке осталась.

Что ж, полба так полба. Я не против. Каша сытная, спать веселее будет. Я оглянулся. Капуста смотрел мне вслед. И чего ему от меня надо? Не нравится он мне: вредный какой-то. Ходит вечно недовольный, к любой мелочи цепляется, всё вынюхивает. Стряпухи от него шарахаются: не ровён час, попадёшь под горячую руку – прикажет плетей всыпать ни за что или вообще с княжеской поварни прогонит. И ко мне вот сейчас, спрашивается, зачем пристал? Какое ему дело, где я был и что делал?

Следил бы лучше за хозяйством – тут только поворачивайся да смотри в оба, чтобы стряпухи не стянули чего. Хотя они, конечно, если что и стянут, то немного, и не от хорошей жизни, что бы там Родослав ни говорил. Ну да ладно. Не до него сейчас. Устал я сильно, а завтра снова учёба. Варсонофий и Дмитрий спросят вдвойне, тут уж я не сомневался.

С того времени, как я попал в Рязань, прошло два года. Да, ровно два года. Как раз в конце лета ордынцы сожгли наше село, вот и сейчас лето на исходе.

С тех пор я почти забыл про тот перстень, о котором мне отец говорил, – с печаткой, где два всадника на одном коне. Сразу не спросил у Варсонофия, хотя он-то наверняка должен знать, раз князь и бояре знают. Но сначала как-то не до этого было, а потом всё закрутилось: учёба у монаха, ратное дело у боярина Дмитрия. Иной раз к закату так умаешься, что еле до кельи доползаешь.

Нет, бывало иногда, что и вспоминал, но как-то так получалось, что в это время никого знающего рядом не оказывалось. Не спрашивать же у Родослава! Он сам ко мне всё время с расспросами пристаёт: как то да как это? Кто такая Илмера[14], из чего ордынцы луки делают, как титло[15] правильно в письме поставить?