Анна всегда улыбалась вспоминая эти счастливые дни.

Потом, к воскресному вечеру они возвращались домой, и отец в молчании передавал ее матери. Он только крепко-крепко обнимал ее на прощание и целовал в макушку, а потом садился на харлея и давал газу.

Мать после этих визитов была всегда злая и раздраженная. Она цеплялась к дочери по любому поводу, чтобы наорать на нее и сорвать свою обиду и ревность. А ночью она часто плакала или напивалась.

Перед сном Анна собирала коллекцию своих кукол и игрушек, которая пополнялась с каждым визитом отца и тихонько, чтобы мама не услышала и не забранилась, рассказывала им как прошел ее день и что интересного они повидали с отцом в парке аттракционов или в зоопарке и какие вкусняшки они сегодня ели.

Эта привычка разговаривать с куклами сохранилась у нее и теперь. Куклам она доверяла свои тайны, делилась своими горестями и радостями. С матерью она никогда не была так откровенно, да та и не хотела ничего слушать, даже когда маленькая Анна и пыталась с ней поговорить. Мама всегда злилась на Анну за свою "спущенную", как она выражалась жизнь. Когда мать выпивала лишнего, она иногда рассказывала, какая замечательная жизнь у нее была раньше, как они ездили с компанией на мотоциклах, веселились в клубах. Она зажигала как хотела и с кем хотела. И отец был самым лучшим мужчиной. Она продолжала любить его и ненавидела за то, что он ее бросил после рождения Анны. Отец не захотел оставлять своей свободной жизни в компании мотоцикла и товарищей. Женщины были временными в его жизни. Оседать, заводить постоянную работу и превращаться в расползшегося семьянина он не захотел. Изредка, когда у него бывали деньги, он присылал ей чек, и навещал дочку, когда было время.

А мать не решилась сделать аборт и все остальные годы винила девочку за то, что она родилась и не умерла сама в младенчестве. А когда Анна выросла и стала самостоятельной и перестала быть обузой для матери, сковывать ее свободу, та с ужасом обнаружила, что больше не является симпатичной девчонкой, с которой любой парень был готов отжигать до рассвета. Теперь она была полноватой женщиной, с нездоровым цветом лица, кучей болезней и испорченными химической завивкой волосами. На мотоцикле она теперь бы и не могла проехаться, как раньше. Она поняла, что превратилась в домохозяйку, в то, чего страшилась в молодости, которая, увы, прошла.

Поэтому, когда Анна уехала из нелюбимого дома на учебу, в жизни матери так ничего и не поменялось. А сама Анна твердо пообещала себе, что становиться такой, как ее мать она не собирается. Лучше уж у нее никогда не будет детей, чем ненавидеть их всю жизнь и обвинять в своей неудаче.

Этот вечер был одним из самых лучших за последний год так точно. Анна была счастлива, как в детстве, когда она пряталась от пьяной и сердитой матери на чердаке и шепотом разговаривала с куклами. Она позволила себе заказать по сети пару пирожных и съела их, валяясь на полу в окружении игрушек. О работе она даже не вспомнила, почту и сети не проверяла, и легла спать далеко за полночь, даже не раздеваясь.

А потом в соседней комнате снова заплакал ребенок.

С колотящимся сердцем Анна мгновенно проснулась и, все еще одетая уселась на край кровати. "Опять этот кошмар? - подумала она. -Тот же сон или не сон?".

Слушать надрывные крики она совсем не хотела. Анна встала, и медленно пошла к гостиной, думая про себя, что если она возьмет и положит куклу себе в кровать, то плохо от этого никому не будет, и эти крики снова закончатся, как и вчера, и она сможет нормально выспаться.

Она бормотала себе под нос какую-то успокаивающую чепуху, хотя сердце ее стучало часто-часто, и от адреналина губы и рот мгновенно высохли, и руки сильно дрожали. Все равно было очень страшно. Она застыла над кучей игрушек, которые так и оставила лежать на полу. Та Кукла сидела, в окружении других - поменьше и похуже, это была школа, в которую она играла вечером. И сейчас эта сидящая кукла в темноте казалась ей ребенком, который проснулся ночью в незнакомом месте и кричит, сидя, ожидая когда же придет наконец кто-то теплый и заботливый и не спасет его от этого ужасного кошмара.

Она все не могла решиться взять куклу на руки, пока вдруг не различила - ясно и четко среди крика отчетливое слово "Мама?". Растянутая, неуклюжая, но настоящая речь. Анна, трясясь, вцепилась обеими руками в куклу, подняла ее, и, как вчера ночью, закачала на руках. А кукла все не успокаивалась, кричала, плакала, жаловалась и Анна стала шагать в темноте по комнате, перешагивая автоматически через разбросанные игрушки. Раз за разом, из угла в угол, напевая какие-то бессмысленные, но мелодичные слова, не думая больше ни о чем, поглощенная только одной мыслью, чтобы этот голос перестал кричать.

Через добрые полчаса, показавшиеся Анне вечностью, кукла перестала плакать, и только тихонько всхлипывала, продолжая звать маму. Анна к этому времени пребывала в полуобморочном состоянии и хотела только спать. Она осторожно легла в кровать, продолжая держать куклу на руках и убедившись, что та больше не кричит, немедленно провалилась в мертвый сон.

Утром ее разбудил мочевой пузырь, настоятельно требующий посещения туалета. Все тело затекло, одна рука онемела от неудобной позы. Анна страшно не выспалась, и на ощупь, лохматая и страдающая побрела в туалет. Настроение было отвратительным, хотелось что-нибудь разбить, а лучше поспать. Когда она брела назад к кровати, чтобы снова отдаться в сладкие объятия Морфея она начала слегка вспоминать события этой ночи, но подумала только "Хорошо, что сейчас дочка не плачет и спит, могу и я отоспаться".

И в этом месте ужас осознания накрыл ее так, что она сразу проснулась. О чем она думает - какая дочка? Анна сделала аборт и у нее не может быть дочки. Ночью она слышала как плакала кукла и это, похоже признак того, что она совсем сошла с ума.

На ослабевших ногах, Анна подошла к своей смятой постели и тревожно уставилась на куклу неподвижно лежащую и заботливо, во сне, укрытую одеялом, чтобы ей не было холодно.

Отстраненно Анна подумала о том, что на месте этой куклы, уставившейся неподвижным взглядом в потолок мог бы лежать настоящий ребенок и спать сейчас. Это была девочка. Была. Она машинально погладила ладонью низ живота, показавшийся ей сейчас таким пустым и как будто заледеневшим.

Анна заплакала, ушла умываться и долго не могла успокоиться. Спать совершенно расхотелось, зато разболелась голова и чувствовала она себя разбитой и донельзя уставшей. Анна сварила крепкий кофе, чтобы немного взбодриться, капнула полложечки коньяка, чтобы волшебная жидкость быстрее побежала по жилам, уселась у окна, и тоскливо уставилась в окошко. За стеклом шел дождь и редкие ранние прохожие прятались от капель за зонтами.

Сейчас она не могла отвязаться от воспоминаний о больнице.

Анна всегда чувствовала себя крайне неуютно в стерильной чистоте медицинского кабинета. С детства больницы у нее ассоциировались с лечением зубов, болью и страхом. Она и сейчас не любила лечить зубы - боялась. Но тогда пришла поневоле. Ребенок не больной зуб, его так просто не вырвешь и сам точно не пройдет.

Она боялась, что толстая пожилая тетка в регистратуре клиники будет смотреть на нее, как на ничтожество и преступницу, снимет свои дурацкие очки в толстой оправе, глянет презрительно из-за стойки и прогонит прочь, как нашкодившую школьницу.

- Спокойно, - сказала она сама себе, - я взрослая женщина и имею на это право. Сделаю это и снова все будет хорошо.

- На какое число записать вас на аборт? - без выражения спросила ее тетка, заполняя данные в компьютере и даже не подняла на нее глаз. - Анализы ваши в порядке, противопоказаний нет.

- Как можно раньше, - запинаясь с трудом проговорила Анна, щеки ее вспыхнули от смущения. Слово "аборт" вгоняло ее в панику, сразу начинало громко биться сердце. Очень хотелось исчезнуть отсюда и оказаться под любимым пледом у ноутбука дома.